В отличие от такой позиции, любой завоеватель мог последовать примеру Аккада и использовать военную силу для организации рабочей силы на строительстве ирригационных сооружений. С помощью подобных средств крупное земледелие могло сравнительно быстро продвигаться вверх по долине междуречья. При социальной организации, подобной той, что существовала в Аккаде, можно было накапливать и использовать излишки сельскохозяйственного производства почти так же эффективно, как в раннешумерских храмовых общинах. Кроме того, менее жесткая и более разнообразная структура аккадского общества, объединявшая племенное, индивидуальное, царское и храмовое землевладение, а также разделение управления между царем и духовенством способствовало развитию цивилизации Месопотамии в такой степени, которая ни при каких обстоятельствах не была возможна в жестко регламентированных храмовых общинах Шумера.

Царская власть имперского типа, объединившая города равнины и наводившая благоговейный страх на приграничные районы, бесспорно, представляла собой решение политических проблем, поразивших шумерские города-государства. Тем не менее империя Саргона просуществовала всего лишь около столетия. К концу правления Нарамсина, внука Саргона, атаки варварских племен гутиев, живших в верховьях Тигра, приобрели угрожающий характер; вскоре после этого империя развалилась на враждовавшие образования.

Патриотические чувства к своей родине, которые испытывало население отдельных входивших в империю регионов, конечно, сыграли определенную роль в разрушении царства Саргона. Однако еще более серьезную опасность таило в себе уязвимое географическое положение империи, со всех сторон которой потенциальные противники голодными глазами пристально следили за любым признаком военной слабости Месопотамии. Еще одна слабость государства проистекала из самих масштабов завоеваний Саргона, поскольку существовавшие примитивные методы управления не позволяли осуществлять эффективный контроль над обширными территориями. Нарамсин обычно свергал местных правителей и назначал на их место своих родственников; он пытался также создать себе ореол божественности. Однако в Месопотамии, так же как и везде, члены царской фамилии не всегда были покорны главе дома; а божества, искусственно созданные для поддержания авторитета верховной власти, далеко не всегда становились живыми богами. В отсутствие развитого бюрократического аппарата практическое влияние центральной власти должно было быть очень ограниченным; возможно, оно простиралось ненамного шире зоны личного внимания монарха. Там, где находился царь, его власть была реальной; в его отсутствие признание власти верховного правителя местными вождями, духовенством или другими влиятельными лицами носило скорее декларативный характер.

И все же силы, способствовавшие консолидации империи, продолжали существовать. Как только центральная царская власть пала, сразу возродились старые методы войн и союзов между городами, создавая таким образом новые возможности объединения путем завоеваний. В процессе беспорядков практические рамки власти, которой мог воспользоваться энергичный самодержец, постепенно ослабевали; в результате последующие царские правительства Месопотамии оказались более успешными, чем при Саргоне. Однако политическая стабильность никогда не устанавливалась надолго. По мере ослабления империй Месопотамии пропорционально возрастала мощь соседних народов и государств. Варвары, овладевшие современными технологиями и пристрастившиеся к посещению злачных мест Вавилона, были очень опасными соседями даже для самой сильной в военном отношении империи речных долин; и каждый раз, когда центральная власть ослабевала, они были готовы проникнуть в сердце цивилизации как грабители или захватчики.

Взаимодействие этих центростремительных и центробежных тенденций объясняет меняющийся ритм политической истории Месопотамии. Завоеватель, пришедший, подобно Саргону, из областей на границе цивилизованного мира, действительно мог установить дееспособную центральную власть; однако через несколько поколений завоеватели вполне могли сменить свои военные обычаи на более свободный и изнеженный образ жизни, существовавший в городах. В свою очередь, ослабление военной дисциплины и упадок боевого духа создавали предпосылки для восстания в самой империи или прихода новых завоевателей из пограничных областей. Внутренние мятежи часто совпадали с набегами одновременно с нескольких направлений; таким образом, по мере ослабления власти сильного завоевателя могли наступать продолжительные периоды смуты, заканчивавшиеся новым объединением в империю, возникавшую из неразберихи враждующих государств и народов.

Истории династий Месопотамии от Саргона до Хаммурапи легко укладываются в эту схему. Когда империя Саргона пришла в упадок, гутии проникли в Междуречье с северо-востока и образовали слабоцентрализованное государство, просуществовавшее почти столетие. Внутренний мятеж прервал правление гутиев; после чего следующие сто лет (ок. 2050-1950 гг. до н. э.) в Шумере и Аккаде правила так называемая Третья династия Ура. Этот последний период политической независимости Шумера ознаменовался значительным расцветом культуры Месопотамии. Скульптура из камня стала изысканнее, были впервые записаны многие устные традиции и мифы. Правители Ура, возможно, создали более совершенные административные методы, чем их предшественники. Надписи говорят о существовании определенной царской бюрократии; а храмы, очевидно, контролировались путем назначения родственников царя на должности жрецов[89].

Ослабленное рядом столкновений с полуцивилизованными эламитами на востоке и дикими аморитами на западе, владычество Ура было свергнуто около 1950 г. до н. э. На протяжении последующих двух с половиной веков Месопотамия была политически разобщенной. Сначала власть была приблизительно поделена между соперничающими династиями, образовавшимися соответственно в Ларсе и Исине; однако вскоре после этого пришельцы-амориты основали третье государство-империю вокруг Вавилона. К тому времени общественная организация, характеризующая цивилизованное общество, распространилась далеко за пределы речной долины Месопотамии, так что мощные и политически относительно устойчивые царства граничили с древними центрами, из которых началось распространение цивилизации Месопотамии. Баланс сил, таким образом, больше не зависел только от соотношения сил внутри Шумера и Аккада, а определялся значительно более крупными государственными образованиями и обширными территориями. Старые шумерские города воистину превратились в пешки на дипломатической доске, если даже владыки Исина и Ларсы в конце концов стали зависеть от помощи аморитов и эламитов.

Равновесие сил, не благоприятствовавшее городам долины, в конце XVIII в. до н. э. было нарушено правителем аморитов Хаммурапи из Вавилона (ок. 1700 г. до н. э.). Хаммурапи завоевал и Исин, и Ларсу; и таким образом, как это сделал до него Саргон, объединил Месопотамию и сместил ее политический центр еще на шаг к северу. Правда, безоблачное правление династии нового завоевателя продолжалось менее века, после чего повторился знакомый процесс. Варварские племена касситов пришли с севера, навязали государству аморитов изнурительную войну и затем полностью покорили его (ок. 1525 г. до н. э.). К тому же завоевание касситов не было просто повторением предыдущих побед варваров. Оно было частью более масштабного переселения народов, затронувшего все части цивилизованного мира, от Крита до Египта и Индии, став таким образом существенной вехой в истории древней цивилизации.