Решающее обстоятельство здесь заключалось в том, что степные воины освоили верховую езду настолько, что руки всадников могли оставаться свободными для стрельбы из лука даже на полном скаку.
Когда и где именно была применена новая тактика конного боя, можно лишь предполагать. Известно, что ездить верхом пытались еще в III тыс. до н. э., но это были всего лишь редкие попытки. Однако успешное применение боевых колесниц и то, что править конем без седла, уздечки и стремян было весьма затруднительно, надолго отодвинули на второй план такой простой способ использования лошади, как верховая езда. То, что привычным сюжетом резьбы на месопотамских печатях в XIII в. до н. э. стали кентавры, наводит на мысль, что верховая езда для степных народов тоже стала делом привычным. Однако ведущую роль в жизни степных племен и в их военной стратегии она приобрела лишь к IX в. до н. э.[379] Земли Ирана, прилегающие к зоне степей, где девятью столетиями ранее были придуманы колесницы и выработана тактика боя на них, видимо, и явились тем центром, откуда распространился и более совершенный стиль езды[380].
Верховая езда была лишь частью того мастерства, которым должен был овладеть житель степей. Кочевникам для езды верхом пришлось разработать и изготовить соответствующую упряжь и одежду (а именно штаны) и, кроме того, отыскать питание, не зависящее (или почти не зависящее) от продуктов сельского хозяйства. Лишь в этом случае они могли практически беспрепятственно перегонять свои огромные стада с луга на луг, преодолевая ежегодно сотни километров в поисках лучших пастбищ.
Ассирийский барельеф на стенах дворца Ашшурбанипала (668—625 гг. до н. э.) в Ниневии представляет собой весьма экспрессивное и довольно раннее художественное изображение всадников, скорее на охоте, чем на войне. Нетрудно заметить, что снаряжение всадников еще не вполне подходит для езды верхом, в частности, их одежды, напоминающие юбки, едва ли были удобны для этого. К тому же отсутствие стремян делало всадника серьезно зависимым от коня, Только хорошо тренированные лошади не меняли аллюр и направление, когда всадник отпускал поводья и натягивал лук.
Конное кочевничество потребовало коренных изменений в жизни ранее разрозненных сообществ, населявших степи Европы и Центральной Азии. Но это было лишь прелюдией к дальнейшим изменениям, повлекшим нарушение военного и общественного равновесия в Евразии. Когда кочевые племена окончательно сформировались, самопроизвольно стали формироваться кавалерийские отряды, ставшие впоследствии такой мощной угрозой для жизни цивилизованных стран, с какой те никогда прежде не сталкивались.
Владение искусством верховой езды, вне всякого сомнения, обеспечило племенам скотоводов значительные военные преимущества. Кони были у каждого из них, и, сев с луком верхом, кочевник мог тут же превратиться в кавалериста. Быстрота и стремительность коней, мчавшихся на полном скаку, обеспечили всаднику защиту, достаточную для того, чтобы можно было расстаться с металлическими доспехами и другим дорогим вооружением. Потому-то мастерство и доступное кочевникам оружие (чтобы убить человека, каменных наконечников стрел вполне достаточно) позволяли им успешно совершать набеги даже на государства, у которых армия была оснащена гораздо более современным оружием. Таким образом, впервые территория евразийских степей от края до края превратилась в гигантское ранчо для воинов, которые могли в любой момент совершить нападение на любую цивилизованную общину и имели все шансы на успех[381].
Конница кочевников могла продвигаться куда быстрее и на значительно большие расстояния, чем любые другие виды войск, с легкостью преодолевая путь по любой местности и пересекая реки. Эта кочевая «армия» представляла собой всего лишь взрослых мужчин племени или объединения племен, передвигавшихся изо дня в день так же, как обычно передвигались кочевники, но избавленных от бремени женщин, детей и стад. Если они встречали менее мобильного противника, они могли осуществлять свои набеги практически безнаказанно. И только встреча с подобными им войсками или отсутствие корма для лошадей могли удержать их от грабежа.
История I тыс. до н. э. дает немало свидетельств преимущества армии степных кочевников в сражениях. Разумеется, странам Среднего Востока в силу их близости к тому географическому центру, где зарождались и формировались эти армии нового типа, пришлось принять удар первыми. И действительно, есть немало ассирийских письменных свидетельств массовых вторжений кочевников еще до наступления VII в. до н. э.[382], что позволяет нам судить и о том, какие изменения произошли в жизни обитателей степей. В те времена орды конников, которых греки называли киммерийцами, сформировавшиеся на территории нынешнего юга России (автор употребляет термин «Россия» для обозначения территории Российской империи или Советского Союза, т.е. шире, чем его современное употребление в русском языке. — Прим. пер.), начали совершать опустошительные глубинные рейды по всей Малой Азии. Возможно, эти набеги киммерийцев были вынужденными, так как они испытывали серьезное давление со стороны других племен — скифов, которые около 700 г. до н. э. двинулись со своей центрально-азиатской родины[383] на запад и сумели отбить у киммерийцев обильные пастбища на юге России. Конные армии скифов, в свою очередь, последовали за киммерийцами на юг, где стали главной ударной силой коалиции, разрушившей Ассирийскую империю в 612 г. до н. э. Таким образом, кардинальные перемены в жизни степных кочевников привели к краху Ассирии, что, в свою очередь, способствовало стремительному подъему Персидской империи[384].
Теперь мидянам и персам, унаследовавшим земли Ассирийской империи, пришлось думать о защите цивилизованных общин Среднего Востока от новых нашествий кочевников. Несмотря на общее превосходство в военной силе, для правителей из династии Ахеменидов эта задача оказалась отнюдь не легкой, о чем можно судить по гибели Кира (530 г. до н. э.) во время похода на восток и неудачам Дария во время европейской кампании против скифов (512 г. до н. э.). Территории Ирана, граничившие со степной зоной, были особенно уязвимы. И только использование конницы наемников, набранных из кочевников, позволило Ахеменидам обезопасить северные и восточные пределы империи от набегов[385].
Европе времен варварства возникновение конного кочевничества также принесло любопытные последствия. В начале VI в. до н. э. скифы создали на юге России мощную, хотя и не монолитную «империю» и распространили свое господство далеко на запад вплоть до нынешней Венгрии. Как и их сородичи и соперники в Персии, они провозгласили себя правящим сословием, которому обязаны подчиниться все живущие на покоренных землях. Однако, в отличие от персов, скифы продолжали вести полукочевой образ жизни, подчиняясь внутриплеменной дисциплине[386].
Первыми, кто овладел искусством верховой езды в Западной Европе, были кельты, и их приверженность новой конной тактике в значительной мере помогла экспансии с юга Германии на всю Северную Европу. Своим вооружением, однако, кельты отличались от степных кочевников, их обычным оружием был не лук, а длинный двуручный меч[387].
Что же касается распространения новой тактики на восток, то тут многое остается неясным. Племена, которые предпочли новый образ кочевой жизни, едва ли могли стремиться на восток, где пастбища и климат были хуже. Так что в Монголию мастерство верховой езды добиралось достаточно долго, по мере того как племя за племенем перенимали его у своих западных соседей[388]. Потребовалось, по-видимому, не меньше четырех столетий, прежде чем этот процесс был завершен, поскольку в китайских письменных источниках первые упоминания о коннице варваров на северо-западных окраинах датируются IV в. до н. э.[389]
379
Franz Hancar, Das Pferd in prahistorischer und friiher historischer Zeity pp.551-63; William Ridgeway, The Origin and Influence of the Thoroughbred Horse (Cambridge: Cambridge University Press, 1905), pp.94, 98. В этих трудах приведены доводы в пользу того, что потребовалось немалое время, чтобы верховая езда стала привычным явлением, поскольку первые породы одомашненных лошадей не были достаточно выносливы, чтобы долго выдерживать вес всадника.
380
Franz Hancar, Das Pferd, p.555; Karl Jettmar, «Archaeologische Spuren von Indogermanen in Zentralasien», Paideuma, V (1950-54), 236-37.
381
Можно напомнить также, что в XIII в. до н. э. возможность выплавлять дешевую сталь значительно повысила боеспособность пехоты варваров. Интересные материалы и выводы по истории кочевых племен от киммерийцев до гуннов можно найти в работе E.D.Phillips, «New Light on the Ancient History of the Eurasian Steppe», American Journal of Archaeology, LXI (1959), 269-80.
382
Свидетельства Геродота, хотя их подлинность и оспаривается, тоже не могут быть сброшены со счетов.
383
Karl Jettmar, «The Altai before the Turks», Museum of Far Eastern Antiquities, Stockholm, Bulletin, XXIII (1951), pp.154-55.
384
M.Rostovtzeff, Iranians and Greeks in South Russia (Oxford: Clarendon Press, 1922), pp.35-44.
385
Karl Jettmar, «The Altai before the Turks,» pp. 156-57.
386
Rostovtzeff, Iranians and Greeks, pp.35-44.
387
Об экспансии кельтов см. Henri Hubert, Les Celtes et Vexpansion celtique iusqu'a Vepoque de la Тёпе (Paris: La Renaissance du livre, 1932). О значении кельтской конницы см. William McGovern, The Early Empires of Central Asia (Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1939), pp.46-48. Почему на западе Европы не привилось оружие степных конников и почему кельты предпочли лукам мечи, остается неясным. Возможно, одной из причин было то, что территория Западной Европы была сплошь покрыта лесами и болотами. В лиственном же лесу эффективность стрельбы из лука ограничена и надо рассчитывать на рукопашную схватку с противником. При всем при том не меньшую роль могли играть древние приверженности и предрассудки, не следующие никакой логике.
388
Karl Jettmar, «Zur Herkunft der turkischen Volkerschaften», Archiv fur Volkerkunde, HI (1948), 16-17; K.Jettmar, «The Altai», pp.148-150; B.Rubin, «Das neue Bild der Geschichte Eurasiens», Jahrbiicher fur Geschichte Osteuropas, N.F. II (1954), pp. 106-7.
Здесь напрашивается аналогия с распространением в XVI-XVII вв. н. э. навыков верховой езды среди американских индейцев, живших на Великих равнинах. В последнем случае можно с уверенностью сказать, что новый стиль жизни привился не благодаря завоеванию, а благодаря заимствованию навыков и опыта. Следует отметить, что распространение этих навыков также преодолело климатический градиент на пути в более суровые земли. Однако в Евразии этот градиент был более серьезно выражен по сравнению с Северной Америкой, так как в последнем случае продвижение на север - к Великим равнинам сопровождается лишь понижением температуры и сокращением сезона вызревания трав, тогда как продвижение по евразийским степям на восток - в Монголию сопровождается к тому же и более существенным фактором - резким снижение нормы годовых осадков.
389
W.McGovern, Early Empires of Central Asia, pp. 100-101.