Его семья. Его единственная семья. Как же он раньше этого не понимал? Как он мог быть такой самовлюбленной свиньей?

Ведь и в эту передрягу Ралидж и Арлина попали из-за него! Сидели бы сейчас спокойно дома...

Впереди послышалась брань. Ильен вскинул голову и обнаружил, что выбрел к городским воротам. Стражники опускали решетку. Рядом, вцепившись лапищами в поворотный барабан и не давая стражникам закончить дело, стояла гигантская толстуха в пестром наряде. За ее спиной жались три размалеванные девицы помоложе и посмазливее. При всей своей неискушенности Ильен понял, что это не бродячий театр и не цирк. Толстуха свирепо орала, что она со своими «крошками» не может ночевать в придорожной канаве. А стражник втолковывал ей, что впускать-выпускать никого не велено, а почему — он и сам не знает...

Через эти самые ворота Ильен утром вошел в город. Вернее, въехал — на телеге, которую они нашли в сарае постоялого двора. Хранитель в крестьянской одежде шел рядом с телегой, держа вожжи и покрикивая на ленивую лошадку, тоже трофейную...

А теперь Сокол в беде! Чего бы Ильен не отдал за то, чтобы его спасти! Больше всего на свете он хотел бы сейчас стать могучим и грозным, как... как...

Как дракон.

Перед глазами, словно наяву, взметнулось черное крыло, распахнулась бездонная зубастая пасть.

Эрвар остался в глубоком овраге неподалеку от города. Ночью он поймал и сожрал дикую свинью и теперь отлеживался, переваривая добычу...

Толстуха в пестром продолжала кричать на стражу. Мальчик напряженно, сосредоточенно взглянул в ее сторону. Затем пригнулся и со всех ног кинулся под черную каменную арку, нырнул под полуопущенную решетку. Один из стражников, увлеченный спором, даже не обернулся, а второй попытался схватить мальчишку за шиворот. Ильен увернулся, больно ушибся головой о прут решетки, но не остановился. Стражник что-то кричал вслед, но все заглушали удары крови в висках.

Мальчик бежал до поворота дороги. Здесь он рухнул среди высоких кустов и в отчаянии начал думать о том, что натворил.

Позади остался город. Враждебный, незнакомый, чужой... но — город. Люди.

Впереди — чернеющий лес. Волки, рыси, нежить. Скоро опустится ночь... И в этом лесу надо найти овраг, к которому Ильен почти не помнит дороги! Что делать? Бегать с воплями: «Эрвар, Эрвар!» — и в ужасе представлять себе, кто может прийти на голос?..

В лесу глухо заухала сова. У Ильена мороз прошел по коже.

А если он найдет Эрвара — захочет ли тот разговаривать с мальчишкой? Ну, сожрать, наверное, не сожрет, но и слушать не станет. Зачем дракону людские хлопоты? И что ему просьбы Ильена? Так, цыплячий писк под ухом...

Может, еще не поздно все исправить? Вдруг стражники еще препираются с той бабой? Вернуться, заскулить: мол, дяденьки добренькие, простите, это я выскочил на спор с мальчишками, смелость показывал... Пожалеют, пустят... Найти Ингилу и Тихоню, переночевать в безопасности на лавке в трактире...

Ильен встал на ноги. Над верхушками кустов призывно чернел край городской стены.

Вот-вот, вернуться. Провести ночь в уюте и тепле. А утром стоять в толпе на площади и смотреть, как казнят Ралиджа, Арлину, Пилигрима...

Ильен стиснул кулаки и тоскливо оглянулся. Вокруг были не просто кусты, а подлесок, преддверие недоброй чащи. Но мальчик уже не думал об ужасах леса. Он нашел взглядом сухое дерево и, царапая в кровь руки, отодрал от него увесистый сук. Взвесил дубинку на руке — и разом исчезли сомнения и страх. Все у него получится. Он найдет этот овраг, он уже вспомнил, в какую сторону надо идти. И дракона он уломает как-нибудь...

Тяжелый сук в руке напомнил о деревянном тренировочном мече. Ильен, зло усмехнувшись, проделал ненавистный прием «радуга над лугом». И получилось! Впервые в жизни! Красиво, чисто!

Видели бы сейчас Ильена мальчишки из крепости, всегда дразнившие его за трусость!

— Волки, да? — в полный голос спросил он. — Нежить, да? А ну, кому первому в лоб? Мой отец был разбойником!

Значит, так: вдоль дороги до второго поворота, налево в чащу, напролом до ручья, а дальше вверх по течению...

— Но, мой повелитель, нужна ли нам смерть этого человека? Ведь ему известно, где скрывается грайанский король... — осторожно удивился из-за плеча Нуренаджи долговязый Сын Клана Акулы с жутковатой зубастой маской на голове.

— Нет!! — сорвался на визг Нуренаджи — но тут же взял себя в руки и продолжил с достоинством: — Нет! Все, что нужно, нам расскажет его сообщница. А колдуна казнить немедленно, не развязывая пасти!..

Принц понимал, что поступает нерасчетливо. Может быть, сообщница грайанца не знает ничего — и Нуренаджи своей рукой обрывает нить, ведущую к высокородным беглецам.

Но есть то, что сильнее здравого смысла: страх. Этот страх — древний, дремучий — поселился в душе Нуренаджи в тот миг, когда принц увидел бессмысленные, словно выжженные изнутри глаза Верджита. Страх, который из века в век гнетет человеческие души, заставляет их сжиматься и дрожать. Страх перед чародейством.

До сих пор Нуренаджи считал магическую силу благословением, даром богов. Переживал, что не отмечен Безымянными... завидовал Верджиту...

Но когда чародей-Лебедь был раздавлен чужим колдовством, Вепрь содрогнулся. Ему показалось, что он стоит нагим на пронизывающем до костей ветру. Что защитит от магии? Мечи стражи? Дворцовые решетки, засовы и замки? Текущая в жилах чистая кровь великого предка? Лебедя его кровь не спасла...

Узнав, что схваченный грайанец оказался чародеем, Нуренаджи произнес: «Казнить!» — раньше, чем успел подумать: а выгодно ли это ему? Не до выгоды было — он спасался от леденящих приступов ужаса.

Потом он прикажет пытать женщину-сообщницу. А если это ничего не даст — что ж, отыщет беглецов как-нибудь иначе. Но вражеский колдун должен быть убит! Сразу! Сейчас! На глазах у своей девки — она потом сговорчивее будет...

Неважно, что Нуренаджи еще не король и не может отдавать приказы палачу. Стая сделает все сама. Казнь была любимой игрой их детства: с соблюдением должных церемоний они рубили головы связанным собакам. Все окончилось, когда был казнен раб, доносивший королю на принца и его друзей. Старик до последнего мгновения думал, что молодые господа забавляются, что это не всерьез... Нуртор узнал, разгневался — и кровавые игры пришлось прекратить.

Но теперь — кто посмеет остановить Нуренаджи?

Полумрак — и отчаяние. Огонь факелов — и лютый ужас. Негромкие голоса — и надвигающееся безумие.

Нет, Арлина не вспомнила о своем пророческом видении: темный зал, полотнища паутины с потолка, мрачное сооружение, покрытое черным сукном, и человеческие фигуры с птичьими и звериными головами... Ничего этого она не вспоминала — просто билась в лапищах, державших ее за локти, извивалась, кричала.

Но кричи не кричи — жуткие нелюди уже валят на колени перед черным возвышением обмотанного цепями человека. Рот его завязан тряпкой, но видно, что на лице не страх, а гнев и ярость.

Высоченный урод с большой кошачьей головой поднимает топор. Почему-то его движения становятся невероятно медленными. Арлина понимает, что сейчас оборвутся две жизни — ведь ей не пережить любимого! Она пронзительно визжит в бессильной попытке остановить этот кошмар...

В бессильной? Ну нет! Визг освобождает таящуюся в Арлине силу. Звук, истончаясь, превращается в невидимый клинок, который уходит под черные своды и дробит потолок...

Но поздно — топор уже пошел по дуге вниз, с мерзким хряском ударил... Отрубленная голова падает с возвышения, катится к ногам женщины.

Арлина испускает новый крик, полный безудержного, смертельного отчаяния. Лапы, держащие ее локти, разжимаются. Женщина, не оглянувшись, бросается к отрубленной голове, падает перед ней на колени. Вокруг мечутся охваченные паникой нелюди, с потолка падают глыбы, но Волчица не думает о том, что и ей грозит опасность. Со смятенным сердцем наблюдает она чудо, подобное тому, что являлось ей недавно в Подгорном Мире.