Лиза ушла накрывать на стол. Прислуги у них был полный штат, но руководила она ими железной рукой. И всей армией мужа тоже. С ними только так и можно — слабую женщину рядом со своим лидером они бы уважать не стали. А Белоснежке в рот смотрят… Мимо прошаркала старушка, которую Лиза привела с собой, как единственное, что у неё от семьи осталось, хотя та прислугой была. Та была такой древней, что наверняка застала ещё царскую Русь. Девочка убежала за мамой.
— Можно виски и по сигаре теперь, — обрадовался Шерхан. — Выпьем за упокой твоей тёмной души. Пошли в кабинет.
— Валяй, — согласился я.
Только бы не думать о Славке, которая снова сидит уставившись в стену. Да только покой чужой семьи не помогает, все равно думаю…
— Папа, — вошла маленькая Иман. — Ибрагим проснулся и маме мешает.
Ввела за руку маленького карапуза. Этот сразу видно — Имранович. Глаза чёрные, щеки смуглые, во взгляде важность. Ходит в перевалку, на меня покосился подозрительно, пошёл к папе, начал ему на колени вскарабкиваться, тот со вздохом загасил сигару.
— Это какой ваш по счету? Третий, четвёртый?
— Тебя чуть больше года не было, — не обиделся Имран. — Пока это второй и последний.
Я всегда возле них отогревался душой. И этот вечер не исключение. Но все равно, сидя за шумным столом о ней думал. И тянуло обратно со странной силой. Трясти Славу, вынуждая сказать правду. Трахать, чтобы кричала подо мной от удовольствия. Чтобы спала уставшая потом на моем плече. Только не сидела вот так, сломанной игрушкой…
Глава 29
Слава.
Он взял и уехал просто.
Я не сразу поняла, что Давида в доме нет, слишком занята была мыслями о сыне. Думала, думала, как из ситуации этой выйти с наименьшими потерями, да только не получалось ничего хорошего.
Я связана по рукам и ногам, ни телефона под рукой, ничего.
Тогда и поняла, что Давида дома нет. Усмехнулась даже — ему невдомек, что это его сын там остался один, маленький, совершенно беззащитный перед этим жестоким миром.
Перед теми играми, в которые заставляли играть меня.
Подошла к зарешеченному окну, там, за ним, глухой забор, не сбежать.
А бежать я была готова хоть сейчас, хоть босиком, лишь бы сказать Виктору, что я жива.
Чтобы не делал моему сыну больно.
Свою боль я не чувствовала, ее не было просто, а за сына сердце сжималось от страха.
Только одного страха мало. Нужно что-то делать.
Я прошлась от одного окна к другому, методически каждое дергая — не поддается. Двери заперты.
Пнула со злости входную, раз, другой, а потом опустилась перед ней, уткнувшись лицом в колени.
Замок за спиной щелкнул, я голову вскинула, думала — Давид. Но нет, кто-то из охраны, люди, чьих имен я не знала. Но сейчас они мне были очень важны.
— Не создавай проблем, — сказал жестко и уйти собрался, но я не дала. Подскочила, схватив его за рукав, зашептала жарко:
— Отпусти меня, я тебе заплачу, сколько скажешь, — он руку дергает, а я не отпускаю, сжимаю манжеты в своих цепких пальцах, — назови любую сумму. У меня сын там остался, умоляю!
Я готова была на колени перед ним встать, отдать любые деньги, что у меня на счетах лежали. Мне сейчас эта свобода была дозарезу нужна.
— Нет, — покачал головой.
— Они убьют его, — добавила горько, — они убьют и в этом будете виноваты вы все.
На секунду в мужских глазах мелькнуло сочувствие. Мы смотрели с охранником друг на друга, я ждала, одними губами прося его:
— Ну пожалуйста.
Но он отвернулся, покачав головой:
— Не дури, Чабаш обо всем позаботится, — и дверь закрыл, снова оставляя меня в жутком одиночестве.
Я даже плакать не могла, слез не было.
Мне ничего больше не оставалось, как ждать, когда Давид вернется сюда. И я понятия не имела, где его носят черти, наверное, с тем бугаем, которого он называл Шерханом. Я никогда о нем не слышала, может, поэтому Чабаш и выбрал его, человека, на которого могли меньше всего подумать.
Я легла в кровать, прямо в одежде, готовая в любой момент сорваться с места. В доме было тепло, но от нервов меня знобило. Натянула одеяло, почти до самого подбородка, глаза закрыла.
Наверное, так страшно, как сейчас, мне было только тогда, когда я о беременности своей узнала. Незапланированной, нечаянной, но внезапно ставшей такой желанной.
Мы тогда с Давидом были месяц, может, больше чуть, и я уже понимала, что меня не просто так к нему пристроили.
Да и он, наверное, тоже, только внезапно вылилось это в нечто большое.
Я купила три теста. Все — разных фирм. И все три показали две полоски, четкие, ни с чем не перепутать. Догадываться я начала уже раньше, когда грудь неожиданно потяжелела и стала к ласкам более чувствительной.
Сидела на полу в туалете, вокруг упаковки валяются от теста, бумажки с инструкцией. И телефон звонит, тот самый, что на особый случай. Я на него смотрю, и прячу руки за спиной, чтобы не брать, потому что знаю — этот звонок ничего хорошего не несет. Но не ответить — не могу.
— Здравствуй, Мирослава, — голос Виктора вызывает стойкое ощущение тошноты, и дело точно не в токсикозе. Я сглатываю вязкую слюну, прежде чем заговорить.
— Здравствуй, — отвечаю я ему.
— Послезавтра надо будет нашему другу один сюрприз передать.
Я холодею.
Ну вот оно, то, ради чего меня к нему пристроили, только теперь ситуация осложнилась. Я уже влюблена в Давида по уши, а еще — беременна. Сжимаю в руке все тесты, собранные пригоршней, будто от взора Виктора прячу. Он не видит, он далеко, Слава, только голос твой не должен ничего выдать.
И я стараюсь отвечать так, чтобы у него не возникло ни единой мысли на мой счет.
— Да, конечно. Где забирать?
— Завтра передадим. Будь готова.
— Всегда готова, — Виктор издает довольный смешок и обрывает разговор, не прощаясь.
А я сжигаю все доказательства того, что в моем чреве дитя Чабаша. Никто не должен об этом знать. Если Виктор поймет, что я беременна от Давида, они сделают все, чтобы я родила, а потом просто отнимут моего ребенка.
Я кладу ладонь на плоский еще живот, надуваю его максимально и замираю, глядя в зеркало.
— Все будет хорошо, ребенок, — обращаюсь я к нему, — я обещаю.
А вечером мы сидим с Давидом в ресторане. Музыка живая играет, на столе еды — гора, а мне кусок в рот не лезет. Я на Чабаша смотрю и любуюсь им, какой же он красивый. И думаю, что ребенок от него тоже будет красив.
Он ловит мой взгляд, подмигивает:
— Жри, потом будешь мной любоваться.
К столу вдруг подлетает девушка, в глубоком вырезе платья грудь видна, красивая. И живот, аккуратный, небольшой. На живот я смотрю жадно, исподтишка, чтобы взглядов моих никто не заметил.
— Давид! — и целует Чабаша в щеку. Я напрягаюсь, но улыбку с лица не спускаю, мне ли не знать, сколько у него в жизни было таких красавцев.
— Привет, Диана, — Чабаш даже не поднимается, и позы своей расслабленной не меняет, а Диана в мою сторону не смотрит, будто нет никого возле Давида.
Девица отодвигает стул и садится поближе к нему. Я бровь одну поднимаю, смотрю с усмешкой на Давида, а у него в глаза черти пляшут.
— Диана, я ведь не один, не прикидывайся, что у тебя глаза на жопе, — Диана фыркает только, ничуть его словам не обижаясь:
— Да ладно, я и сама здесь ненадолго. Муженек меня там ждет, — и смеется так, будто шутку смешную сказала. — Ладно, позвони как время будет, мне пора, — и визитку ему под ладонь подсовывает. На ее безымянном пальце мелькает ободок золотого кольца.
А я смотрю на эту визитку — положит в карман или нет? Сердце неприятно сжимается на мгновение, и хоть я одна из многих, а все же, неприятно. Тем более сейчас, когда под сердцем моим — его ребенок.
