Азамат на пару секунд задумывается, потом отвечает.

— Полагаю, да. Пожалуй, из всех кого я знаю, он наиболее надёжный человек в этом отношении.

— Отлично! — радуется Умукх. — Тогда я прямо сейчас пойду с ним поговорю, пока не забыл!

И, не позволяя слову разойтись с делом, он быстренько сворачивается, сжимается, уменьшается и с тонким жужжанием улетает из кухни.

Азамат провожает его задумчивым взглядом.

— М — да, — резюмирует он. — Придётся Унгуцу отзывать тираж биографий богов и править. Не в комара он превращается, как во всех легендах написано, а в ктыря.

Вскорости к нам присоединяются Кир и Ажги — хян, ведущие осторожный разговор об успехах Айши. После эпизода со спасением Сурлуга эти двое гарцуют друг вокруг друга, как в средневековом танце, даже Кир со всей его топорностью и ненавистью к духовникам как — то ухитряется быть тактичным и вежливым. Если это всё ради Айши, то, может, Азамат и прав, и там действительно не просто дружба.

Ажгдийдимидин в приподнятом настроении и непривычно болтлив — рассказывает такие подробности тренировки духовников, от которых Алтонгирел уже давно бы зашикал и повставлял всем кляпы и беруши.

— С предсказаниями у неё пока что так себе, — излагает духовник. — Активные умения ей лучше даются. Как она повелевает, ты и сам видел, но и гуйхалахи у неё очень могущественные. А вот будущее… Мне кажется, дело больше в том, что она стесняется в чужую жизнь заглядывать. Возможно, ты бы мог на неё повлиять в этом отношении, а то мы с Алтонгирелом в её представлении слишком значительные люди, чтобы она могла брать с нас пример.

— Хотите сказать, вы не против, если она от меня наглости поднаберётся? — ухмыляется Кир.

— Ну, вроде того, — неловко улыбается Ажги — хян.

— Хм, — Кир многообещающе шевелит бровями.

Ажгдийдимидин негромко смеётся и вздыхает. Он гораздо симпатичнее, когда улыбается.

— Жаль, Сурлуг не с нами, — комментирует возникший в проёме Унгуц.

Ажгдийдимидин улыбается шире.

— Я ему звонил сегодня с утра, — сообщает он с лёгкой гордостью — он крайне редко именно звонит, по понятным причинам писать сообщения ему гораздо проще. — Проговорили три часа, как будто не вчера расстались.

Его лицо становится задумчивым и отстранённым, так что мы тактично перестаём на него таращиться и отвлекаемся на какой — то свой разговор. У Азамата пиликает телефон — первые такты одной из модных нынче на Муданге танцевальных мелодий. Он берёт трубку, но мотив не обрывается — его продолжает напевать Старейшина, слегка пританцовывая на месте. Кир бросает на меня заговорщицкий взгляд и тайком запускает видеозапись на телефоне.

Умукх возвращается в гостиную очень довольный и с Янкой на локте. Она внимательнейшим образом рассматривает его пальцы, одежду, волосы и даже обнюхивает под мышками. Я немного внутренне морщусь, всё — таки и в моём расслабленном понимании с богами следует держать некоторую дистанцию, но Умукха, кажется, всё полностью устраивает, так что я не выражаю свои сомнения вслух. Однако при виде этих двоих я начинаю задумываться, что, возможно, у Ирнчина были и другие причины не подпускать Янку к богу — элементарная ревность, например.

— А, Ажгдийдимидин! — радуется Умукх. — Ну как, всё нормально?

Духовник слегка кланяется.

— Премного благодарен. Вы сняли с моего сердца огромный груз, и теперь я чувствую себя снова молодым.

— Да ты и есть молодой, — удивляется Умукх. — Но ты сегодня намного лучше выглядишь. Вот бы тебе всё время такую штуку носить!

Ажгдийдимидин опускает взгляд.

— Соблазн велик. Но на мне лежит ответственность за всю планету. Я не могу просто так взять и выйти из игры.

Умукх делает печальную рожицу.

— Я спрошу у Ирлика, как тебе самому её снимать и надевать, — обещает он и добавляет: — если не забуду, конечно.

— Мы напомним! — радостно сообщает Унгуц. — А вот бы вы ещё для Айши такую штучку сделали. Ей — то можно и не снимать, даже лучше было бы.

— Ещё чего! — внезапно возмущается Кир. — Нет, на время я могу понять, но чтобы она тоже могла снимать!

— Но Кир, — вздыхает Ажгдийдимидин. — Быть духовником совсем не просто, тем более, для девочки. Ты только подумай, её же не будут воспринимать всерьёз. Это очень тяжёлая судьба. И если есть возможность её избежать, то…

— То пусть кто — нибудь другой избегает, — Кир упрямо складывает руки на груди. — Она уже всё решила. Она будет первой в мире духовницей, она так хочет. И я уверен, что она справится.

Ажгдийдимидин просительно смотрит на Азамата, мол, урезонь ребёнка. Но Азамат качает головой.

— Старейшина, боюсь, я присоединяюсь к Айшиному решению. Да, ей будет трудно, но подумайте вот о чём: она не единственная и не последняя на Муданге девочка с духовными способностями. Раз уж так вышло, что она попала в учение, этим надо пользоваться, чтобы продвигать идею женщины — духовника и сократить количество вынужденных знающих в пользу хорошо обученных духовников. Простите, что говорю, как политик, но вы же понимаете, что следующий раз такой прецедент может произойти ещё через сотни лет, а вы не понаслышке знаете, как тяжело женщине отказаться от использования своей силы.

Духовник вскидывает на него шокированный взгляд и быстро оглядывается по сторонам, проверяя, не услышал ли кто лишний намёка на его сестру.

— А… кто такая Айша? — вкрадчиво интересуется Умукх в повисшей тишине.

Кир принимается объяснять, пока Азамат с Ажгдийдимидином ведут немой спор взглядами, бровями и наклоном головы. Азамат побеждает, заставив духовника смиренно вздохнуть.

— Прошу меня простить, — откланивается муж. — Мне нужно обсудить одно дело с министром безопасности.

Министр безопасности — это у нас Ирнчин. Я бросаю косой взгляд на Янку, которая немного отлипла от бога и пытается вникнуть в суть разговора про Айшу.

— Лиз, что эти шовинисты опять выдумали? — спрашивает она меня на родном. — И почему этот мужик должен не понаслышке что — то знать про женские чувства?

— У него сестра подхалтуривает колдовством, — поясняю я. — Только это страшный секрет, не вздумай никому говорить, испортишь всю жизнь бедной женщине и всей её семье.

Янка в томном жесте прикрывает глаза ладонью.

— Этот Муданг! Куда ни плюнь всё жизнь кому — нибудь испортишь!

— Да, социальное положение у нас — хрупкая вещь. Чихнул — и нету.

— У нас? — усмехается Янка. — Ладно, госпожа муданжка, ты вот что скажи, твой муж пошёл с моим козлом разговаривать, да? А мы не можем как — нибудь…

Её прерывает жужжание моего телефона — сообщение от Азамата: «Зная твою любознательность, оставил дверь приоткрытой».

— Можем, — ухмыляюсь я.

Когда мы подкрадываемся к Ирнчиновой двери, там уже вовсю идёт разговор.

— А у тебя что, душа под кустом не прячется, когда они в гости заходят? — несколько повышенным тоном вопрошает Ирнчин.

— Было дело поначалу, — соглашается Азамат. — Но я привык со временем. Они действительно не имеют в виду вреда.

— Это игра с огнём! — кипятится Ирнчин. — Имеют, не имеют… Что богу дела до жизни одного человека? Как тебе до муравья! Сегодня он тебе оказывает любезности, а завтра доедает твою семью! Азамат, я не могу себе позволить её потерять. Она всё для меня, понимаешь, она свет в жизни!

Янка корчит рожу и приосанивается, а у меня случается дежа вю.

— Я очень хорошо тебя понимаю, — размеренно отвечает Азамат. — Но ты должен осознать две вещи. Во — первых, если ты будешь ограничивать её свободу, то потеряешь её обязательно, очень быстро и бесповоротно. С земной женщиной просто нельзя так обращаться, это я тебе как эксперт говорю. А во — вторых, мой опыт общения с богами показывает, что они относятся к людям совсем не так наплевательски, как мы привыкли думать. Даже грознейшие из них вроде Учок — хона воспринимают людей скорее как домашних питомцев, чем как букашек. Ирлик — хон — во всех отношениях самый могущественный из богов, — глубоко заинтересован в людях как в источнике знаний. Что же касается Умукх — хона, мы сегодня утром с ним беседовали, как раз насчёт флейты, и у меня сложилось впечатление, что он искренне дорожит каждой человеческой жизнью, как будто мы ему все родные дети. Я понимаю, что тебе страшно. Мне тоже поначалу было страшно. Но ты не столичная барышня, ты наёмник. Ты должен и сквозь страх видеть риски. И риск потерять её, потому что ты ведёшь себя, как беспомощный дурак, гораздо выше, чем риск попасть под ноги рассеянному богу.