— Помню, все помню! И про омовение, и когда что говорить... Ну, накрутили эти силуранцы! У нас все проще...

Пение становилось все громче, приближаясь к дубовым высоким дверям...

Предсказатели погоды не солгали — день и впрямь выдался не по-осеннему ясным. Крыша Храма Всех Богов, как раскрытая ладонь, ловила солнечные лучи; отделанные металлом фигурные карнизы бросали зайчики в возбужденно гудящую толпу.

— Какая красота! — восхищенно ахала Нурайна. — Я видела в Нарра-до храм Единого-и-Объединяющего... тоже впечатляет... но здесь, здесь!..

Собеседники Нурайны, двое силуранских вельмож, обменялись кислыми взглядами. Их раздражало щебетание этой бесцеремонной особы, неожиданно втиснувшейся между ними и хозяйски положившей ладони им на локти.

Коренастый Волк в бархатном черно-зеленом плаще отвечал взбалмошной грайанке учтиво, но немногословно, надеясь, что та почувствует себя лишней и удалится. Но женщина оказалась либо сказочно глупой, либо немыслимо избалованной, не привыкшей считаться с мнением окружающих (что вполне объяснимо: любимая сестра короля!).

Второй силуранец — русобородый красавец с вышитым на камзоле альбатросом — был не столько раздражен, сколько озадачен. Он знал о Нурайне больше, чем его приятель. Принц Нуренаджи называл эту женщину самой опасной в свите Джангилара. А она ведет бестолковую, пустую беседу и никак не желает отвязаться от своих жертв. Почему она появилась именно здесь и сейчас? Почему вцепилась именно в них? Неужели проникла в замыслы Стаи?..

— В том наррабанском храме стоит статуя Гарх-то-Горха, — продолжала чирикать женщина. — Большущая! И скрыта занавесом, чтобы ни один взгляд ее не осквернил! Воздвигать статуи — и прятать их... глупо, да?

— Очень глупо, — кивнул Волк. Что-то в его голосе заставляло думать, что он имеет в виду не наррабанцев с их статуями. — Скоро покажется процессия. Может, госпоже будет лучше видно, если она поднимется вон туда, к мраморному единорогу?

— А еще наррабанские жрецы разводят и дрессируют крыс! — жизнерадостно сообщила Нурайна, проигнорировав совет. — Это у них считается — священное животное Единого! Гадость, правда?

— Га-адость! — из глубины души выдохнул Волк, глядя мимо грайанки.

— А ваш знаменитый священный бассейн... я же его еще не видела! Правда ли, что по уровню воды в нем жрецы предсказывают будущее?

— Верно, госпожа моя, — вмешался Альбатрос, почувствовав, что его приятель сейчас сорвется. — Бассейн не виден из-за левого крыла храма. А жаль, зрелище и впрямь удивительное. Правда, там толпа, но я могу кликнуть слуг, они расчистят для госпожи дорогу к бассейну...

— Не надо! — поспешно сказала Нурайна, видя, что силуранец ищет взглядом своих рабов, стоящих поодаль. — Позже не только взгляну на бассейн, но и войду в воду... это приносит удачу, верно? Вот как хорошо я знаю силуранские обычаи!

— Н-не совсем... Паломники погружают в бассейн только кончики пальцев. Входить в воду могут лишь лица королевской крови.

— А я — какой? — обиделась Нурайна. Собеседники растерялись, а она округлила глаза, сделала загадочное лицо и спросила глубоким, низким голосом: — А правда ли, что в глубине храма есть черная колонна, а в ней заточена гибель Джангаша?

— Не Джангаша, — веско поправил Волк, — а любой армии, которой удастся захватить нашу столицу!

Мужчины оживились. При всей своей нелюбви к болтовне силуранцы — от короля до нищего — охотно рассказывают иноземцам эту легенду. Потому что она предупреждает: «Не ходи войной на Силуран!»

Временно забыв о неприязни к собеседнице, вельможи наперебой стали повествовать о том, как семьсот лет назад (когда страной правили не Вепри, а Вороны) один из королей ухитрился оскорбить могущественного демона. Разъяренный демон поклялся уничтожить Джангаш — стереть в пыль все живое и неживое в столице. Жрецам, Истинным Магам и Ночным Колдунам пришлось объединиться для боя со страшным противником. Им удалось заточить демона в одну из колонн Храма Всех Богов — с тех пор эта колонна почернела... Прошло семь веков, но демон по-прежнему лелеет планы мести. Силуранским королям — и только им! — ведомо заклятие, освобождающее грозную злую силу. Если чужое войско захватит Силуран и ворвется в столицу, если все будет потеряно, если уцелевшим горожанам будет грозить рабство... тогда и только тогда произнесет король слова, которые нельзя взять назад. И прянет на волю демон, и ляжет Джангаш черными руинами, и не останется в живых ни своего, ни чужого! Ибо таков девиз силуранских королей: «Если не мое, то ничье!..»

Сказку эту Нурайна уже слышала и ни единому слову не верила, но сделала потрясенное лицо, переводила взгляд с одного собеседника на другого, ахала, вскидывали пальцы к губам... и с помощью этой нехитрой тактики протянула время до того мгновения, когда переливчатое пение рогов возвестило приближение королей.

Силуранцы в панике переглянулись: избавляться от подозрительной собеседницы было поздно. Позади гудела толпа. Стражники едва справлялись, оттесняя от ступеней храма всех, кроме высокородных господ.

По широкому проходу сквозь расступившееся живое море приближался высокий слепой жрец в белоснежной одежде. Он держал венок, свитый из колосьев пшеницы, и короткий обнаженный меч. Жрец ступал уверенно, словно зрячий, и, чуть откинув голову, красивым низким голосом выводил гимн богам. За ним следовали два жреца в алых одеяниях. Несмотря на ясный день, оба несли пылающие факелы.

Нурайна чуть поморщилась. Силуранские религиозные ритуалы казались ей надуманными. Жрец — это посредник между богами и людьми, это глас, долетающий до Безымянных. А какого цвета на жреце одеяние и какими предметами он во время моления размахивает... неужели Безликих интересуют подобные мелочи?

Но на толпу, надо признать, все это производит впечатление. Люди гудят, волнуются, чуть ли не на плечи друг другу влезают, чтобы все разглядеть. Лишь Дети Кланов, стоящие ближе всех к проходу, ведут себя сдержанно, смотрят спокойнo, негромко переговариваются...

А вот и оба государя, все ближе и ближе... серьезные, сосредоточенные, смотрят прямо перед собой.

Нурайна не глядя почувствовала, как напряглись оба силуранца рядом с ней. У женщины пересохло в горле, но на лице оставалась маска жизнерадостной дурочки, которой выпала удача увидеть редкое зрелище.

Волк заговорил, обращаясь к русобородому:

— А грайанские лошади неплохо перенесли дорогу. Хорошие лошади, красивые...

Но конец его фразы был заглушен неприлично громким женским голосом:

— Да-да, особенно королевский конь — злой, горячий...

Торжественность шествия была несколько смазана. Все уставились на дерзких нарушителей порядка. Даже медленно шагающие короли обернулись, ища взглядами наглецов.

И тут Альбатрос произнес громко, с отвагой отчаяния, не заботясь о том, что выученная наизусть фраза прозвучит нелепо и неуместно:

— Грайанцы вообще неважные наездники. Потому и придумали эти подпорки... ну, стремена...

Но одновременно с ним — так же четко и громко — заговорила Нурайна:

— Джангилар вообще прекрасный наездник. Хоть без стремян, хоть со стременами...

Две фразы попали в единый ритм, слились воедино и превратились в бессмыслицу. Толпа хохотала.

Оба короля не сказали ни слова, не стали превращать ритуал в балаган. Но Нуртор, повернув голову, бросил на своих разговорчивых придворных увесистый взгляд, сулящий им серьезные неприятности в ближайшем будущем. И примерно столь же нежным взором Джангилар одарил свою сестрицу, которая с какой-то стати расшумелась, словно шлюха в компании пьяных матросов.

Ох, придется как-то объяснять брату свое недостойное поведение! Но это ладно, это потом... А сейчас Джангилар поднялся по ступеням, обернулся к толпе, приветственно поднял руку...

Толпа взревела, приветствуя двух государей. Даже Дети Кланов, поддавшись общему настроению, кричали что-то восторженное.

Молчали лишь три человека.

Коренастый Волк в бархатном плаще глядел себе под ноги и угрюмо пытался понять смысл идиотского спектакля, в котором он принял участие по настоянию принца. Никогда еще Сын Клана не чувствовал себя таким дураком. Что-то очень важное и опасное прошелестело совсем близко — и ускользнуло, не задев его крылом...