Я ступил на лестницу, ожидая, что ступени затрещат. Они не затрещали.

На втором этаже в коридор выходили четыре двери без дверных ручек. Все они были закрыты. Сквозь матовые стекла в верхней части дверей можно было рассмотреть что-то вроде очертаний картонных ящиков. Стояла мертвая тишина.

Я спугнул черного кота, дремавшего на ступенях следующего пролета. Он выгнул спину, и показал мне свои мелкие зубы, зашипел и умчался прыжками наверх, скрывшись из виду.

На третьем этаже в коридор тоже выходили четыре двери: три из них явно давно не открывались, четвертая – до блеска выкрашенная черным шеллаком.

К ней была привинчена медная табличка с надписью «Мелман». Я постучал.

Ответа не было. Я снова постучал, но с тем же результатом.

Никаких звуков изнутри не доносилось.

Вероятно, это была его жилая квартира, а мастерская находилась на четвертом этаже, где возможно было устроить стеклянный потолок, поэтому я стал взбираться по последнему пролету.

Достигнув верхнего этажа, я увидел, что одна из четырех дверей слегка приоткрыта. Я остановился и прислушался. Изнутри доносился шорох движения. Я постучал. Откуда-то изнутри донесся неожиданный и громкий вздох. Я толкнул дверь.

Он стоял примерно в двадцати футах от меня в свете большого потолочного окна, ко мне лицом, высокий и широкоплечий, с темными глазами и бородой. В левой руке он держал кисть, а в правой палитру.

На нем были джинсы, спортивная майка, а поверх всего – испачканный красками фартук. Полотно на мольберте за его спиной изображало что-то вроде мадонны с младенцем. Это был набросок. В мастерской было много других полотен в подрамниках, но все они стояли лицевой стороной к стене или же были закрыты тканью.

– Привет, – сказал я. – Вы – Виктор Мелман?

Он кивнул равнодушно, без улыбки и не хмурясь, положил палитру на ближайший столик, сунул кисть в банку с раствором, потом влажной на вид тряпкой вытер руки.

– А вы сами кто? – спросил он.

Он отшвырнул тряпку и снова повернулся ко мне.

– Мерль Кори. Вам известна Джулия Барнес? Была известна?

– Я этого и не отрицаю, – ответил он. – Употребив прошедшее время, вы, кажется, хотели сказать…

– Да, она мертва, и я хотел бы с вами об этом поговорить.

– Хорошо, – кивнул он.

Он развязал тесемки фартука.

– Тогда пойдемте вниз. Здесь негде даже присесть.

Он повесил фартук на гвоздь возле двери и вышел первым. Я последовал за ним. Повернувшись, он запер дверь мастерской и только после этого двинулся вниз по лестнице. Двигался он плавно, едва ли не грациозно. Я слышал, как барабанит по крыше дождь.

Тем же самым ключом он отпер черную дверь на третьем этаже. Открыв дверь, он отступил в сторону и жестом предложил мне войти. Я так и сделал, прошел через прихожую, мимо кухни, где все полки и столы были уставлены грязной посудой, пустыми бутылками и картонками от пиццы. К буфету прислонились едва не лопавшиеся мешки с мусором. На полу я заметил какие-то липкие на вид пятна, а воняло здесь примерно как на скотобойне и фабрике специй вместе взятых.

Гостиная, в которой я затем оказался, была довольно большой комнатой с парой удобных черных диванов, стоявших друг против друга по обе стороны поля битвы восточных ковров и разнообразных столиков, каждый из которых имел на своих крышках переполненную пепельницу. В дальнем углу я заметил красивое концертное фортепиано, стена за ним была затянута тяжелой красной драпировкой. Многочисленные низкие книжные шкафы были заполнены книгами по оккультизму и стопками журналов, которые возвышались рядом с несколькими креслами. Из под самого большого ковра виднелась часть какой-то геометрической фигуры. Судя по части, это вполне мог быть пятиугольник. В гостиной ощущался тяжелый запах ароматических эссенций и марихуаны.

Справа аркообразный коридор вел в другую комнату, слева была закрытая дверь. На стенах висели картины полурелигиозного содержания, очевидно, произведения хозяина. Они чем-то напоминали мне Шагала. Картины в самом деле были неплохи.

– Присаживайтесь, – указал он на кресло.

Я сел.

– Не хотите пива?

– Спасибо, нет.

Он уселся на ближайший диван, сцепил пальцы и уставился на меня.

– Так в чем дело? – спросил он.

Я тоже уставился на него.

Какое-то время мы молча изучали друг друга, затем я заговорил первым.

– Джулия Барнес начала интересоваться системами оккультизма. И к вам она пришла, чтобы узнать о них побольше. А сегодня утром она умерла при чрезвычайно странных обстоятельствах.

Левый угол его рта дрогнул. Это была его единственная реакция.

– Да, она интересовалась такими вещами, – спокойно ответил он. – Она просила меня о наставлении, и я руководил ею.

– Я хочу узнать, почему она умерла.

Он продолжал пристально смотреть на меня.

– Время ее истекло, – холодно произнес он. – В конечном итоге это происходит с каждым, не правда ли?

– С каждым, но не так. Она была убита зверем, которого здесь просто не должно существовать. Вам известно что-нибудь об этом?

– Вселенная – гораздо более странное место, чем многие из нас воображают.

– Вам известно или нет?

– Мне известны вы, – ответил он.

В этот момент он впервые улыбнулся.

– Она о вас рассказывала, естественно.

– То есть?

– То есть я вас знаю и знаю также, что вы сами более чем разбираетесь в подобных вещах.

– И что же?

– Искусство имеет свойство сводить нужных людей в нужный момент, если предстоит большое дело.

– И вы думаете, что все дело в этом?

– Я это знаю.

– Откуда?

– Мне это было обещано.

– Значит вы меня ждали?

– Да.

– Любопытно. Не могли бы вы рассказать об этом поподробнее?

– С большим удовольствием я вам покажу.

– Вы сказали, что вам что-то было обещано. Каким образом и кем?

– Скоро вы все это поймете.

– И смерть Джулии тоже?

– Да, в некотором смысле.

– Каким образом вы думаете познакомить меня с подобным озарением?

Он улыбнулся.

– Я просто хотел бы, чтобы вы кое-что посмотрели, – сказал он.

– Хорошо. Я жду. Показывайте.

Он кивнул и поднялся.

– Это здесь, – пояснил он.

Он направился к закрытой двери.

Я тоже поднялся и направился вслед за ним через комнату.

Он сунул руку за майку и извлек цепочку. Осторожно снял ее через голову. и я увидел, что на ней ключ.

Этим ключом он и открыл дверь.

– Входите, – сделал он приглашающий жест.

Он распахнул дверь и сделал шаг в сторону.

Я вошел. Комната была небольшая, и в ней было темно. Мелман щелкнул выключателем, и из простого плафона под потолком разлился неяркий голубой свет.

Теперь я видел, что прямо напротив меня окно, стекла которого закрашены черным. Мебели здесь не было, не считая нескольких подушек, разбросанных по полу. Часть стены справа закрывала черная драпировка, все же остальные стены были абсолютно пусты и лишены украшений.

– Я смотрю, – сказал я, прерывая затянувшееся молчание, – и жду.

Он засмеялся.

– Прошу прощения, надо немного подождать. Немного терпения и… Вы имеете представление, что именно меня интересует в нашем искусстве?

– Вы каббалист, – уверенно сказал я.

– Да, – согласился Мелман. – А как вы определили?

– Люди, занимающиеся восточными дисциплинами, всегда тяготеют к аккуратности, – ответил я. – Они опрятны, а вы, каббалисты, отличаетесь неряшливостью.

Он фыркнул.

– Это не главное. Дело зависит от того, что для человека самое важное.

– Именно, – холодно заметил я.

Он пнул подушку, вылетевшую в центр комнаты.

– Садитесь, – предложил он.

– Я постою.

Он пожал плечами.

– Как угодно.

Он начал что-т негромко бормотать.

Я молча ждал. Некоторое время спустя, все еще что-то шепча, он подошел к черной драпировке. Одним быстрым рывком он отодвинул занавес. Я напрягся.

Это был рисунок каббалистического Дерева Жизни, изображавшего десять сафир и некоторых клипфотических аспектов, оно было изображено просто великолепно, и это чувство узнавания, поразившее меня при первом взгляде на рисунок, было чрезвычайно беспокоящим.