— Возможно, магия меча и впрямь изменилась. Бьянмарн, как ты его называешь, не просто заключал внутри себя души им убитых, но и притягивал тхана из межпространства, куда мы уходили после того, как становились призраками. — Вздохнув, Ильгре объяснила: — Когда произошел Раскол, когда Альграсса отсоединилась от Бездны, что-то… пошло не так. Или виной тому неправильно проведенный ритуал, или сама Бездна, которая разъярилась из-за того, что у нее отняли миллиарды кукол… жертв — по большей части, слабых. Отняли добычу. Когда связь между двумя мирами порвалась, магия начала иссякать. И… она изменилась. Но хуже всего то, что, отрезая себя от Бездны, люди Альграссы совершенно забыли про тысячи Скользящих, оставшихся здесь. Или забыли, или не придумали способ отыскать их, созвать, предупредить о грядущем Расколе.

Я ошеломленно смотрела на Ильгре. Выходит, когда Сновидица с Эйбом Атрейсом проводили ритуал Раскола, тысячи Скользящих — тех, кто мог зацепиться за ткань реальности и не перемещаться в Альграссу — оказались замурованы в Бездне?

— Кто-то навсегда застрял в межпространстве — оно словно поглотило их. Но были и другие… Межпространство… что-то сделало с ними. Те, кто сумел вырваться оттуда, навсегда изменились. Их поразило какое-то проклятие, и с каждым новым потомством оно все больше проявлялось. Дети, внуки и правнуки Скользящих рождались увечными и слабыми. Мы, их потомки, почти потеряли способность путешествовать по межпространству, да и находиться там было уже небезопасно — в любой момент ты мог застрять или… перенестись в реальность не полностью. Даже не знаю, что хуже — оказаться навеки запертым в изнанке мира или все же вернуться обратно, лишившись руки, ноги или половины тела.

Я сглотнула. Алексия… Она не виновата. Она не могла знать, как их с Эйбом решение отделить Альграссу от Бездны повлияет на Скользящих.

— Ситуация ухудшалась с каждым годом. Все чаще на свет стали появляться мы, позже назвавшиеся «тхана». С самого рождения мы балансируем между жизнью и смертью. Первые полтора — два, если очень повезет — десятка лет мы выглядим как обычные люди. Мы используем это время, чтобы обеспечить клан пропитанием. Бестелесным еда не нужна, но она нужна нашим детям. Мы заводим потомство, продолжая наш род, пока еще можем. Наши дети не становятся хуже нас, но и у них есть всего пятнадцать-двадцать лет. Потом мы слабеем: уже не можем держать в руках оружие, позже — предметы тяжелее пера. А затем мы начинаем исчезать. Наша плоть истончается, с каждым годом становясь все призрачнее. Мы теряем способность механически воздействовать на окружающий мир — прикасаться к вещам, касаться друг друга. Становимся призраками. И когда мы окончательно утрачиваем связь с физическим миром, нас затягивает в межпространство. Там — магия, которая после физической смерти нам больше не угрожает. Там каждый тхана создает для себя иллюзию, где он рядом с близкими и родными.

Я молчала, не зная, что и сказать. Направляясь в храм, я думала, что иду на встречу с врагами. А увидела людей, чья короткая жизнь полна страдания, чьи судьбы изломаны, чей враг — само время… чей рай — иллюзия, которую они создают сами.

— Коснувшись меча, я услышала голоса своих уже ушедших в межпространство родных и знакомых тхана, — продолжала Ильгре. — Каким-то образом Бьянмарн вытянул их оттуда, пленил, лишив покоя. Они были вынуждены сражаться на стороне каждого, кто взял в руки меч. И крови, чужой боли и чужим смертям не было ни конца ни края. Они умоляли меня их освободить. Но как это сделать, я не знала. Наша магия весьма ограничена, наши знания о мире очень скромны…

— И тогда вы заключили сделку с Лагоян, — тихо сказала я. — Чтобы она, в последний раз воспользовавшись силой Бьянмарна, нашла способ освободить его пленников.

— Верно. Вернувшись на поле боя с нашим мечом, Королева Душ выиграла битву — так рассказала нам бестелесная тхана. Тогда я еще была совсем девчушкой, а старшей жрицей была моя мать. — Ильгре кивком указала на тхана, которая, очевидно, была уже на полпути к абсолютной бестелесности: ее тело было полупрозрачным, но она все еще могла стоять на полу, а не левитировала, как некоторые другие за ее спиной. — Мы только-только учились видеть реальность глазами других тхана. До сих пор эта грань нашей магии… сложна для нас. Как бы то ни было, мы смогли наблюдать за Лагоян. Мы видели, как разгромив армию Велфара, она вложила Бьянмарн в ножны и провозгласила его Клинком Душ. Лагоян не вернулась, ясно дав понять, что союз с нами ей не нужен. Мы спасли ее, дали ей оружие… и вот какова была ее благодарность. Зачем помогать нам, слабым, почти не способным постоять за себя, когда можно обладать таким могущественным оружием?

Я могла представить, как рассуждала Лагоян. Убить призраками Бьянмарна три десятка солдат Короля Крови — и вот у тебя уже три десятка новых воинов, призрачных, невидимых, но от того не менее смертоносных. Война с Велфаром тогда была в самом разгаре — и в самом разгаре были эксперименты Велфара и его отца со звериной кровью, а значит его армия была невероятно сильна. И только благодаря тхана у Лагоян появился ключ к победе над Кланом Крови.

Выходит, именно Лагоян развязала войну с тхана, которые с тех пор отчаянно пытались получить клинок обратно… Не просто клинок — вместилище душ их родных.

— Моя королева…

Я обернулась. Бросив на Ильгре быстрый взгляд, вышла в коридор, где меня ждала запыхавшаяся Лигра.

— Нашли Шадриана? — взволнованно спросила я.

— Еле отыскали, — отдуваясь, сказала она. — Там целый подземный город, не меньше сотни тхана — мужчины, дети, даже младенцы. и только пара десятков действительно… похожа на настоящих людей. Стайла сейчас перевязывает раны короля. Мы напоили его исцеляющими зельями, нанесли руну… Ему больше ничего не угрожает.

— Отведи меня к Шадриану, — заглушая стук сердца, попросила я.

— Да, моя королева.

Мы прошли по коридору мимо Пифии, которую охранял дагуэр. Спустились вниз по короткой лестнице и бесчисленное количество раз свернули то направо, то налево. Однако Лигра ориентировалась в подземном городе тхана так же легко, как в родном форте. Видимо, это отличительная черта всех разведчиков и следопытов. Я-то и в трех соснах могу заблудиться.

Наконец мы пришли в небольшую каменную комнату — пустую, если не считать вдетой в массивное кольцо на стене железной цепи, которой, по всей видимости, раньше был прикован Шадриан, и каменной возвышенности в роли кровати, которую наверняка соорудил кто-то из дагуэров.

— Шадриан! — вскрикнула я. Не удержавшись, бросилась вперед и крепко обняла, на мгновение совершенно позабыв о его ранах. Ойкнув, тут же отстранилась.

— Тише, женушка, — рассмеялся Шадриан. Тут же нахмурился. — Лекса… Прости, что тебе пришлось через все это пройти.

Я улыбнулась сквозь слезы.

— Меня, во всяком случае, могли усыпить, когда становилось совсем… жарко. И, как ни ужасно это звучит, но каждая пытка… Я почти ждала ее. Потому что тогда я точно знала: ты по-прежнему жив.

Шадриан смотрел на меня без тени улыбки — серьезно, проникновенно. Магию момента разрушило понимание: это еще не конец. Не тот счастливый финал, которого все мы желаем.

Повернувшись к дагуэрам, я негромко произнесла:

— Вы не могли бы нас оставить?

На лице Лигры появилась понимающая ухмылка, которую она тут же поспешно спрятала. Она ошибалась, думая, что знает, что произойдет за закрытыми дверьми, когда мы с Шадрианом останемся в одиночестве.

Я медленно выдохнула, собираясь с духом.

— Шадриан… Я знаю, что наверняка шокирую тебя своими словами. И что это последнее, что тебе хотелось бы слышать после того, как тхана вдоволь над тобой поиздевались.

Он насторожился. Рывком поднялся, чтобы поудобнее сесть.

— Не объявляй тхана войну, — отрывисто сказала я. — Или… не возобновляй ее.

— Ты это серьезно? — изумился Шадриан.

— Просто послушай… Начало вашей вражде положила твоя мать. Не они. — Как могла коротко, я все ему рассказала.