Шерхан молчал, только глядел сосредоточенно на дорогу. А вдруг… вдруг он вывез меня, чтобы сказать, что у Давида не получилось? Что его поймали. Или что с Сережей что-то приключилось по дороге…

Ровно на одну секунду я позволила себе поддаться эмоциям. Страх накрыл с головой, я почувствовала, что воздуха не хватает. Повернулась к Шерхану:

— Если что-то с ними случилось, лучше скажи сразу. Я должна быть готова.

Он зыркнул на меня, показалось даже, что зло, но заговорил ровным тоном:

— Он не выходит на связь.

Я открыла рот, чтобы что-то сказать, а потом закрыла, так и не найдя слов. Их не было просто. Вообще ничего не было, внутри все будто умерло.

Я потерла одну ладонь о другую, руки были ледяными, несмотря на то, что в салоне автомобиля тепло. Я подула на них, прижала к губам, а потом ощутила на них влагу.

Слезы.

Я плакала и не чувствовала это.

— Блядь, — Имран посмотрел на меня, ударил по рулю, задев гудок, — не хорони его раньше времени, это же Чабаш. Он и не из таких замесов выбирался. Плохих новостей нет, это уже хорошо.

Я кивнул, не находя слов, тыльной стороной ладони вытерла слезы со щек. Нужно собраться и надеяться, что все в порядке. Материнское сердце, наверное, подсказало бы, случилось что?

Мне всегда казалось, что я тонко настроена на Сережу, что я почувствую любую его эмоцию даже за тысячи километров. А сейчас — не чувствовала ничего, прислушивалась к себе, пытаясь уловить хоть что-то, но пусто.

— Мы договорились встретиться в условном месте, сейчас поедем туда, — Имран, видимо, испытывал неловкость из-за моих слез, поэтому заговорил со мной снова, — он должен появиться там сегодня, этого времени хватит с запасом.

— А если… если не появится? — голос мой звучал неожиданно тонко, я коснулась горла рукой, точно хотела вернуть ему обычное звучание.

— Появится, — отрезал Шерхан.

На выезде из города мы сменили автомобиль, за руль Шерхановского джипа сел один из его водителей, бородатый, чернобровый. Мы пересели в неприметный старый джип, на заднее сидение, впереди — пара человек охраны. Кортеж свернул в одну сторону, мы рванули в другую, я заметила за нами еще один автомобиль, присоединившийся чуть позже. По спокойным разговорам поняла, что сопровождение — кто-то из своих, бояться не стоило.

Я хотела знать, долго ли нам еще ехать, но спрашивать не стала, смотрела в окно, на мелькающий сосновый бор. Кое-где, в глубине, еще виднелись скукожившиеся, потемневшие останки сугробов. Вскоре показался указатель на деревню Вяземку, мы сбросили скорость, поворачивая направо. Дорога была сплошные ухабы, нас подкидывало, несколько раз автомобиль буксовал в весенней грязи и казалось, — застрянем. Я концентрировала свое внимание на любой мелочи, лишь бы не думать о плохом исходе.

Деревня, в которую мы въехали, выглядела заброшенной, старые дома щерились окнами с выбитыми стеклами. Жутко, я передернула плечами.

— Тормози, — приказал Шерхан, и мы встали возле крайнего дома, за которым начинался высокий лес, серый в вечерних сумерках.

С трассы нас не было видно, место глухое, если Виктор захотел бы нас пришить — идеальный вариант. О нем подумалось совсем некстати, столько лет Виктор был в моей жизни, — почти весь сознательный возраст, с тех пор, как я чуть не умерла голодной смертью в институте, а потом попала в отдел полиции. Там он меня и приметил. Худую до изнеможения, в старой дешевой одежде, — но все равно решил, что я ему нужна. Не для секса с ним, нет, меня он не трогал, берег для особых поручений.

А я его боялась и ненавидела. Ненавидела за то, что он пустил под откос всю мою жизнь, а теперь еще позарился на самое святое. На моего сына…

Пока я думала об этом, мы зашли в дом. Автомобили спрятали подальше от глаз, на задний двор, свет мы зажигать не стали, устроившись кто где мог. Я сидела за старым столом, повсюду пыль и запустение, пахло землей, сыростью и мышами.

Тишина нарушалась негромкими перешептываниями охраны, Имран возвышался как гора, в руках — пистолет, покоявшийся на колене. Все люди были вооружены, я видела автомат. Оружие всегда вызывало во мне ужас, я отвернулась, хотя блестящий гладкий бог так и манил взгляд.

Стемнело окончательно. Я замерзла, в нетопленном доме было холодно, мы сидели почти без движения.

— Когда он должен был появиться?

— Часов шесть назад.

Много. Шесть часов безумно много, особенно когда каждая минута ожидания кажется вечностью. Я поднялась, разминая колени, прошлась по пустому дому, не касаясь стен. Он напоминал мне дом бабы яги, страшный, пыльный и одинокий. Подошла к маленькому окну, выходившему на огород, за которым был лес. Окно поросло паутиной, на узком деревянном подоконнике валялись трупики мух.

Я наклонилась к нему поближе, протерла рукавом стекло, но чище оно от этого не стало. Стояла, вглядываясь в темный лес, до рези в глаза, до тех пор, пока не показалось, что лес живой.

Там что-то двигалось.

Сердце забилось учащенно, я прижалась почти, пытаясь разглядеть две фигуры — одну повыше, мужскую, а вторую маленькую, детскую.

— Это они, — прошептала ломающимся голосом, обернулась, чтобы найти глазами Имрана, и уже громче добавила, — они!

А потом бросилась, мимо охраны, в двери. Бежала, утопая ногами в рыхлой вязкой земле, бежала так, что распирало легкие.

Я споткнулась, упала, зацепившись о корягу. Ударилась коленкой, проехалась ладонями, что еще не успели зажить, по грязи, но тут же поднялась, откуда только силы взялись? — и побежала дальше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Потому что видела уже отсюда худую фигуру сына, его лицо, что белело на окружающем фоне.

— Сережа! — крикнула, не сдержавшись, может, и надо было молчать, но не смогла.

— Мама! — и он побежал мне навстречу, смешно вскидывая пятки. Чуть не полетел вперед, едва не повторив мой кульбит, но Давид успел подхватить его в последний момент.

Оставшиеся метры, что разделяли нас, я пролетела как на крыльях. С размаху Сережа запрыгнул мне на руки, я пошатнулась, но устояла, прижимая к себе сына.

— Мамочка, — выдохнул в ухо, впиваясь пальцами в мои волосы, а потом носом хлюпнул. Какие бы большим не был мой маленький мужчина, но испытания ему достались непростые. — Я так скучал, мама.

— Я тоже, Серёж, я тоже, — я пыталась не всхлипывать, но это было так сложно, непрошеные слезы застилали глаза.

Давид остановился рядом, позволяя нам с сыном перевести дыхание.

Я смотрела на него с благодарностью, трудно было выразить словами, то, что я испытывала сейчас.

— Спасибо тебе, — прошептала. Хотела обнять и его, но сын так вцепился в меня, что я решила, — успеется. Мы ещё останется с ним наедине, нам о много надо поговорить.

Давид кивнул, а потом сказал:

— Нельзя задерживаться, идём, — и положил мне руку на плечо, беря в свои объятия. Теперь я чувствовала его защиту.

Шерхан уже вышел навстречу, машины стояли заведённые. С Давидом они обнялись почти по-братски, Имран хлопнул его по спине:

— Удачи, — и передал пистолет, я видела, как Чабаш прячет его за пазухой.

Мы спешно расселись по машинам, я с Серёжей и Давидом в одну, Шерхан со своими людьми — в другую. На трассу ехали друг за другом, а уже там, развернулись в разные стороны. Давид давил на газ, а я на заднем сидении не могла выпустить сына из своих рук.

— Что теперь, Давид?

Он посмотрел на меня через зеркало заднего вида. Уставший, с темными тенями под глазами, такой родной.

— Теперь мы найдем того, кто хотел от меня избавиться.

И в голосе его было столько стали, что я понимала точно, какой исход ждёт его врага. Наклонилась, целуя детскую макушку и подумала, что хотя бы сейчас у нас есть небольшая передышка.



Инга

Я никогда не грезила о любви. Слишком нестабильное явление в этом чокнутом мире. Влюбилась один раз все же, было дело. Я была молодая и наивная. Он был молод, чертовски хорош собой и разумеется — нищ. Почему, если любовь, то непременно нищий? Закон подлости. В его объятиях я таяла, как мороженое на летнем солнце, впервые в жизни испытала оргазм. Ничего не видела, спасибо любви. И нищета не смущала. И детей рожать ему хотелось. Двоих, а лучше троих. Сколько бог даст… А потом он просто исчез, а долги остались.