— Заманчивое предложение, но репутация грозного и сурового Чабаша превыше всего.

Я расхохотался, запрокидывая голову, похрен мне было, кто тут что обо мне думает, я на такие вещи давно болт забил.

Но до машины мы пошли под ручку, Славка все же запротивилась устраивать концерт перед гостями.

А в машине туфли скинула, ноги в коленях согнула, поднимая их повыше. Я за лодыжку одну перехватил, погладил по стопе. Слава замерла, глаза таращит на меня.

— Ты чего?

— А ты — чего? — переспросила хрипло, — неловко мне. Отпусти.

Ногу я не отпустил. Держу за узкое место, лодыжка тонкая-тонкая, кожа на ноге гладкая. Там где туфли прилегали плотно, полоса красная, след от натерости. Я подул слегка, и в ответ кожа ее покрылась мурашками.

А я ладонью вверх скользнул, платье задирая к бедрам. Тут она и отмерла, с готовностью ноги развела слегка в стороны, насколько позволял узкий крой платья. Член сразу запульсировал.

С ней я был трахаться готов в любом подходящем месте, словно пацан, только из армии вернувшийся, лишь помани.

Это и удивляло, и забавляло, и нравилось. Ощущения ярче со Славкой становились, может, потому так и тянуло.

К дому доехали быстро. В лифте Мирослава прижалась спиной к зеркалу, смотрит на меня игриво.

— Я ж не железный, Славка, могу и не удержаться.

— Пугаешь, пугаешь, — она слова тянет, — а все равно до кровати дотянем.

Я на кнопку «стоп» нажимаю, ухмыляясь:

— Сама напросилась.

Маленькая провокаторша. Лифт останавливается послушно, мы весим в воздухе между одиннадцатым и двенадцатым этажом. Я вижу свое отражение в зеркале, что за Славкиной спиной, подхожу к ней ближе, а она с готовностью рот приоткрывает, только и ждет меня.

— Напросилась, напросилась, — кивает, рука ныряет мне под пиджак, тянется к пряжке брюк. Я на стенку облокачиваюсь с двух сторон от нее, упираюсь руками в холод зеркала, а сам горю.

Вся кровь к члену стеклась, и когда его касаются ловкие женские пальчики, выдыхаю рвано сквозь зубы. Каждое прикосновение остро, как по нервам, и в то же время мне мало ее рук. И рта тоже мало, я хочу внутрь нее, до упора.

Хватаю за предплечья, разворачивая к зеркалу, сдергиваю с нее платье до пояса, обнажая грудь.

Она без белья, доступная для меня, готовая. Сминаю руками ее грудь, разглядывая сквозь зеркало, Слава трется об мой стояк своей задницей.

— Трахни меня, — шепчет, и от этих слов я воспламениться готов.

— Повтори, — рычу, вдавливаясь в ее тело своим членом, сжимая соски.

— Трахни, — громче повторяет, а потом еще раз, крича почти, — трахни меня, Давид!

Подол платья рвется, когда я его задираю, сжимаю пальца на бедрах, заставляя Славу выгнуться ко мне на встречу.

Перед моими глазами ее роскошный зад, на ягодицах мелкая россыпь синяков — следы моих пальцев. Эти отметки еще огня добавляют, хотя куда еще больше-то? Я подставляю свои пальцы к ее рту, она языком по ним проводит, смазывая обильно.

Провожу рукой по члену, а потом вхожу в нее, замирая от остроты ощущений.

Горячая. Мокрая. Влаги так много, что она стекает по члену.

Я вижу наше отражение в зеркале, лицо Славы с затуманенным взглядом, обнаженную грудь, покачивающуюся в такт моим движениям. Себя, в пиджаке и рубашке, галстук сбился набок, лицо раскраснелось.

Трахать ее упоительно, я проникаю так глубоко, что она вскрикивает каждый раз, закусывает губу, но продолжает насаживаться дальше.

Закрываю ей рот, чтобы заглушить крики, и вколачиваюсь в тело, раз за разом.

Оргазм такой сокрушительный, резкий, что я еле успеваю вынуть член из нее, провожу по чувствительной головке несколько раз, и тягучая сперма выстреливает на белые ягодицы, растекаясь горячим липким пятном.

Пульс зашкаливает и частит, мы оба дышим тяжело. Помогаю Славе подняться, сдергиваю платье вниз. Она пытается натянуть ткань повыше, чтобы спрять грудь, но я просто снимаю с себя пиджак и заворачиваю ее в него, прижимая к себе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вот теперь можно и домой ехать.

Мирослава.

Я дремала. Ночь была длинной и весьма насыщенной. Вот что Давид умел, так это напрочь выбивать своим напором все мысли из головы напрочь. Но ночь прошла и любовный угар тоже. Стоило только телефону завибрировать, как я открыла глаза. К телефону потянулась — Виктор. И на Давида смотрю. Вроде спит, даже крепко, а там поди пойми…

— Кто? — коротко спросил он не открывая глаз.

— Клиника, — ответила я, почему-то шёпотом. — Можно?

— Можно, — кивнул он. — Не уходи далеко.

Я послушная девочка. Вышла в гостиную торопливо взяла трубку, пока не сбросил звонок.

— Можешь говорить?

— Могу.

Теперь сбросил. Но я понимала, к чему дело идёт и замерла в нетерпении. Сердце колотится, как бешеное. Разлука ни с одним мужчиной, пусть даже самым любимым, не идёт ни в какое сравнение с разлукой с ребёнком. Все познаётся в сравнении. Телефон снова завибрировал, на этот раз видео звонок. Трубку я взяла мгновенно.

На экране Серёжка. Похудел совсем, щеки запали, глаза в половину лица. Родной. Любимый.

— Сынок! — всхлипнула я. — Я так соскучилась! Как ты?

— Хорошо, — сдержанно ответил он, сразу видно, что научили. — Я тоже соскучился. Ты когда приедешь?

Будь моя воля, я сорвалась бы прямо сейчас. Если бы между мной и сыном стоял только Виктор, не побоюсь этого слова, убила бы. В честном бою не смогла бы, убила бы исподтишка. Но между мной и сыном — игра слишком влиятельных людей. У меня нет выбора.

— Мама работает, — горько сказала я. — Я не хочу тебе лгать и говорить точные даты, я сама их не знаю. Но я буду стараться вернуться скоро. Как ты себя чувствуешь?

— В клинике лучше, — прошептал он снизив голос по максимуму, — чем у него… Я могу терпеть, мама, но сильно скучаю, особенно ночью, и не сплю…

За его спиной вполне себе уютная комната, так и не скажешь, сразу, что клиника. Пастельные тона, мягкая игрушка притулилась в уголке кровати. Мельком подумалось — а Матильда где? Но спрашивать не стала, незачем бередить детскую душу.

— Мама тебя любит…

— Хватит слюни разводить, — вмешался в разговор Виктор. — Это мешает лечебному процессу.

Посмотрел на меня, не говоря лишних слов, я и так все поняла. Все несказанное повисло между нами и пудовой гирей на моей груди. Перевела взгляд на сына. Он важнее всего. Отправила ему воздушный поцелуй, он успел слабо улыбнуться, а потом связь прервалась.

Сжала телефон в запотевшей ладони, вернулась в спальню, прижимая его к груди. Давид не спал. Надеюсь, ничего не слышал.

— Расскажи мне о нем, — внезапно попросил он.

И обезаружил меня этим вопросом. Рассказывать Давиду о Серёже было и больно, и сладко разом. И соблазн хоть как-то его ближе к сыну сделать был велик.

— Ему шесть, — улыбнулась я. — Он смотрит модные стримы. Игры любит компьютерные, но я его ограничиваю. Иногда мне кажется ребёнок ребёнком, а иногда, мудрее меня.

— Расскажи что нибудь смешное.

Я на минуту задумалась.

— Опыты любит. Очень. Разок насмотрелся и решил делать слайм. Это такая фигня липкая, дети любят… И вся квартира потом была в этой липкой субстанции. Отстирывала от обоев, белья, одежды… А один раз я в комнату зашла, а там дым. Думала уже пожарных вызывать, паника сразу, а он вулкан делает…

Давид коротко и с удовольствием рассмеялся.

— Мальчишки все одинаковые. Я помню бомбу делал из пороха и строительных патронов… Карбид со строек пиздили, в воду бросали, он взрывался… Правда…

И не договорил. А я подумала, что многого о нем не знаю. О его жизни. Детстве. Какие у него были родители? Счастлив ли он был? А еще успела подумать о том, что все мальчишки разные. Просто сын очень похож на своего отца.