— Федор Михалыч, есть сигналы! Тут пять продолговатых предметов одинакового размера, и в них в каждом — устойчивый сигнал благородных металлов!, — звонко доложил лягушонок, стянув «уши» на шею. На меня он посмотрел, как житель далекой глубинки на впервые увиденную Спасскую башню, с каким-то торжественным изумлением. В это время мне сзади прилетело два одновременных хлопка по плечам, да таких, что только голова дернулась. У стариков руки были, как я помнил, жесткие. И сил явно было не занимать. От этой мысли родился протяжный, прерывистый вдох.

Сундуки извлекли с превеликой заботой и осторожностью. Выкапывали чуть ли не вручную, ладонями, а поднимали, подведя под каждый специальную подушку, куда подкачивался воздух. В надутом виде напоминало спасательный плот, ярко-желтый, хоть и чуть запачкавшийся при установке. Борта «плотов» туго, но бережно сжали ящики. К специальным «ушкам» по углам прицепили тросы и вытянули лебедкой. Она заодно сообщила, что весил каждый чуть больше центнера.

— Пять сундуков окованных семипудовых, — тихо и торжестенно проговорил Второв, стоявший рядом со мной, как будто цитировал какие-то древние источники. В грамотке про вес ни слова не было, я помнил точно. Значит, по ней выяснили только локацию, а про содержание и прочие массо-габаритные характеристики было где-то еще, о чем всяким нечаянным гражданам, вроде меня, знать было необязательно.

— Толя, два шага назад, — раздался голос Александра Васильевича, да такой, что назад шагнул даже я, хотя твердо знал, что зовут меня точно не Толей. Таким голосом только костыли в шпалы забивать, пожалуй.

— Александр Васильевич, но надо же вскрыть, посмотреть!, — протянул банкир, отскочивший от сундука, к которому подбирался с раздобытым где-то топором.

— Сунешься — я тебя сам вскрою. И посмотрю, — голос Суворова был равнодушно-тусклым, мрачным и спокойным, как лунный свет. И страшным, как если бы на этот свет я смотрел, лежа живым в могиле. Не вздрогнули от него на поляне, пожалуй, только Второв и пятеро тигров из команды товарища директора.

— Сундуки забираю я. С результатами оценки каждого из вас ознакомят. Фото- и видеоматериалы предоставят, — закончил он. Спорить с сухим мертвенно-бледным лунным светом дураков не нашлось.

Группа сворачивалась, а я, воспользовавшись тем, что Витек стоял один и готовился, кажется, упаковывать свой навесной экскаватор, подошел к нему и спросил:

— Вить, а до какой глубины оно работает?, — сапер подскочил от неожиданности, хотя шел я, вроде, не таясь.

— До двух с половиной метров, только катушку надо поменять, — ответил он, а в глазах стал разгораться азарт. Люблю увлеченных профессионалов, с ними приятно иметь дело.

— На полтора метра вправо и на метр вниз вон от того края — дотянется?, — я смутно помнил что-то про квадрат какой-то гипотенузы, но решил не увлекаться расчетами. Ну не мое это. Совсем.

— Должен, — и Витек спрыгнул в пустую яму, аккуратно и бережно придерживая металлоискатель. Сделал серьезное лицо, натянул наушники, и у меня в голове снова заиграла та песня про лягушонка в шлеме: «Тыры-дыры дын-дын. Динь — динь!». На нее еще потом группа «Воровайки», предсказуемо проигнорировав нормы международного авторского права, забавную песню сочинила, про романтично настроенного сотрудника внутренних органов. Даже не спрашивайте, откуда я знаю. Вдруг эта мелодия, игравшая у меня в голове, неожиданно раздалась снаружи. Я обернулся и увидел подходившего Федора Михайловича, который и насвистывал на ходу песенку синего лягушонка. Подойдя ко мне, он закончил мотив положенным «динь — динь». Ого, у железного Феликса проступили человеческие черты?

— Всегда, когда Витька вижу в этих дурацких наушниках — эта песня играть начинает, — на лице умницы-энтузиаста под наработанным годами, тренированным равнодушием, казалось, чуть заметно проступало смущение.

— Оригинал или кавер?, — уточнил я просто на всякий случай.

— Обе, — спокойно ответил эрудит. То есть он тоже когда-то где-то слушал «Вороваек»? Ох, чудны дела твои, Господи. За его спиной вокруг пяти ящиков, замерших на желтых надувных плотах, стояла вся группа богачей-кладоискателей, все пятеро рядом. А внутренний реалист внезапно пропел в голове: «Как награбим золотишка — впятером уедем в Рим! Динь — динь.». Я не выдержал и фыркнул.

— Тоже строчка про Рим на ум пришла? — спросил негромко тезка Достоевского. И мы засмеялись вместе. И тут сапер скинул наушники, обернулся и замер, увидев начальство.

— Есть что-то, Витя? — спросил его Федор.

— Так точно, Федор Михалыч, есть! Именно там, где Дмитрий Михалыч указал, — доложил он.

Помощник не оборачиваясь сделал какое-то движение кистью, и Витька тут же сменили два парня с лопатами. Несколько минут — и из отнорка в яме под пнем они осторожно вытянули ларец. Видимо, раньше он был укутан в какие-то промасленные тряпки и шкуры, остатки которых теперь бережно смахивали кисточками. Размером ковчежец, как назвал его ключник, был чуть меньше полуметра в длину, а шириной и высотой — сантиметров двадцать. Стенки и крышка были украшены завитками и узорами, пожалуй что серебряными, и каждый элемент был покрыт тончайшей работы чеканкой.

— Что это, Дима?, — раздался прямо за плечом голос Второва, заставив меня изрядно потрудиться, чтобы не вздрогнуть или отскочить в сторону. Не улеглись нервишки за день. Да и неудивительно.

— Тот сувенир, что Вы мне обещали, Михаил Иванович, — максимально ровно и вежливо произнес я. Старик посмотрел на меня внимательно, и в глазах его загорелись веселые искры, так похожие на те, с которыми надо мной хохотал Тёма Головин при нашей первой встрече.

— А ты хорош, Волков! Нет, ты решительно хоро-о-ош!, — с хитрой улыбкой протянул серый кардинал, шутливо грозя мне пальцем. Видимо, он тоже смотрел тот фильм с Де Ниро.

По прибытии на «Нерей» я заполучил испытание на самооценку сразу двух типов: «откуда не ждали» и «нарочно не придумаешь». За первую часть отвечала Марья Михайловна Второва собственной персоной. Да и за вторую тоже, собственноручно. Видят Боги, я, как параноик со стажем, которого не спасли ни решение квартирного вопроса, ни некоторая финансовая свобода, продолжал ждать подставы от Вселенной со всех сторон. Но чтобы от пятилетней девочки — это перебор!

Расставшись с командой Суворова, утащившей пять сундуков, на которые банкир косился алчно, но очень втихаря, мы погрузились в лодки и подошли к яхте. Я прижимал к груди ларец, для которого продуманный Федор нашел мне где-то камуфляжную сумку с ручками. Резонно, кстати — кто ж за сокровищами без тары отправляется? Нечаянных богачей я в виду не имею — с них, убогих, спросу нет. И вот меня, осторожно поднимавшегося по трапу и трепетно прижимавшего к груди «сидор», как утренний посетитель, выходящий из продмага и изнемогающий от похмелья — заветную авоську, едва не свалили в набежавшую волну два светловолосых вихря. За ними спешили мамы, и по материнским лицам было видно, что в этот раз мы их так надолго оставили зря. Выяснилось, что Аня так самозабвенно хвасталась своими успехами на медицинском поприще и героическим отцом-хирургом, вырвавшим плюшевого страдальца-мишку непосредственно из рук костлявой, что Маше это надоело. Она нашла свою самую любимую куклу, из тех, что с точеным носиком, на прямых ногах и всегда стоят «на носочках», и не моргнув глазом отломала пластмассовой бедолаге руку. И как только сил хватило? Видимо, у них это семейное.

И теперь оба завывающих чада висли на мне и Второве, которого я, и, пожалуй, не только я, впервые видели совершенно растерянным. Задача «папа, пришей ей руку, ты же всё можешь» повергла мощного старика в неожиданное и явно непривычное для него состояние беспомощности. Он наверняка мог бы купить всю месячную продукцию куклоизготовительного завода, как и сам завод, но чтоб пришить, да пластмассу, да ещё именно этой кукле? Я понял, что надо действовать, пока он не решил пришить кого-то другого: