— А как же! Лергус город большой, тут у нас аж два цейга и в каждом по три учителя!

— А сколько лет учат в цейге?

— Два года каждого мальчика учат. Читать, писать и считать. А кто хочет потом на службу поступить — те еще год учатся, потом экзамены, а уж потом только можно искать место. Я вот так и начинал…

Тиргус вздохнул и сложно было сказать, сожаление ли о давних временах или воспоминания, как трудно тогда ему было…

Но меня удивило, что у любого городского мальчишки есть возможность получить хоть какое-то образование. А девочек, получается, не учили совсем.

— Лацита тиргус, а нельзя ли пригласить парочку учителей из цейга? Уж очень мне интересно, как они учат. Да и самой мне надо бы знать, какие законы у вас. Хоть понять законы эти, чтобы я ни в коем случае не нарушила кой-то из них по незнанию.

— Ну, раз уж так тебе надо… Завтра девятина, не работают цейги, приведут тебе учителей. С утра приведут.

С утра их и привели. Всех. Лацита тиргус не мелочился, желая порадовать меня.

Учителя при солдатах вели себя очень вежливо. Ну, и наверняка давным-давно в городе сплетничают, что я любовница Сейда. Так что они меня просто побаиваются. Надо сказать, что этот их страх перед «власть имущими» мне только на пользу. Никто не хамил и не пытался объяснить мне, что мое место на кухне. Через десять минут разговора я отпустила четверых из них. Местная математика и язык мне, пока, не слишком нужны.

Раву Шейса и раву Нетра я пригласила попить чаю. Беседовать с ними было интересно, но оба нервничали, не понимая, что именно мне нужно. Я и сама не понимала, что хочу узнать, поэтому просто старалась поддерживать беседу об их предметах. И некоторые вещи меня заинтересовали.

Маранское уложение было принято более семидесяти лет назад. До него основным законом был документ под названием «Слово цезуса». Отличия были довольно существенные. Часть из них касалась торговли, вводилась единая система налога на некоторые виды деятельности, вводилась общая единица измерения — тот самый мешок с печатью, в котором продавали зерно. Оказывается, этот размер был един не только в нашем городе, а по всей стране. Были и еще отличия от «Слова цезуса». Военные и торговые.

Самые большие отличия касались положения женщин! До этого женщина была вещью на столько, что отец мог ее продать! Муж мог продать! Что, надо сказать, многие и делали… По старым законам прав у женщины не было, от слова — совсем. Маранское уложение выводило женщину из под власти мужа. Частично, конечно. Но хоть товаром перестали считать — и то хорошо!

Рава Шейс, как более словоохотливый, рассказывал:

— Тогда, рава Лейна, много было из-за уложения нового беспокойства. Я помню, отец мне рассказывал, он тогда мальчишкой еще был, местами даже до бунтов доходило! Тирги и тиргусы жен старых не могли продать и новых взять! Это же какой скандал был! Некоторые даже убивали жен… да, страшные времена были… Цезус Маран, конечно, великий правитель был! Великий! Он под этот закон вырезал всю родню лацита тиргуса Земма. Бунтовала семья частенько, а тут он и расправился.

— Да-да — вмешался рава Нетра. — Я, помнится, по молодости, читал хроники равы Халфа, «Беспристрастное описание земель и нравов страны Эрцинов». Очень он неодобрительно отзывался о том, что женщин продавать нельзя. Сам-то он из Ратиоса… Ну, у них женщины в гаремы всегда покупались и, конечно, такое новшество не могло ему понравится… Он себе у нас купил жену четвертую, но кто-то донес и уплыть ему не дали. Он, помнится, тогда предрекал, что страна рухнет от такого беззакония…

И тут пазл у меня начал складываться! Возможно, конечно, я не права… Возможно… Но пока еще у меня есть время все обдумать и уточнить!

Очередной разговор с лацита тиргусом я начала с вопроса:

— А чего хотела в жизни ваше жена? Первая, Милда…

— Бунтарка была! Да! Огонь, а не женщина! Хотела сама хозяйством распоряжаться, чтобы и её слово и мое значили одинаково… Веревки из меня вила, что уж там говорить…

— А как вы познакомились?

— Я тогда молодой совсем был, первую браду получил под командование. Первый бой был… Правду говорят — дуракам везет. Я такого везения даже и не помню больше — все люди до одного целые остались на браде. Только три легких ранения. И подожгли мы два корабля чужих. Это потому, что не побоялся я огонь на браду взять!

— Огонь?

— Да! Сделали ящик из досок толстенных. Песок в него насыпали. Ну, чтобы ежели чего — пламя закидать. И поставил я туда треногу в песок. И человека отрядил за огнем смотреть круглосуточно. И менял людей часто, чтобы не уснули. Конечно, если бы шторм — потухло бы пламя. Водой бы залило. А так — заметили брады чужие — подплыли тихонько и горящими стрелами обстреляли. Они и ответить то толком не успели — лето, жарко было… Пленных взяли много… Да, свезло тогда мне…

— А Милда?

— А Милда в плену была на купеческом судне. За два дня до этого шторм был, караван и раскидало. Так что купеческое одно было и одно с бойцами. С купеческого мы наших женщин забрали, всех вернули. А Милда и говорить тогда не могла по-нашему. Совсем молоденькая была. Ну, пристроили ее к тирге служанкой. Старая тирга была, вредная. Жена командира моего. Плакала Милда… Видно было, что не простая она девушка. Я к командиру с докладом шел, тирг Вейц строгий был вояка. А ее там управляющий… Ну, я ему в морду и дал. Говорю — моя добыча, значит и женщина моя! Тирг поворчал, но согласился. Я Милду сразу и забрал. В дом свой привел. Хоть и убогий он был, да… Говорить учил, готовить учил, служанку ей даже нанял. А потом и сладилось у нас… Сорок с лишним лет прошло, а как живую ее помню, да…

Тиргус вспоминал Милду и так оживился, так ему приятны были эти воспоминания, что на следующий мой вопрос он ответил уже машинально.

— Лацита тиргус, а когда Милда умирала, она что то просила вас сделать?

— Просила. Она и раньше просила.

— А что она хотела?

— Чтобы солдатам не давал баб обижать. Ну, дела военные, сама понимаешь, кто кого сгреб, тот того и… И никак она понять не могла, что все так делают. Это уж потом, когда я тирсом стал и три села больших у меня появилось — запретил я, в память о ней… Да… Ну, а со временем оно как-то и прижилось. Потом и законы же это запрещали. Конечно, Маранское уложение штука мудрая. Кто спорит. Но не в один день начало действовать. Потом сын цезуса приезжал к нам, тиргус Дейц, увидел, как солдатика у меня порют… Ну, за это самое, за насилие. И еще виру с него взяли — девице отдали. И тиргус Дейц-то и начал меня двигать, даже наградил из своих рук!

Тебе — то зачем знать все это, рава Лейна?!

— Интересно про старые времена знать.

— Ну-ну… Кстати, рава Лейна, вчера голубь прилетел. На свадьбу к Сейду едет цезус Дейц.

— Ого! Это такая честь для вас!

— Да, цезус у нас помнит верных людей! Так я к чему это говорю… Хорошо бы кроме этих твоих тор-тов еще что-то интересное придумать из еды. Все же столичные щеголи над провинциалами любят посмеяться, да… А тут раз — и удивим их. Может, что-то и подскажешь еще поварам?

— Ну, уж не оставлю вас на растерзание столичным красавчикам! Что-нибудь придумаю, чем поразить можно.

— Там на кухне солдаты, проверяют всех. Мало ли, кто еще дурной да завистливый в замке заведется. Но я скажу, чтобы тебя пускали невозбранно! Ты, главное, повара научи. А уж в праздник-то — с гостями будешь, на почетном месте!

Вернувшись в кабинет, я села обдумать все, что набралось у меня за это время.

Странницы приходили, вольно или невольно обращали на себя внимание власть имущих и добивались смягчения женской участи. И длится вся эта штука лет сто уже, а может и больше. Единственный разумный вариант, до которого я додумалась и который не был слишком противоречив — эта планета — полигон для социального эксперимента. Ну Богов я, все же, отмела. Да и Врата, если так разобраться, больше похожи на какую-то техногенную штучку, а не божью игрушку. Конечно, я и ошибаться могу… Но, с другой стороны, на кой всемогущим богам человеческая помощь? Скорее, здесь действуют какие-то разумные. Может — инопланетные, может, даже и местные. Игры со временем я отметать не стала. Точно мне никто и ничего не скажет. Но уйти отсюда шанс у меня есть. Весь вопрос в том, что именно я смогу сделать для, скажем так, выравнивания участи женщин. Понятно, что сейчас к власти женщину никто не допустит. Это значит, что местные прогрессоры не хотят действовать огнем и мечом. Они не завоеватели, они действуют аккуратно и ничего плохого в их действиях я, лично, не вижу.