Но возвращаться в дом не хотелось. Настроение было испорчено во время утреннего умывания. Дагерта, грех жаловаться, расстаралась: согрела большой таз воды, приготовила льняное расшитое полотенце (наверняка самое лучшее, из какого-нибудь заветного сундука вытащенное), сама с ковшом встала возле таза, готовая высокородному гостю на спинку полить. Высокородный гость с шуточками да улыбочками потащил через голову рубаху, но вдруг остановился, плеснул себе в физиономию пару пригоршней воды и поспешно покинул недоумевающую хозяйку.

Глупо огорчаться из-за ерунды, но что поделать — до сих пор стыдится он своей исхлестанной спины. В крепости слуги привыкли к шрамам Хранителя, а здесь... Конечно, Дагерта не посмела бы задать Соколу ни одного вопроса, но... Тьфу! Уж лучше где-нибудь у реки скинуть рубаху да вымыться как следует! И не нужна ему подогретая вода!

У пристани возвышался корабль, наполовину вытащенный на берег. Вокруг суетились матросы. С палубы, перегнувшись через борт, им что-то кричал Аншасти. Орешек вспомнил, что купца вечером не видно было на постоялом дворе. Он что, так и ночевал на палубе? Ну и человек! Прямо пес сторожевой!..

Обойдя корабль, Орешек двинулся дальше по берегу. Вскоре путь преградила небольшая речка, впадающая в Тагизарну. Что ж, искупаться можно и в ней, только местечко хорошее найти...

И такое местечко нашлось! Деревья приглашающе расступились, открыв черную глубокую заводь. Орешек огляделся — далеко же он забрел! — и не спеша начал раздеваться. Аккуратно повесил на куст плащ с зеленой заплаткой на капюшоне. Привычно скользнул рукой по груди, чтобы расстегнуть перевязь, и хмыкнул, вспомнив, что оставил Саймингу на постоялом дворе. Снял цепочку с серебряным соколом, обмотал вокруг ветки. Стянул через голову рубаху, скинул сапоги, с удовольствием почувствовав под босыми ногами холодную росистую траву. Потянулся, огляделся — а хорошо здесь! Деревья смыкаются над головой желто-зеленым сводом, по другому берегу ивняк опрокинул в воду ветви... В Грайане сказали бы: русалочьи места! Интересно, а в Силуране русалки водятся?..

И тут же выяснилось — водятся!

Черная заводь вздрогнула и пошла кругами, выпустив на поверхность смугло-розовое чудо. В лесную тишину, сплетенную из шума ветвей и журчания реки, ворвался дерзкий, звонкий смех. Крепкие ладошки ловко ударили по воде, подняв вокруг русалки два крыла брызг.

— Замерзнешь, дуреха! Кто же осенью купается? Вон уже синяя вся, как цыпленок за три медяка!

— Где синяя?! — возмутилась столь явным поклепом юная нахалка, высовываясь из воды по пояс. — Где-где-где? Да пускай мой господин глянет как следует! Я же силуранка, меня в детстве мама в Горную Колыбель клала! Это грайанцы — неженки, холода боятся!

— Драть тебя, паршивку, некому! — вырвалось у Орешка из разом пересохшего горла. — Маленькая, а бесстыжая! Сколько тебе, пятнадцать?

— Вот еще! Семнадцать! — Ингила перевернулась на спину и в несколько красивых гребков очутилась на середине речки. — А драть меня некому, это господин правильно сказал. Чтоб выпороть, меня нужно сперва поймать. А не родился еще грайанец, который бы осенью в холодную воду полез! Верно-верно-верно!

Нет, это ей с рук не сойдет! Много она знает о грайанцах, русалка сопливая! Да Орешку и зимой доводилось купаться!

Как был, прямо в штанах, Орешек обрушился в ледяную темную воду. Девчонка повернула голову на шум, ойкнула и поплыла быстрее. Но где было этой верткой щучке тягаться с Орешком! В несколько сильных взмахов он сократил расстояние меж собой и Ингилой. Девчонка была почти у берега, встала ногами на дно, вскинула руки к ветвям — и тут преследователь оказался рядом.

Ингила обернула к нему смеющееся лицо, в котором не было ни тени страха, и ударила ладошкой по воде. Взметнувшийся веер брызг хлестнул Орешка по лицу, смывая память о жене, о близнецах, о далекой крепости, ставшей любимым домом. А вторая пригоршня воды, обрушившаяся на него вместе с насмешливым хохотом, заставила забыть собственное имя.

Рывок вперед — и в объятиях затрепыхалась холодная веселая рыбка, лучшая добыча на свете. Ах, хитрюга, вырывается, да не очень!.. Его руки бережно подняли повыше маленькое гибкое тело — и в глаза плеснул ясный взгляд, в котором сияли насмешка и нежность. Тонкие смуглые руки обхватили его за шею, губы нашли губы... Ах, каким чудесным был этот поцелуй со вкусом речной воды! Как уткнулись в грудь парня маленькие крепкие грудки — так плотно, что слышно было быстрое, частое биение сердца девчонки... А солнце дробилось в воде, а ветер отряхивал с ветвей росу на обнявшихся людей, а кусты смеялись: «Ай да парочка!..»

Ох, нет, какие там кусты! Вполне человеческий голос насмешливо сказал совсем рядом:

— Ай да парочка! Глянь, как лижутся! Мне завидно, а тебе?..

Орешек рывком отстранил от себя девушку, глянул через ее плечо на берег. Ингила повернула голову и взвизгнула.

Сквозь ветви на них пялились двое: молодой смазливый парень с короткой светлой бородкой и долговязый тип с башкой, похожей на охапку соломы.

Что самое поганое, у длинного был меч. А у красавчика — арбалет. И стрела лежала в желобке.

— Веревка у тебя? — спросил смазливый чуть нараспев. — Скрути-ка этим голубкам крылышки!

Долговязый что-то буркнул, подтянул свои сапоги и шагнул в воду. Орешек стоял, опустив руки, мучаясь от ярости и бессилия. Много ли сделаешь под прицелом?

А вот Ингила, умница, догадалась: вцепилась в ветку, подтянулась на ней (смазливый даже рот разинул от такого дивного зрелища) и резко разжал руки. Освободившееся деревцо качнулось назад, хлестнув красавчика по физиономии. Не так уж сильно и хлестнуло, но тот вскрикнул, выронил арбалет, вскинул руки к лицу...

Ну, Орешку не надо пьесу вслух читать, он и сам сообразит, что ему в этой сцене делать. Крепкий пинок долговязому в пах — завыл, согнулся! — и быстрее в заросли, пока второй гад не опомнился. В этих кустах можно армию спрятать, а Ингила, молодчина, уже сбежала...

Нет, не сбежала! Услышав пронзительный визг, Орешек остановился, обернулся. Увидел: какая-то жуткая старуха выкрутила обнаженной девушке руки, приставила к шейке нож

— Эй, где ты там? Выходи, не то твою подружку порешу!

Парень застыл, лихорадочно соображая: как помочь Ингиле?

Промедление оказалось для него роковым. Тяжелый удар обрушился на затылок. В последний раз пронзительно вспыхнуло перед глазами солнце — и мир вокруг померк.

Толстый изогнутый сук навис на пути идущего впереди мужчины — на уровне лица. Человек, тупо глядевший перед собой и равномерно переставлявший ноги, даже не попытался обогнуть препятствие или просто наклонить голову.

Удар по лбу привел Керумика в чувство. Затуманенные глаза прояснились, он охнул, спрыгнул с золотистой дорожки и за локоть рванул в сторону Арлину. Женщина кубарем полетела наземь, вскочила на ноги — и опомнилась. Перевела взгляд с золотой дорожки на Керумика — и обратно на дорожку, стекающую в пропасть.

— А... а что там, внизу?

— Не знаю. Думаю, дожидается кто-нибудь с разинутой пастью. Пойдем отсюда, не то он еще что-нибудь придумает...

Роща осталась позади, путники очутились среди поросших пышным мхом валунов. Внизу гремела неугомонная река.

— Устала? — заботливо спросил Керумик. — Проголодалась? Вот здесь и отдохнем, здесь ветра нет.

— Ничего, я не устала... Пойдем скорей!

— Голодными все равно далеко не уйдем. Садись, развязывай мешок.

Арлина неохотно подчинилась: набросила плащ на валун, села... а и впрямь ноги гудят, чуть не отваливаются! Набив рот хлебом и сыром, она тоскливо глядела в ту сторону, куда лежал их путь, и краем уха слушала, как Керумик Рассказывает о какой-то дивной маленькой долине с серебристо-синей мягкой травой и жаркими цветами... а сама думала: «Вот мы сидим, жуем, а у Аранши, может, уже несколько дней прошло!»

Не дослушав Охотника, Волчица поднялась на ноги и зашагала по берегу. Керумик догнал ее.