Впрочем, первое время эти ограничения не ощущались. Еще оставалось множество непокоренных миров, дальних неисследованных горизонтов и неведомые будущие победы и слава, к которым необходимо было стремиться. Эти возбуждающие возможности появились как следствия необычайной географической экспансии эллинского мира во времена Александра Македонского и его преемников.

Вторжение Македонии в сердце Греции было само по себе побочным продуктом, выражавшим определенные аспекты распространения эллинской цивилизации к северу от Эгейского моря. Ведь только после того, как царь Филипп (правил 356-336 гг. до н. э.) смог организовать свою армию по греческой модели, численное превосходство македонян смогло эффективно воздействовать на события, происходившие на греческой политической арене. И все же распространение эллинизма на север и в глубь отдаленных регионов, таких как Македония, требовало привязки к новой социальной и экономической среде, в корне отличной от той, в которой возникла и расцвела греческая культура.

В V в. до н. э. проявления высших достижений греческой культуры были сосредоточены лишь в городах, не слишком удаленных от морского побережья. Афины, как и их предшественник Кносс и их последовательница Венеция, были повенчаны с морем. Без существенных доходов из-за моря гражданские волнения и нестерпимая бедность VI в. до н. э. можно было уменьшить лишь за счет эмиграции; и ясно, что при этом Афины никогда бы не стали действительным центром притяжения, в который они превратились для талантливых и способных людей всего греческого мира.

Это было обусловлено тем, что технологические факторы строго ограничивали возможности античного мира в производстве материальных ценностей. Кроме как на орошаемых землях, большая плотность народонаселения не могла поддерживаться только за счет собственного производства продуктов питания. Только с помощью коллективного использования выгодных условий торговли — масло и вино в обмен на зерно[432] — или непосредственной эксплуатации более слабых сообществ путем насильственного сбора дани и грабежа значительное число граждан могло поддерживать скромный или даже удовлетворительный уровень материального существования, требуемый для участия в культурной жизни Греции.

Отсутствие достаточно дешевого транспорта подразумевало, что никакие сколь-либо большие городские сообщества не могли бы себя содержать в глубине территории. Следовательно, только вновь запущенные процессы социальной дифференциации, благодаря которым цивилизованные общества впервые возникли на орошаемых землях во II тыс. до н. э., могли сохранить прекрасный плод греческой городской жизни в областях, достаточно удаленных от моря. Зарубежные завоеватели или местные вожди племен, ставшие сборщиками податей, однако, нашли способ сконцентрировать производимое на местах богатство в своих руках. Прежде всего они использовали его для приобретения предметов греческой роскоши и постепенно стали содержать небольшое число местных мастеров и профессиональных специалистов (часто живших группами в провинциальных городах), которые могли бы предоставлять товары и услуги точно так же, как это делалось в трудовых сообществах приморских городов.

Греческие колонии были основными посредниками в распространении предметов роскоши из метрополии. Торговцы из городовколоний были готовы и стремились расширять свою торговлю, продвигаясь в глубь территорий в любое место, где можно было бы получить металл, древесину, зерно и другие ценности. Производство этих товаров, как правило, организовывали местные вожди и владельцы земель, у которых очень быстро развились пристрастия к греческому вину, маслу и тканям. Характер такого обмена подтверждают находки греческих ваз на таких широко разбросанных территориях, как Болгария и Южная Россия, Центральная Италия и Южная Франция. В ряде случаев торговля стимулировала более глубокий интерес к греческой культуре со стороны части варваров; но если элемент страха или принуждения отсутствовал, то большая часть людей была готова изменить свои идеи или привычки только внешне.

Впрочем, греческая цивилизация распространялась не только мирными средствами. В V и начале IV вв. до н. э. греки имели полное превосходство над всеми своими соперниками в организации армии и военной тактике. Даже перед Пелопоннесской войной персидские сатрапы признавали за своими непокорными соседями высшую доблесть, приглашая их в качестве наемников[433]. Но именно македонские цари наиболее успешно восприняли греческие военные методы, не нанимая греческих воинов — у македонцев не хватило бы на это денег, — а призывая македонских крестьян на военную службу в царские фаланги, вооруженные и обученные по греческому образцу[434]. Комбинируя массу фаланги с ударной мощью традиционной конницы, набранной из числа македонской знати, царь Филипп создал армию, равной которой не было ни в Греции, ни где-либо еще в мире.

Эллинизация Македонии не была исключительно военной. Уже в V в. до н. э. царский двор Македонии претендовал на греческое происхождение и даже привлек несколько фигур, известных своей литературной деятельностью, включая Еврипида. Сам Филипп досконально изучил политические методы, военное искусство и культуру Греции в течение трех лет своей юности, которые он провел в Фивах заложником; именно он пригласил Аристотеля воспитателем своего сына Александра. И действительно, греческая культура проникала в Македонию в основном через царское окружение.

Сначала греческое влияние представляло собой потенциальную опасность для македонской монархии, поскольку греки уже давно низвели своих царей до лиц, носящих этот титул номинально, либо просто их упразднили. В начале IV в. до н. э. даже была предпринята попытка группы македонских городов под влиянием живших в них греческих иммигрантов[435] свергнуть монархию и заменить ее союзом городов по греческому образцу. Спартанское военное вмешательство привело к неудаче этой попытки (379 г. до н. э.); в дальнейшем македонские города всегда оставались покорными своим царям.

Остаток IV в. до н. э. охарактеризовался дальнейшей эллинизацией македонского общества и усилением монархии. Жизнь при дворе и служба в царской армии прививали молодой македонской знати вкус к излишествам и роскоши греческой жизни. Такой жизненный опыт, вероятно, даже больше, чем просто плата за службу и военная добыча, притягивал македонскую аристократию к королевскому двору; лишь однажды увидев более привлекательную жизнь, молодые вельможи навсегда отрекались от яростной провинциальной клановости, которая в прежние времена делала македонскую знать столь непокорной[436]. Колоссальная притягательность эллинизированной придворной культуры и составляла истинную причину того необычайного политического успеха царя Филиппа, который обеспечил ему лояльность знати в переустройстве армии.

Эллинизация же македонских крестьян и простых солдат была невозможна ни во времена Филиппа, ни значительно позже. Необычайные военные успехи Македонии порождали среди широких масс населения сильное презрение к слабым грекам. До наступления эры римского владычества, когда военные неудачи смирили гордость македонцев, внутренние области страны являлись основными поставщиками воинов в фаланги. Общество этих областей характеризовалось почти полным равенством своих членов, при котором процветание настоящих городов было невозможно. Личное богатство, достаточное для того, чтобы поддерживать эллинизированный стиль жизни его владельца на должном уровне, едва ли существовало в Македонии, поскольку традиционные привилегии аристократии не включали в себя сбор огромных податей. Только царь с его доходами от военной добычи, от использования лесов и рудников мог содержать подле себя эллинистический круг придворных. И наоборот — и это было то, что действительно привязывало аристократию к монархии, — частично эллинизированный македонский вельможа мог жить так, как ему хотелось, только служа монарху.