И сбросила. А я остался стоять, сжимая в руке мобильный. План нарисовался быстро, я набрал номер Вовы:

— Газуй сюда, есть разговор.

С операцией тянуть не стали.

Дом был большой, охрана по периметру. Собак не было, это плюс. Они могли бы поднять лишний шум.

Ребята рассредоточились по территории, я махнул рукой Вовке, показывая на вышку, он кивнул, и мы пошли в наступление.

Нас было шестеро, маленькая, вооружённая до зубов армия, в защитных костюмах и масках, и я шел со всеми на равных, держа в руках ствол. Знакомая с детства тяжесть, я знал как им пользоваться и знал, какая у меня цель.

Охрану сняли тихо, никто не успел даже рыпнуться. Мы пробрались на территорию, преодолев ворота.

В доме Виктора были шесть человек, не считая охраны: губернатор с женой, сам Виктор и обслуга. Я зашел через черный вход на кухню, сзади прикрывал Вовка. Повар лет пятидесяти при виде меня попятился и выронил из рук половник. Тот упал на пол, расплескивая красное содержимое по светлому мраморному полу и поварской форме.

Повар перевел глаза на пятно, потом на меня, я сделал ему жест молчать и покачал головой. Он кивнул, Вовка вывел его.

Выставив пистолет, я шел вперед, на голоса, раздававшиеся из гостинной.

Виктор смотрел в телефон, Гараев сидел рядом с ним на вольтеровском кресле, щелкая пультом огромного, во всю стену телевизора. На одном из каналов мелькнуло мое лицо, он остановился, прибавляя звук.

— Чтоб ты сдох, скотина, — сплюнул он, я скользнул к нему ближе и прижал пистолет к лысеющему седому затылку.

— Только после тебя, сука, — и ударил рукояткой пистолета, не давая ему закричать. Виктор рыпнулся, но Вовка скрутил его, утыкая лицом в пол и выворачивая руки. Пару минут понадобилось на то, чтобы вывести обслугу за территорию, я не собирался убивать невинных людей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Виктора вывели. Я занял кресло, закинув ногу на ногу. Гараев сидел со связанными перед собой руками, и медленно приходил в сознание. Поморщился, застонал от боли, а потом поднял на меня глаза, полные ненависти.

Но голос его, напротив, звучал ровно.

— Давид, не глупи, — заговорил он, — отпусти меня и мы договоримся с тобой, как взрослые люди.

— Как взрослые надо было договариваться раньше, — спокойно произнес я. Достал пистолет и начал чистить его, с оружием я умел и любил обращаться. Гараев смотрел на мои руки как завороженный, сглотнул, дернув большим кадыком, и снова произнес:

— Моей смертью ты ничего не изменишь. Это не мой заказ. Я через пару месяцев уйду в Совет федерации, а перед этим нужно зачистить регион. Придет новый человек, если не я, то он сольет тебя в любом случае. На тебя указали большие люди, я лишь исполнитель.

— А мне похуй, — отрезал, — считай это вендеттой. Око за око, зуб за зуб. С большими людьми я сам разберусь. Отвечай, это ты тогда Славку ко мне отправил, семь лет назад?

Гараев пожал плечами, сейчас он почти собрался и говорил по-деловому:

— Обыкновенная практика, ты слишком высоко поднимался, мне нужны были на тебя рычаги давления. Ты зажрался, Чабашев, решил, что сам черт тебе не брат.

Я захохотал: это говорил мне человек, который делил со мной почти все теневые деньги региона, умудряясь засунуть лапу во все чужие кошельки.

— Значит, я бандит и оружейный барон, которого надо слить, а ты, гнида, баб насилуешь до инвалидности — и будешь сидеть в Совете? — покачал головой, Гараев распрямил плечи, ощущая, что я сдаюсь:

— Такова жизнь, Давид, не будь глупым мальчишкой. Развяжи меня, и мы попробуем о чем-нибудь договориться, заплатишь отступные, отдашь свой бизнес, в конце концов, зато останешься жив. Без меня ты ничего не сможешь сам.

— Ошибаешься, — помотал я головой, — я сам по себе.

Он почти поднялся с колен, опираясь связанными руками на колено, я слышал, как он бубнит себе что-то под нос, пытаясь убедить меня, что поможет. Но я точно знал, от начала и до конца, что все его слова ложь и он никогда не простит мне то, что я сейчас угрожал ему.

Я подошел, прислонил пистолет ко лбу и нажал на спусковой крючок. Жалости не было, эти люди чуть не убили моего сына.

Выстрел прозвучал как тихий хлопок, я услышал такой же второй, в другой комнате. Убрал оружие, вышел в коридор, оглядываясь, где-то здесь была Инга.

— Инга, — позвал я, — выходи.

Она вышла на мой голос, непривычно бледная, трезвая и очень серьезная. Заглянула через плечо в комнату.

— Не надо, — сказал я ей, — там не на что смотреть, но она мотнула упрямо головой, отодвинула меня и прошла туда. Я обернулся.

Она стояла над телом своего мужа, на красивом лице появилось брезгливое выражение.

— Вот теперь ты и сам — мясо, — сказала она зло и плюнула под ноги.



Мирослава.

Я думала, я свое отволновалась. Не буду больше, просто не смогу, перегорело во мне все, после этих безумных дней, после тревог за жизнь сына. И теперь, когда он сопит в соседней комнате, ничто больше не способно меня тронуть. Но… Давид ушёл и все мои тревоги вернулись. Не сказал ничего, он взрослый и сильный мужчина, его мнение — женщине не стоит видеть эту грязь. Только эта грязь много лет была моей жизнью. Когда год за годом работала на Виктора. Я не одна такая была, но я держалась дольше всех. Кто-то подсаживался на алкоголь, кто-то на наркотики, кто-то умудрялся находить богатых покровителей и они выкупали их.

— Но ты не такая, — гладил меня по волосам Виктор. — Ты жемчужина моего гарема.

Гарем — шутка, но горькая. С Виктором я никогда не спала, у нас было некое подобие дружбы. Но не раз и не два мне приходилось ложиться под мужчин из-за него. Ведь путь к сердцу мужчины лежит отнюдь не через желудок… Тогда я думала — наивная я была дура. Пугливая. Лучше бы в тюрьме отсидела… Может, уже бы на волю вышла. А это — рабство. Сытое рабство, красивое, только хрен сорвешься. С каждым заданием от Виктора я вязла в этом болоте все больше.

А потом меня отправили к Давиду. Все было просто, как всегда. Очаровать. Обольстить. Быть рядом. Говорить нужные вещи в нужный момент. Всё это я умела делать в совершенстве. Только все пошло не по плану. Бабочки! В моем животе самые настоящие бабочки, каждый раз стоило ему только на меня посмотреть. Он стал мужчиной, с которым я спала, потому что хотела его, а не потому что меня заставляют. Мне его было мало. Я всего его хотела, полностью. Чтобы спал по ночам рядом, а я просыпалась и любовалась бы им спящим. Чтобы завтрак ему готовить и повязывать галстук. Всегда, всю жизнь, каждый божий день. Нелепые желания обезоруживали и пугали меня.

А потом — тест. Давид сам был осторожен, секс без презерватива у нас был лишь раз. Случилась задержка, я пописала на этот чёртов тест, держу его, руки трясутся, на нем — две полоски. И в тот же день Виктор позвонил.

— Чабашева надо слить. Тебя курьер встретит вечером, кое что передаст, а ты подложишь. И будь умничкой.

Умничка сбежала. Виктор меня нашёл, я уже с животом была. Орал сначала. Я объясняла, что из-за ребёнка, что хочу ему спокойной жизни, и что все равно становлюсь слишком стара для работы — двадцать семь лет, а по ощущениям сотня. Пора уступать дорогу молодёжи.

— Прости, — говорила, а в голосе упрямство и страх, что по животу ударит. — Я отдала тебе девять лет. Я расплатилась сполна. Просто дай жить спокойно.

Виктор легко поверил, что ребенок от другого, похоже, знал, что Давид бесплоден. Помог с документами, я боялась что моё прошлое ударит по сыну и как могла его обезопасила, огородив опекой от матери-шлюхи.

А прошлое меня настигло. И теперь мне снова Давида мало, всегда будет мало… Ушел. Звонить ему не решаюсь, не стоит отвлекать, я много всего видела, не нужны звонки в такое время…