Македония была, конечно, не единственным варварским государством, которое приобрело политическую значимость, усвоив многие стороны эллинизма. Царство одрисов во Фракии развивалось в том же направлении, когда завоевания Филиппа ограничили его рост; а вскоре и Эпир последовал за Македонией. Вдоль берегов Черного моря — как в Боспорском царстве на берегах Азовского моря, так и в Вифинии на севере Малой Азии — в IV в. до н. э. наблюдался расцвет эллинистических династий.

Существование в Центральном Средиземноморье трех высокоразвитых и соперничающих между собой культур — Греции, Карфагена и этрусков усложняло, но не препятствовало распространению цивилизации. Конфликт в основном происходил в Сицилии, где греческие города более двух столетий без особого напряжения боролись с имперским Карфагеном. Это продолжалось до тех пор, пока римляне со всей своей военной мощью не вступили в первую Пуническую войну (264-241 гг. до н. э.) и не превратили Сицилию в первую римскую провинцию. Дополнительный театр военных действий существовал какое-то время вдоль западного побережья Италии, где проходило противостояние этрусков и греков. Однако победа греков в морском сражении при Кумах (ок. 473 г. до н. э.) заставила этрусков отступить с территории Кампаньи, и это, вероятно, окончательно привело к утрате этрусского контроля над Римом. После этого Латинский Союз под верховенством Рима формирует своеобразный буфер между греками и соперничающими с ними этрусками[437].

Этруски, Карфаген, а также греческие города Южной Италии и Сицилии поддерживали торговые отношения как между собой, так и с другими, более отсталыми, сообществами в западном части Средиземного моря. Однако эти западные окраины цивилизованного мира не могли самостоятельно поддерживать тесные отношения со странами Восточного Средиземноморья. И Карфаген, и этруски относительно поздно познакомились с художественными стилями греческого искусства через заезжих греков либо в процессе подражания местными мастерами достижениям греческой классики. К середине IV в. до н. э. Карфаген, подобно Персии, по достоинству оценил качества греческих наемников. К III в. до н. э. аристократы Карфагена уже владели греческим языком и, очевидно, ввели определенную часть греческих идей в свою совершенно особо устроенную консервативную и довольно жестокую религию. И все же факт признания Карфагеном и этрусками некоторых ценностей греческой цивилизации не позволяет в полной мере отнести их к семье эллинистических народов. В Этрурии местный стиль жизни сохранялся под эллинизированной оболочкой[438], и аристократическая республика на севере Африки оставалась истинной наследницей финикийской культуры даже тогда, когда сама Финикия уже вступила в фазу эллинизма[439].

Таким образом, хотя в период между 500 г. и 336 г. до н. э. греческая культура определенно была наиболее активным культурным течением в Центральном Средиземноморье, до полной победы над ее соперниками было далеко, да и на военно-политическом уровне греческая цивилизация в этих местах удерживалась лишь ценой большого напряжения.

Сдвиг политического и культурного баланса в Западном Средиземноморье не оказывал значительного влияния на греческую цивилизацию до самого конца III в. до н. э. Однако в экономической сфере распространение на обширные области технологий, связанных с более высокой греческой цивилизацией, подрывало значение эгейской сердцевины греческого мира. Так Фракия и греческие города Северного Причерноморья постепенно приобретают те производственные навыки, которые в V в. до н. э. был сконцентрированы в основном в таких городах, как Афины или Коринф. Аналогичный процесс происходил и на Западе в греческих и этрусских городах. Столь же бедственным для экономики Греции оказалось развитие производства вина и масла в Сицилии, Южной Италии и на карфагенских территориях севера Африка. Подрывало греческую экономику и развитие виноградарства в Центральной Италии, Фракии, Вифинии и в Крыму.

Поскольку эти процессы усиливались, режим торговли, ранее обеспечивавший накопление богатства в нескольких крупных эгейских городах, рухнул. Большинство окраинных территорий начали использовать благоприятный обменный курс вина и масла к зерну. Как следствие, это привело к радикальному экономическому упадку центра греческой цивилизации[440]. Снижение уровня жизни низших классов питало наемные армии, которые становились все более заметными участниками действий на греческой сцене. Ожесточенные гражданские столкновения, которые парализовали так много греческих городов, с IV в. до н. э. стали естественным, хотя и прискорбным, откликом на угасание экономического процветания.

Последствия экспансии греческой культуры и греческих методов ведения хозяйства были по этой причине скорее негативны для тех сообществ, которые первоначально и сформировали греческую цивилизацию. Внутренние беспорядки, беспрерывные и зачастую просто варварские междоусобные войны вместе с падением уровня жизни создали все предпосылки для установления македонской гегемонии. И все же, когда Александр использовал власть для того, чтобы направить энергию греческого общества вовне, когда он открыл обширный и совершенно незнакомый мир Востока греческим и македонским предпринимателям, эффект был подобен обвалу плотины. По следам Александра Великого тысячи, а возможно, и сотни тысяч греков переселились на Восток в поисках благополучия. Результат такой экспансии был гораздо более глубоким, чем мог бы быть от простого военного завоевания территории.

В варварской Европе столкновение с более высокой эллинистической культурой не могло быть полностью осознано до начала сравнительно медленного и болезненного процесса экономической и социальной дифференциации. Именно этот процесс подготовил социальную среду, в пределах которой удобства цивилизации могли быть оценены и оплачены. Для распространения греческой культуры в восточном направлении таких препятствий не существовало. Социально расслоенное общество Востока было уже достаточно зрелым и богатым, а развитый класс правителей, землевладельцев и торговцев уже был готов использовать греческие изделия и навыки всякий раз, когда они оказывались по качеству явно выше местных эквивалентов. Уже в IV в. до н. э. греческие вина и масло в довольно больших количествах использовались в Египте и Леванте[441], хотя, конечно, более удаленные от торговых путей области оставались все еще в значительной степени не затронутыми такой торговлей. Соотношение между ценой и объемом греческих товаров было еще не достаточным для того, чтобы завозить их в области вдалеке от морских и речных путей, хотя отдельные черепки ваз из Аттики, датированные IV в. до н. э., были найдены в Иране. Однако торговое проникновение греков в обширные внутренние области Персидской империи началось лишь после завоевания Александром Македонским этих территорий и образования первых греческих колоний на этих территориях в глубине Азии.

Греческие солдаты-наемники дополняли роль греческих торговцев как посланников, несущих греческую цивилизацию на Восток. И все же военные и политические отношения, вызванные привлечением персидского золота для оплаты греческих наемников, были достаточно сложными. С одной стороны, готовность греков воевать за персидские деньги на стороне тех или иных сатрапов Малой Азии сделало персов третейскими судьями в течение всей Пелопоннесской войны и после нее. Но в то же время престиж греческих наемников был настолько высок, что многие персидские правители и даже сам великий царь стремились гарантировать надежность своей власти, нанимая телохранителей из числа греков. Это означало, что восстания, которые все чаще потрясали Персидскую империю в течение IV в. до н. э., начали приобретать, как и в Греции, характер гражданских войн. При этом фалангам наемников отводилось главное значение, в то время как войска из местных воинов играли вторичную и часто весьма неприметную роль. Поэтому, когда Александр напал на Персию, то наиболее многочисленные войска и наиболее профессиональные полководцы, с которыми ему пришлось воевать, были греческие[442].