— А если там решетка? — сообразил Тихоня. — Развернуться не сможешь...

Циркач задрал подол рубахи. Вокруг волосатого тела была обмотана длинная веревка.

— На всякий случай, — пояснил он.

— Великолепно! — обрадовался Челивис, сбрасывая на траву плащ и расстегивая перевязь с мечом. — Давай сюда, на пояс... Если дерну — тащи меня назад.

Вытаскивать пришлось почти сразу после того, как сапоги Челивиса исчезли в дыре.

Извлеченный наружу Сын Рода имел весьма раздосадованный вид. Его щегольской наряд был перепачкан, но огорчение Челивиса было вызвано не этим.

— Там прут, — со злостью сказал он. — Поперек входа. Ржавый. Толстый.

Тихоня заглянул в черный зев дыры, затем молча отвязал веревку от пояса Челивиса и начал прилаживать себе на пояс.

— Не влезешь, плечи широкие... — сочувственно сказал Рифмоплет.

— Влезу, — буркнул циркач. — Дважды дерну — путь свободен.

И в самом деле, квадратное тело каким-то образом втиснулось, вмялось в лаз.

— Останешься караулить, — сказал Ралидж Рифмоплету, аккуратно кладя свой плащ на траву. — Не смей спорить! Нужно, чтоб кто-то нам отход прикрывал...

— Тихоня знак дает! — азартно перебил Сокола Челивис и юркнул в лаз, как лиса в знакомую нору.

Чуть выждав, Ралидж последовал за ним. Ползти было легко, только в одном месте он разорвал рукав о короткий обломок железного прута и подумал: «Ай да Тихоня!»

Внезапно под левым локтем дернулось что-то мягкое. Орешек чуть не вскрикнул, но вовремя сообразил, что между ним и стенкой лаза — сукно и мех.

Заплатка! Вот дрянь! Не лежалось ему у норы, за хозяином пополз! Только его здесь не хватало!

Свободной рукой Орешек притянул к лицу шуструю одежку и тихо выдохнул в капюшон несколько ругательств — таких свирепых и выразительных, что у любого уважающего себя плаща весь мех должен был бы поседеть...

Лаз вывел в широкий коридор, тускло освещенный далеко отстоящими друг от друга факелами. Точнее говоря, коридор шел внизу, а Орешек и его друзья очутились на длинном желобе-карнизе, тянущемся поверху вдоль стены. Орешек сначала не понял, для чего этот желоб предназначался, но потом сообразил: для стока воды, чтобы дожди и тающие снега не заливали коридор.

Ага, теперь направо... Где-то там пещера и клетка с пленниками.

Орешек полз, пока перед ним не возникли из полутьмы подошвы сапог Челивиса. Внизу четко выделялось световое пятно. Под двумя закрепленными в скобах факелами восседал в куче тряпья востроносый дедок трухлявого вида. Он тряс небольшую коробку — играл сам с собой в «радугу». При каждом удачном броске старикашка счастливо хихикал. Клетки с пленниками с желоба не было видно.

Ах, как неудачно дед сидит — не спрыгнешь на него! И колокол прямо под рукой у этого старого дурака!..

Раздались тяжелые шаги, эхо заметалось по коридору. Дед насторожился, коробка тут же исчезла среди тряпья.

Прямо под желобом, на котором лежал Орешек, прошли четверо с факелами, у каждого — короткий меч. Хвала богам караул вверх не глядел.

— Привет, Дед-Мухомор! — окликнул старика тот, кто судя по всему, был в четверке главным. — Не спишь?

— Как можно, как можно! — дребезжащим голосом залебезил старикашка. — Глаз не смыкаю!

Верзила шагнул вбок и пропал из поля зрения Орешка. Судя по тому, как запрыгали по пещере пятна света, караульный повыше поднял свой факел.

— Они что, так и сидят, словно каменные?

— Так и сидят, только баба немножко поплакала... а теперь тихая.

— Если что — звони в колокол, мы уж разом... Да не хлопай ушами, пень гнилой, а то враз на нижние ярусы угодишь!

— Да ты что, храни Безликие!.. Понял, я понял...

Караул, стуча сапогами, пошел дальше (выходит, пещера была сквозная, коридор тянулся и по ту сторону). Старикашка проводил ушедших взглядом, извлек из ветоши заветную коробку и загремел костяшками.

Внезапно Орешку пришла в голову дерзкая до нахальства идея. А что, может сработать! Жаль, нельзя пошептаться с друзьями! Остается надеяться, что они сами обо всем догадаются...

Орешек, невидимый в темном коридоре, по-кошачьи бесшумно спрыгнул с желоба на пол и негромко, но весело воскликнул из мрака:

— Эй, Дед-Мухомор, каково караулится?

Лежащие на желобе сообщники Орешка пережили несколько весьма неприятных мгновений, решив, что Сокол сошел с ума.

Встревоженный старик вскинул руку к веревке колокола, но трезвон поднимать не стал: уж очень приветливо звучал незнакомый голос.

Орешек спокойно вышел на свет. За свою внешность он мог не опасаться: странствие по лесу и ползание по желобу отнюдь не добавили щегольства его одежде, а именно это ему сейчас и требовалось.

— Кто таков будешь? — подозрительно спросил сторож.

— Королевский виночерпий, — ответил Орешек, без приглашения усаживаясь рядом со стариком на ветошь. — А скажи-ка ты мне...

— Из надсмотрщиков, что ли? — перебил его сторож неприязненно.

— Угадал, дедушка.

— То-то я гляжу — рожа наглая... С какого яруса?

— Со второго, — наугад ответил Орешек. — Я что спросить-то хочу...

— Со второго? А как сюда пришел? Заперто везде... — Рука сторожа вновь взялась за веревку.

— Ой, дедуля, не шуми, я ж к тебе со всей душой... а заперто — так то для дураков заперто! — фыркнул Орешек.

— И за каким болотным демоном ты сюда приперся?

— Так я ж и говорю, а ты не слушаешь... Тут мне подземный ветерок в уши надул, что у тебя имеется коробка для «радуги»...

Дед убрал руку с веревки и возмущенно затряс тощей бороденкой:

— Какой такой ветерок? Плюнь этому ветерку в морду! Я порядки помню: под землей — ни выпивки, ни денег, ни этой гремучей заразы! Так что, парень, вали к тем, кто тебя послал, и...

— Порядки, дед, — назидательно сообщил Орешек, — для дурней заведены. А умный эти порядки завсегда подправит. Другой раз в гости наведаюсь — прихвачу баклажку. Наррабанского не обещаю, но «водичку из-под кочки» мне сверху передали чистую да крепкую. По башке бьет, как кузнечным молотом. А что до денег, так я... Э, пустой это треп! Раз в «Радугу» не играешь... — Орешек замолчал и встал.

— Э-э, парень!.. — в смятении воскликнул дед, переводя взгляд с собеседника на колокол. — Ты... это самое... ты куда?

— На бал во дворец! — отрезал Орешек, поворачиваясь к старику спиной. — А я-то тебя за умного считал...

— Покажи деньги, — негромко сказал старик вслед странному ночному гостю.

Орешек остановился, жестом фокусника извлек откуда-то кошелек, подкинул на ладони:

— Так играем или нет, старый ты гриб?

Не сводя взгляда с кошелька, дед вытащил из-под тряпок коробку.

— Другое дело! — просиял Орешек. — А насчет денег ты зря сомневался. Думаешь, нас с дружком со второго яруса просто так выпустили? Задаром?

— С дружком? — переспросил вконец сбитый с толку старик. — С каким еще дружком?

— А с таким, у которого тоже деньжата водятся. Мы сразу-то вдвоем не сунулись, боялись тебя, почтенный, испугать... Эй, Тощий, давай сюда! Старик — свой человек!

— Не ори! — спохватился «свой человек». — Караул наведешь... Небось недавно тут?

— Мы оба тут недавно, — сказал, возникая из темноты, умница Челивис. — Голос его стал грубее, надменные манеры Сына Рода исчезли напрочь. — Ух, прямо руки чешутся, как хочется костяшки побросать... Слышь, дед, а караул часто ходит?

— Частенько... Да вы, парни, не тревожьтесь, их издали слыхать. Спрячетесь в темном углу, ветошкой накроетесь — вроде груда тряпья лежит...

— Золотой ты дед! — совершенно искренне сказал Орешек. Краем глаза он глянул на большую, с массивными прутьями клетку, в которой прильнули друг к другу две несчастные, потерянные фигуры, едва различимые в полумраке. — У тебя деньги-то есть? А то и в долг поверим, коробка ведь твоя...

— Еще чего! — оскорбился старик. Он встал, ушел за клетку, долго постукивал там какими-то черепками. Наконец вернулся и гордо предъявил три медяка.