— Вот сюрприз был мужу! — хмыкнул Джилинер.
— Но не это главное, — не дал себя сбить старик. — Десять лет назад в моем замке проездом гостила старая Намида Мягкое Слово, тогдашняя Мудрейшая Клана Лебедя. Она умела безошибочно определять, есть ли в человеке магическая сила.
Глаза Джилинера сверкнули, он подался вперед.
— Мудрейшая сказала, — продолжил Авиторш, — что в душе девочки, как подземное течение, струится мощный поток силы. Когда-нибудь он вырвется наружу — и тогда...
— Истинная Чародейка, — кивнул Джилинер. — А если к ней и впрямь вернется память о прошлых рождениях... опыт то ли восьми, то ли девяти веков... Да, почтеннейший Авиторш, наш уговор остается в силе. Я женюсь на твоей двоюродной внучке.
— А не боишься ли ты, Ворон, — спросил старик, осторожно подбирая слова, — что дитя станет могучей волшебницей и не захочет покоряться мужу? У нее таких мужей... за девять-то столетий...
Глаза Джилинера стали мечтательными, он мягко повел плечом:
— Почтеннейший Авиторш, ты представления не имеешь, какая это увлекательная наука — подчинять себе других людей! До того как в милой Фаури проснутся воспоминания, она уже будет глядеть на мир моими глазами и дышать в такт моему дыханию, а иначе... — Ворон запнулся, быстро взглянул в лицо человеку, с которым собирался породниться, и закончил совсем другим тоном — легким, дружеским: — А иначе и быть не может!
— Но... мне хотелось бы... — замялся старик, — чтобы, моя внучка была хоть немного счастлива...
— И будет! Рысь войдет в дом Ворона! Я же не какое-нибудь ничтожество из Семейства, которое берет жену ради приданого, а потом лупит ее плеткой, как рабыню!
Холодные светлые глаза обещали будущей жене кое-что похуже плетки, но старик этого не заметил — или не захотел заметить.
— Вот и хорошо... Вот и уговорились...
«Зал» постоялого двора шумел, веселился, уплетал жареное мясо и запивал вином. А за угловым столом трое мужчин и девушка, закаменев, глядели на Дочь Клана и пытались понять, где они находятся и что с ними произошло.
— Он приехал в конце Звездопадного месяца, — тихо жаловалась Фаури, ни к кому особенно не обращаясь. — Красивый, не старый, ласковый... а я увидела — и убежать захотела. За руку взял — меня чуть не стошнило... — Рысь всхлипнула и закончила почему-то свирепым, обвиняющим тоном: — Ожерелье подарил! Коралловое!
— Что это сейчас было? — опомнилась Ингила. — Еще кто-нибудь это видел?
Никто не ответил. Фаури продолжала плакаться:
— Вечером дед пришел ко мне в комнату и спросил, почему я к обеду ожерелье не надела. Я сказала правду: выбросила с башни в ров. Хорошо бы и приезжего Ворона туда же... с башни в ров... И тут дед начал бить меня по лицу! — В голосе Рыси звучало горестное удивление. — Меня! По лицу! Раньше без обеда оставлял, в чулан запирал, но никогда и пальцем... Я так расплакалась, что остановиться не могла. Дед испугался, кликнул служанок... они мне какие-то отвары совали, тряпку мокрую на лоб... А я все думала: о чем дед с Вороном после обеда толковали? И узнала...
— Госпожа умеет видеть прошлое? — серьезно спросил Пилигрим.
— И сама вижу, и другим показать могу, такой у меня дар. Только дед не знает.
— Очень полезный дар... и очень опасный для хозяйки, — вздохнул Пилигрим. — Жизнь вокруг нас соткана из тайн. Если уметь заглянуть в любую... людям такое не понравится!
— А я не всегда могу заглянуть, — простодушно объяснила девушка. — Только если больна... или не в себе — ну, когда в истерике билась... — Фаури замолчала, ненадолго задумалась — и тут до нее дошло: — А со мной сейчас что-то неладно, да?
Девушка встала, покачнулась, вцепилась в край столешницы. Ралидж успел подскочить, подхватил ее — маленькую, легонькую. Фаури, как котенок, завозилась, поудобнее устраиваясь у него на руках, и сказала тоном ребенка, открывающего взрослому свою заветную тайну:
— Я сбежала из дома!
И заснула, прислонив русую головку к плечу Ралиджа.
Сокол нашел взглядом хозяйку, кивнул ей. Та улыбнулась, взяла светильник и пошла наверх. Ралидж двинулся следом, бережно держа свою хрупкую, невесомую ношу. Фаури спала, опустив пушистые ресницы, и тихонько, уютно посапывала. Соколу вспомнилось, как в Найлигриме ему приходилось разносить по кроваткам задремавших близнят.
В голову полезли странные мысли: если лет через пятнадцать он найдет Арайне жениха, а тот малышке не понравится... неужели и его девочка тогда убежит из родного дома?..
Ралидж растрогался было, но тут же пришел в себя. Что за вздор! Уж свою-то дочь он знает! Эта разбойница учинит постылому что-нибудь такое, что бедняга сам сбежит из Найлигрима! На неоседланном коне ускачет!..
За раздумьями Орешек не заметил, как очутился в небольшой темной комнатке. Светильник в руках хозяйки озарял постель.
— А я уже все приготовила — знала, что барышня за столом долго не усидит. Намаялась, бедная! Вот сюда ее, голубушку... Господин может идти. Я сама с нее сапожки сниму...
Спустившись в «зал», Орешек обнаружил, что соседи по столу куда-то исчезли. Впрочем, Пилигрим обнаружился почти сразу — у очага, среди игроков в «радугу».
Шум и хохот раздражали Орешка, который умиленно вспоминал дом и близнят. Захотелось выйти на свежий воздух и побыть одному.
Но дойти до двери удалось не сразу. Его окликнул Айфер уже покинувший круг игроков, и сообщил, сияя, что здешний хозяин, оказывается, сам из наемников.
— Десятником был! — солидно уточнил хозяин. — Три года всего постоялый двор держу.
Рассказ Фаури стер из памяти Ралиджа услышанное во время прибытия имя хозяина, а обижать невниманием выручившего их человека не хотелось.
— Прости, уважаемый, в общем гаме я плохо расслышал твое имя...
— Кринаш из Семейства Кринаш.
Имя говорило о многом. Первый в Семействе, основатель! Надо думать, человек незаурядный, если, выйдя из Отребья, дослужился до десятника, получил право основать Семейство и раздобыл денег, чтобы купить постоялый двор...
— Я должен был догадаться, что здесь живет воин, как только увидел катапульту. Не расскажешь ли, уважаемый, откуда она взялась?
— Отчего не рассказать? — польщено улыбнулся Кринаш. — В Лунных горах есть крепость Найлигрим. Может, господин про нее слыхал?
— Слыхал. Я ее Хранитель.
— Да ну? Мы ж там осадой стояли три года назад! Я даже в саму крепость прорвался, когда нам предатель подземный ход указал.
— Ты был среди Черных Щитоносцев?
— Где уж мне... Мы сзади шли, второй волной атаки... Мне еще по голове чем-то перепало, вроде бы древком копья. Хорошо, вскользь, не пробило череп, только кровища хлестала.
— А может, это я тебя приласкал! — припомнил Айфер. — У меня в драке меч выбили, так я чье-то копье подобрал и лупил направо-налево...
— Правда? — просиял хозяин. — Вот так встреча! Знаешь, друг, будешь платить только за постой и еду. Вино, сколько ни выпьешь, не поставлю в счет.
— Я много выпить могу! — честно предупредил Айфер.
— Ты про катапульту начал, — напомнил Сокол.
— Да, про катапульту... Одолела нас тогда колдовством грайанская чародейка, бросились мы наутек... паника, сумятица... Я королю жизнь спас, за что мне вознагражденье вышло! — Кринаш гордо расправил плечи.
«Не тогда ли ему подарили имя?» — подумал Ралидж.
— Нам на подмогу армия шла — тоже улепетывать бросилась, рассыпалась... Да что у вас там за колдунья такая страшная?
— Моя жена.
Кринаш устремил на Сокола взгляд, исполненный глубочайшего уважения, даже преклонения перед чужой отвагой. И не сразу вспомнил, откуда надо продолжать рассказ.
— Да... катапульта... Ее отступающая армия возле Тагизарны бросила — не до того было: слух прокатился, что подошел Джангилар с большими силами и уже на хвосте у нас висит. А я пожалел бесхозное добро — ведь хозяин «Рыжей щуки» на дрова бы хорошую вещь пустил. Дал я ему кой-какую мелочишку. Он свистнул слугам, сволокли они эту лапушку в овраг, мешковиной накрыли. А как я здесь обосновался — заплатил одному корабельщику, тот мне катапульту и доставил. Полезная штука, тролли ее боятся. Еще, говорят, ниже по течению речные пираты объявились. К нам, хвала Безымянным, пока не совались, а заявятся — встретим с почетом и лаской.
