Я стоял возле чего-то вроде сложной оснастки отсутствующего корабля или же хитроумного музыкального инструмента, пригодного, чтобы на нём бренчали титаны, — и свет превращал его линии в серебро, бегущее словно жизнь из тьмы во тьму внутри некой едва заметной рамы. Иные сегменты выдавались из стен и свисали, как сталактиты. Я прошёлся, и то, что казалось стенами, стало для меня полом. Сегменты, что, казалось, стояли на полу, теперь выступали из стен или опирались друг на друга. Пока я ходил, зал изменил облик, и через него потянуло сквозняком, вызвавшим вздохи, гудение, жужжание, перезвон. Грэмбл, мой отчим, получал явное удовольствие от этого зала, тогда как для меня он являл длинное символическое упражнение в неустрашимости перед приключениями по ту сторону его порога. Но когда я стал старше, то тоже начал наслаждаться им, частично из-за редкого frisson, которым он награждал мою юность. Хотя теперь… Теперь мне просто хотелось побродить по залу несколько мгновений, ради минувших дней, раскладывая мысли по полочкам. Их было чертовски много. События, которые большую часть моей взрослой жизни ввергали меня в танталовы муки, казались теперь невероятно близкими к объяснению. Я не был счастлив от всех тех возможных решений, что ворочались у меня в голове. Неважно, которое из них всплывёт наверх, главное, что оно разобьёт моё неведение.

— Папа?

— Да?

— Что это за место? — спросил Призрак.

— Часть громадной коллекции произведений искусств, хранящихся здесь, в Путях Всевидящих, — объяснил я. — Со всех Дворов и из близлежащего отражения идут люди, чтобы увидеть её. Это было страстью моего отчима. Кучу времени я провёл, блуждая по этим залам, когда был маленьким. Здесь скрыто множество тайных путей.

— И эта комната особенная? В ней что-то не так.

— И да, и нет, — сказал я. — Скорее, это зависит от того, что ты подразумеваешь под «не так».

— Странное воздействие на моё восприятие.

— Лишь потому, что пространство здесь свёрнуто в некий причудливый вариант оригами. Зал куда больше, чем кажется. Ты можешь странствовать через многие времена и свидетельствовать боевые порядки этого музея на любом этапе. Возможно, здесь есть и некие самостоятельные внутренние перестановки. Я не берусь сказать наверняка. Только сам Всевидящий знал точно.

— Я был прав. Что-то тут не так.

— А мне нравится.

Я уселся на серебряный пень возле ползучего серебряного древа.

— Я хочу видеть, как сворачивается пространство, — сказал Призрак в конце концов.

— Иди и смотри.

Как только он отдрейфовал, я подумал о недавнем интервью с мамочкой. Я вспомнил всё, что говорил или подразумевал Мандор, все о конфликте между Эмбером и Логрусом, все об отце как о лучшем воине Эмбера и о его предназначении быть королём Эмбера. Знала ли она об этом, знала ли как факт, а не как теорию? Я полагал, что — да: уж больно она наслаждалась особым расположением Логруса, а уж тот точно был осведомлён о явных решениях своего противника. И она призналась, что не любила. И алкала его лишь для изъятия генетического фонда, впечатавшего Лабиринт. Действительно ли старалась она вывести породу лучших воинов Логруса?

Я усмехнулся, обдумывая вывод. Она видела меня хорошо обученным в оружии, но я и близко не подплывал к папиной лиге. Я предпочитал колдовство, но колдуны во Дворах ценились на пятачок за пучок. В конце концов она сдала меня в колледж на том Отражении Земля, к которой так благоволят жители Эмбера. Но учёная степень по компьютерным наукам в Беркли не очень способствовала гордому подъёму знамени Хаоса против сил Порядка. Должно быть, я разочаровал её.

Я вернулся к мыслям о детстве, о некоторых странных приключениях, которым этот зал послужил причиной. Мы с Грайллом приходили сюда, Глайт скользила у наших ног, обвивалась вокруг моей руки или пряталась в одежде. Я издавал тот старый заунывный клич, которому научился во сне, и иногда к нам присоединялся Кегма, выкатываясь складками тьмы из какой-нибудь прорехи перекрученного пространства. Я никогда не был уверен, кем был Кегма или даже какого он был пола, ибо Кегма менял облик и летал, ползал, скакал и бегал в цепочке интересных форм.

Во внезапном порыве я издал древний зов. Конечно, ничего не случилось, и мгновением позже я понял, откуда он возник: плач по ушедшему детству — я так захотел окунуться в него. Теперь… теперь я был никем — не жителем Эмбера и не жителем Хаоса, но страшным разочарованием для родственников с обеих сторон. Я был неудавшимся экспериментом. Меня никогда не хотели как просто меня, а как нечто, что может появиться на свет. Глаза у меня вдруг стали влажными, и я сдержал судорожное рыдание. Но я никогда не узнаю, в какое настроение могу вогнать себя, потому что всегда отвлекаюсь.

Высоко на стене слева от меня полыхнуло красным. Вспышка в виде небольшого круга у ног человеческой фигуры.

— Мерлин! — позвал голос оттуда, и язычки пламени прыгнули выше. В их свете я увидел знакомое лицо, слегка напоминающее моё собственное, и я был рад смыслу, который оно вливало в мою жизнь, даже если смысл этот суть смерть.

Я поднял левую руку над головой и вызвал из спикарта вспышку синего света.

— Сюда, Юрт! — позвал я, поднимаясь на ноги. Я сформировал шар света, который послужит отвлекающим манёвром, пока я готовлю братцу славный электрокаюк. По размышлении это показалось мне самым надёжным способом выбить его из игры. Я потерял счёт покушениям на мою жизнь, которые он предпринимал, и решил взять инициативу в свои руки, когда в следующий раз он придёт с вызовом. Прожаривание нервной системы показалось самым надёжным способом замочить его, несмотря на то, что с ним сделал Фонтан.

— Сюда, Юрт!

— Мерлин! Я хочу поговорить!

— А я — нет! Я так часто пытался сделать это, что мне уже нечего больше сказать. Иди сюда и давай закончим это — оружием, голыми руками, магией. Мне всё равно.

Он поднял обе руки, ладонями вперёд.

— Перемирие! — крикнул он. — Скверно делать это здесь, у Всевидящих.

— Не лепи мне горбатого, братец! — закричал я, но пока выговаривал слова, осознал, что он не лжёт. Я вспомнил, как много значило для него мнение старика, и сообразил, что здесь, в этом помещении, ему ненавистно делать всё, что вызывает антипатию у Дары.

— Чего ты хочешь, ну?

— Поговорить. Только и всего, — сказал он. — Как мне сделать это?

— Встретиться со мной вон там, — сказал я, бросая шарик света, чтобы осветить знакомый предмет, смахивающий на огромный карточный домик, собранный из стекла и алюминия; свет отскакивал от сотен его плоскостей.

— Отлично, — донеслось в ответ.

Я направился туда. Увидел, как он подходит со своей стороны, и изменил курс так, чтобы наши дорожки не пересеклись. Заодно подбавил шагу, чтобы прибыть раньше него.

— Никаких трюков, — выкрикнул Юрт. — И если мы вправду порешили со всем покончить — пошли на отражения.

— О'кей.

Я вошёл в карточный домик так, чтобы нас с Юртом разделил только угол конструкции. И тут же насчитал шесть своих изображений.

— Почему здесь? — раздался где-то неподалёку его голос.

— Полагаю, ты никогда не видел фильма под названием «Леди из Шанхая»?

— Нет.

— Мне пришло в голову, что мы могли бы побродить здесь и поговорить, а домик обеспечит массу услуг, чтобы предохранить нас от взаимных повреждений.

Я повернул за угол. Здесь меня стало ещё больше. Чуть погодя я услышал резкий вздох неподалёку. Почти сразу за ним последовал смешок.

— Начинаю понимать, — услышал я голос Юрта.

Три шага и поворот. Я сделал остановку. Тут было два его и два меня. Хотя он на меня и не смотрел. Я медленно протянул руку к одному из изображений. Он повернулся и увидел меня. Рот его раскрылся, Юрт шагнул назад и исчез.

— О чем ты хотел говорить? — спросил я, останавливаясь.

— Трудно понять, с чего начинать…

— Такова жизнь.

— Ты слегка расстроил Дару…

— Это быстро поправимо. Я расстался с ней десять-пятнадцать минут назад. Ты был здесь, у Всевидящих?