Ладонь Давида на моем затылке, он голову мою поворачивает так, что мы касаемся лбами друг друга.

— Все будет нормально, сырость разводить не смей. Слушайся дядю Имрана, ему нельзя нервничать.

За спиной фыркает Шерхан, а я киваю снова, а потом целую Давида. Его губы вкуса горького табака и горечи расставания, и весь наш поцелуй напитан острым чувством риска и опасности, но я запрещаю себе об этом думать. Я должна быть сильной — для моих мужчин должна.

— Все, погнали.

Вещей у меня не так много, маленькая сумка, я перекидываю ее через плечо, глядя на то, как мужчины расходятся по машинам. Давид уже не смотрит в мою сторону, он собран и деловит, и я ловлю взглядом в наполненном тестостероном обществе его затылок, прежде чем он скроется в одном из темных, наглухо тонированных автомобилей.

Мы разъехались почти сразу, я еще поначалу вертела головой, чтобы понять, куда свернул джип, увозивший Давида, а потом успокоилась, затихла на заднем сидении, сжимая в руках сумку.

Не задумывалась о том, куда везут меня. Просто думала, что подождать еще немного, и мы с сыном увидимся. Лишь бы все было нормально…

Мне сейчас так остро хотелось пообщаться с Давидом, проинструктировать его о том, как надо вести себя с Сережей, что говорить, чтобы не напугать, как помочь, если вдруг случится приступ. Он совсем не знал нашего сына.

Только все это было в данный момент неосуществимо, и все, что оставалось, надеяться на везение Давида.

Занятая своими мыслями, я не заметила, как мы подъехали к большому, охраняемому коттеджу. Несколько человек охраны, таких же восточных кровей, что и Шерхан. Водитель открыл дверь, выйти не помог, просто встал рядом, ожидая, когда я покину салон.

Я покрутила головой, разглядывая добротный дом с облицовкой из дорогого камня, сзади виднелась ухоженная лужайка, садовые качели. На крыльце сидела белая кошка, деловито облизывавшая свою лапу.

— Кссс-кссс, — позвала я ее, кошка на мгновение оторвалась от своего занятия, смерив меня надменным взглядом светлых глаз, а потом вернулась к своей лапе. Через пару минут появился и сам Шерхан, вышел из-за руля своего темного гелика, встал рядом. Смотрит оценивающе, в руках четки крутит. Я голову вскинула, в глаза ему заглядывая.

— Я тебя приведу в свою семью. Очень надеюсь, что ты не пиздишь по поводу того, кто отец твоего ребенка и Давид не напрасно своей башкой рискует. Если это не его ребенок, лучше скажи прямо сейчас.

— Это его ребенок. У меня, может, был не один мужчина в жизни, но я точно знаю, от кого родила.

Он помолчал, продолжая меня разглядывать, я переступила с ноги на ногу, надеясь, что этот допрос не продлится долго. Наконец, Шерхан отвернулся и первый пошел по ступенькам, бросив мне:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Идем.

Открыл входную дверь, я вошла следом за ним в светлую, просторную прихожую.

— Белоснежка, — крикнул он куда-то вглубь дома, — встречай гостей, мы приехали.

Шерхана я с собой не взял. Он прав был — я рискую всем. И его семьёй тоже, пусть и не имею на это права. Но остановиться не смогу. Со мной нет ни моих людей, ни армии Шерхана. Один молчаливый смуглый водитель, за всю дорогу не проронивший и слова.

План был проработан досконально, это стоило мне пары бессонных ночей, сотни выкуренных сигарет и литров крепкого кофе, только на нем я и держался. Но выходило, что все это — часть плана. Шерхан, помня, как филигранно я наебал его несколько лет, даже с уважением на меня поглядывал, но все равно больше на силу рассчитывал. А силой здесь никак не выйдет. Слишком громко, слишком много внимания привлечём, а ещё — прольем кровь.

— Здесь, — говорю я. — Скоро.

У нас в запасе тридцать — сорок минут. Парень, что оставлен на наблюдательном посту позвонит примерно за пятнадцать минут. Съезжаем с дороги на проселочную, тормозим. Молчаливый водитель выходит, откручивает номера, ставит другие, обклеивает машину лентой по периметру, устанавливает на крыше мигалку, затем надевает форму. За короткое время мы превращаемся в наряд гибдд, я тоже накидываю жилет и фуражку, хотя из машины выходить не буду.

— Едет, — звонит наблюдатель.

Возвращаемся на дорогу и занимаем позиции. Внимательный человек легко бы заподозрил липу, нашёл несоответствия, но люди боятся полиции, на моих глазах несколько автомобилей сбрасывает скорость, водители судорожно накидывают ремни. Наконец показывается нужный нам автомобиль. Недорогой, отечественного производства, далеко не новый. Марат, так зовут моего водителя, выходит на дорогу и поднимает жезл. Автомобиль послушно притыкается к обочине.

— Нарушаем, — говорит Марат, и я впервые за это утро слышу его голос. — Нехорошо. Документы.

— В последний раз, честное слово, — Оправдывается с сильным акцентом водитель. Пытается сунуть деньги.

— Привлеку за взятку должностному лицу, — меланхолично отвечает Марат. — Думать нужно было, когда тонировку клеили. Идемте оформлять, потом будете отдирать.

Парень со вздохом выходит из своей машины и плетется в нашу. Садится. У меня в руках — кусок пропитанного едкой жидкостью бинта. От запаха кружится голова и свербит в носу, стараюсь не вдыхать воздух глубоко.

— Может не надо, — заискивая продолжает уговаривать Марата водитель.

— Надо Федя, надо, — поворачиваюсь я. Он видит мой взгляд и сразу напрягается. Я плечами пожимаю, — ничего личного… Сейчас на пару вопросов ответишь, потом поспишь, потом уже домой.

Отвечает он сбивчиво и торопливо, на меня косится. Делаю рывок и прижимаю тряпку к его лицу. Парень пытается вырваться, но вскоре обмякает.

Мой расчёт прост — в любой организации работают мигранты из ближнего зарубежья. Мы наблюдали несколько дней и нашли человека максимально похожего на меня. Примерно одного роста и телосложения. Я ставлю на то, что заносчивая охрана особенно лясы с дворниками и садовниками не точит. Для многих снобов люди моей национальности на одно лицо и сейчас мне это на руку.

Пересаживаюсь в старую ладу и мы вновь отгоняем машины в укромное место. Раздеваюсь. Надевать чужую одежду неприятно, это рабочая форма и она заметно пахнет потом. Морщусь, стараюсь не обращать внимания. Сажусь на корточки, зачерпываю дорожной пыли, размазываю её по рукам, надеясь, что сумею создать видимость рук, которые много физическим трудом работают. Загоняю пыль в лунки под ногтями, затем отряхиваю руки. Надеваю дешёвую бейсболку, солнечные очки, на лице четырехдневная щетина. Надеюсь прокатит.

Уже на ладе гоню к центру. Она дребезжит и завывает так, словно ей страшно. А мне — нет. Я до странного спокоен. Открываю окно, позволяя теплому весеннему ветру ворваться в салон машины, врубаю музыку громче — горячий хит этого года, зубы набивший до оскомины.

Ворота не открываются сразу, охранник выходит наружу. Не зря видимо, свой хлеб едят.

— Опоздание на десять минут, — отмечает охранник.

— Менты на трассе. Чуть тонировку отодрать не заставили, платить пришлось.

— Музыку выруби, не мешай гостям.

Вот как они своих пленников называют — гости. Киваю, выключаю, ворота открываются. И теперь — не страшно. Я знаю, где служебная парковка, бросаю автомобиль. Рядом ангар подсобный. Оттуда выгоняю маленький, почти игрушечный трактор с прицепом. Таким я никогда не управлял, но думаю, справлюсь. Неторопливо еду по садовым аллеям. Весна вошла в полную силу, в саду, а здесь целый парк с озером, работы много. Не успеваю отъехать дальше, как одна из дверей подсобного помещения открывается и выглядывает девушка в форме повара.

— Кофе будешь? — кричит она.

— Потом! — отвечаю я, надеясь что интонации моего голоса не слышны за шумом двигателя.

Это охрана с садовниками лясы не точит, а с девушкой и шуры-муры могли быть, на раз — два раскусит, лучше избегать. На одной из аллей останавливаюсь, сгребаю вилами кучи сухой прошлогодней листвы, которую видимо вчера приготовили, закидываю в прицеп. Солнце светит, работать даже приятно, но я не забываю думать. Ждать. Время завтрака прошло, по нашим данным сейчас гулять должны выйти. Не думаю, что ребёнка куда-то перевели, скорее всего похитители сейчас пребывают в растерянности, не зная, что делать дальше. Иначе — придумывать новый план. Работаю. Жду.