Таким образом, мысль о том, что индуистская религия нуждается в реформировании, получила веские аргументы в результате самих усилий сохранить и распространить знания о ее корнях. К тому же эта точка зрения легко совпадала с принципами европейских либералов, требовавших гуманистических изменений в индийских институтах и обычаях. Дальнейший толчок к реформам был обеспечен христианскими миссионерами, число которых стало возрастать в Индии после 1813 г., когда в закон о возобновлении привилегий Ост-Индской компании было включено требование о свободном допуске миссионеров в страну[1064]. Христианство приняли немногие индуисты, но миссионеры играли тем не менее немаловажную роль, подталкивая индуистов на поиски ответов в западной цивилизации. Миссионеры были первыми европейцами, обучавшими, проповедовавшими и писавшими на индийских наречиях. Они также основывали школы, в которых светские предметы дополняли религиозное образование, и тем самым они доносили не только принципы христианства, но и более общие европейские идеи и знания до образованных кругов Индии.

В первые десятилетия XIX в. группы британских либералов и миссионеров совместно выступили против некоторых индуистских обычаев и потребовали официального запрещения таких обрядов, как сати — самосожжение вдовы на погребальном костре мужа. Этот вопрос, впрочем, не остался делом одних англичан. Небольшая, но громко заявившая о себе группа индуистов, находившаяся главным образом в Калькутте, также начала требовать реформирования индуистских законов и обычаев, и только после того, как такие радикальные взгляды были высказаны самими индийцами, реформаторская политика получила явное превосходство в официальных британских кругах.

Наиболее заметным из индийских радикалов был бенгальский брахман Раммохан Рай (ум. 1833). Подростком он посещал индуистскую и мусульманскую школы[1065], а позднее основательно освоил английский язык и получил по крайней мере поверхностные знания греческого, латинского и еврейского языков[1066]. Такие лингвистические познания позволили ему преодолеть культурный разрыв между индийской и европейской цивилизациями, на что до него оказались способны лишь немногие европейские востоковеды. Отказавшись еще молодым от карьеры на английской службе, Раммохан Рай посвятил себя преимущественно вопросам религии. Его исследования христианства, индуизма и ислама привели его к выводу, что все эти три веры несут в основном одинаковую идею — этический монотеизм, напоминавший унитаризм Британии и Америки XIX в. С его всеобъемлющей точки зрения детали образов и расхождения в учении не имеют значения.

Радикально новое истолкование религии явно бросало вызов как христианской, так и индуистской традиции. Раммохан Рай вступил, таким образом, в спор и с христианскими миссионерами, и с индуистскими консерваторами. В конце концов он основал собственную религиозную общину -«Брахма Самадж», с помощью которой надеялся распространить свои убеждения. И хотя в свою веру он обратил немногих, влияние Рая способствовало ускорению реформы индуистских законов и институтов. Он вел кампанию в литературе против самосожжения вдов и требовал от британских властей запретить этот обычай еще за десять лет до того, как они пошли на это (1829 г.). Также он призывал британцев создавать школы для индийцев, где они могли бы изучать европейские науки. Не дожидаясь мер от властей, он тратил собственное время и деньги на организацию частных школ, где пропагандировались его реформаторские идеи.

В определенном смысле Раммохан Рай был одиноким предшественником тех англизированных представителей высших индийских классов, которым суждено было сыграть важную роль в истории Индии. Несмотря на то что прямое влияние созданных им организаций так и не получило распространения, отдельные его последователи занимали стратегические позиции в обществе, укрепляя веру британцев в то, что Англия морально обязана нести блага европейской цивилизаций и знаний индийским народам. Знаменательным событием в этих усилиях стало решение Британии (1835 г.) об организации государственных школ для индийцев с обучением по европейским программам на английском языке. Устройство таких школ, а после 1857 г. и университетов европейского образца обеспечило пополнение индийского общества людьми, которые, подобно Раммохану Раю, были носителями как индийских, так и европейских культурных традиций. Значение такого образования и интерес к нему чрезвычайно возросли после 1844 г., когда административным языком стал английский, так что молодые индийцы, надеявшиеся получить официальную должность, должны были его учить.

Результаты этой политики стали ощущаться в основном после 1850 г. До этого шел лишь процесс закладки фундамента для полномасштабного взаимодействия между европейской и индийской культурами. Подавляющее большинство индийцев оставались прочно связанными цепью древнейших обычаев, придерживались своих традиционных верований и не стремились заглянуть за пределы своих наследственных каст[1067].

Если мерить XVIII в. традиционными мерками, то для Китая он стал одним из самых великих. Политическая стабильность внутри страны и экспансия империи в направлении соседей сопровождались резким подъемом сельского хозяйства, торговли и ростом численности населения. Мир и процветание были опорой массового развития образования и искусств, что придавало вес поразительному культурному влиянию Китая на таких далеких от него варваров, как европейцы. С такими достижениями империи маньчжуров можно сравнить только великие эпохи империй Хань и Тан.

При этом тот успех, с которым политика маньчжуров повторяла достижения своих древних предшественников, нес в себе семена окончательного и полного распада общественного и политического строя, если учесть, что институты и отношения, вознесшие Китай высоко над окружавшими его варварами в прежние века, внезапно утратили свою действенность в отношении европейцев в XIX в. Тем не менее до середины XIX в. кризис китайского общества оставался главным образом внутренним и, подобно всем аспектам маньчжурского государственного устройства, в полной мере отвечал старым моделям. Только после того, как медленно идущие процессы, способствовавшие усилению продажности чиновников, крестьянским волнениям и ослаблению военной мощи, подготовили почву для вполне традиционного крушения, Китай на деле ощутил угрозу, исходящую от европейской цивилизации. До этого контакты с европейцами лишь незначительно сказывались на истории Китая.

Император Канси блестяще укрепил правление маньчжуров в Китае в период своего долгого царствования (1662-1722 гг.). Главной задачей его преемников было карать чужеземных варваров на внешних границах империи и управлять ими. В результате длинного ряда нелегких войн в 1688-1757 гг. китайское правление было распространено на Тибет, Монголию и Восточный Туркестан. После уничтожения в 1757 г. Джунгарского государства — последней крупной победы в Центральной Азии — маньчжурское правительство стало проводить политику закрытия северо-западной границы, даже прибегая к выселению жителей приграничных районов[1068]. Другие границы Китая имели гораздо меньшее военное значение. Дипломатию редко приходилось подкреплять военными действиями (как это было в Бирме в 1765-1770 гг.), чтобы предотвращать угрозу, идущую из Юго-Восточной Азии или Кореи, и большинство этих государств пребывали с Китаем в отношениях данников, т.е. церемониально признавали свою от него зависимость[1069].