*Rex Iudeaorum — (лат.) царь иудейский.

Клянусь, мне после встречи с медведем так страшно не было, как сейчас. Я прямо спиной чувствовал, как между лопаток собираются крупные холодные капли и вдоль позвоночника направляются туда, куда хотелось немедленно отправить все тайны и сокровища мира прямо сейчас, не стесняясь в выражениях. Я сглотнул еще раз и вытер мокрые ладони о штаны.

— Федор Михалыч, а водки нет?, — мой робкий голос прозвучал даже не тоскливо — заунывно.

— Ага. И рюмки три неси. И закусить, — Второв давал фору по скорости реакции и владению собой всем присутствующим. И подавал пример. Это понятно, с его-то опытом. А я с каждым новым приключением все сильнее сомневался в том, что мне свезет достичь его возраста.

Надо же было так влипнуть с этим чертовым ящиком. Хотя, судя по содержимому, он не чертов, а совсем даже наоборот. Призрачные экраны вокруг начинали молча гаснуть один за другим. Кроме реплики про Чернятинскую сталь от мультяшного ученого, от них не прозвучало ни слова. Но судя по тому, как бегали глаза старика по его чудо-панели — аналитики явно что-то оживленно ему писали. Он даже на вошедшего умницу и эрудита не отвлекся. Тот зашел без столика на колесах, салфеток и прочего антуража, и уже где-то нашел и надел всегдашнее собранно-равнодушное лицо профессионала. С ошалевшим лицом человека, которого разбудили выстрелом над ухом или звонким неожиданным ударом половника о пустое ведро, оставался я один. Но привести его в порядок не получилось даже вручную: потер лоб, размял шею, похлопал по щекам — ноль реакции. Брови под прической, и рот приоткрыт, как у жертвы аденоидов или несильно быстрого умом.

Эрудит тем временем оправдывал свою характеристику. Ну, или опровергал — тут как посмотреть. Он извлек из-за пазухи два свертка и литровую банку с капустой. Хорошо быть толстеньким, как говорили Пончик и Сиропчик в книжке про Незнайку. Или они не так говорили? Не помню, но Федор тем временем развернул крафт-бумагу, в которой оказались кусок сала с мясными прожилками и, неожиданно, приличный шматок холодца, побольше, чем с ладонь. Из левого кармана штанов достал бутылку, из правого — четверть буханки ржаного, три вилки и три давешних лафитничка на тонких граненых ножках. В рюмки поочередно дунул, прежде чем поставить на стол, чем явил в себе родственную мне душу. После достал складной нож и, щелкнув открывшимся лезвием, оперативно напластал хлеб и сало. Финальным аккордом наполнил тару, уселся на свой стул, стоявший между нами со стариком, и замер. Изумительной выдержки человек. На всю сервировку у него ушло от силы минуты три. Высокий класс.

— Так, мужики, — Второв начал вовсе не в привычной своей деликатной манере, — дураков за этим столом нет, но на всякий случай контрольно предупреждаю: об увиденном здесь — ни слова, ни намека никому!, — мы одновременно коротко кивнули, — Ну, за тайны и мистику, мать их!, — и он закинул содержимое рюмки по назначению, а затем пальцами достал из банки щепоть квашеной капусты и аппетитно захрустел. Я чуть выпить не забыл от неожиданности. И тост был двусмысленный, и поведение кардинала из имиджа выпадало полностью, плашмя, навзничь.

— Дима, ты не будешь возражать, если я приму у тебя ларец на очень ответственное хранение прямо здесь и сейчас?, — пристально взглянул на меня старик, в то время как невозмутимый Федор разливал по второй.

Внутренний скептик, растопырив руки и оттесняя назад реалиста и фаталиста, как Трус-Вицин между Балбесом и Бывалым, заголосил: «Да забирайте нахрен его вовсе навсегда, сундук тот! Нужен он нам, как змее велосипед! Жили же как люди нормально, нет ведь, клады вам подавай, приключенцы недоделанные!». Я ответил чуть сдержаннее:

— Никаких возражений, Михаил Иванович. Ваших возможностей явно хватит для того, чтобы определить и идентифицировать содержимое.

— И оценить? — дед смотрел на меня испытующе.

— Если я не ошибаюсь, то оценивать наши находки — дело гиблое и опасное, — откровенно ответил я, — Если бы я не знал место и историю их, скажем так, обретения, то просто посмеялся бы над таким набором. Теперь мне не смешно вовсе. Вот ни капельки. Даже если все это — подделки, то все равно подделки не позднее пятнадцатого века. Нет, цена содержимого меня не интересует совсем.

Скептик упал вниз лицом как подрубленный и затрясся, содрогаясь в истерических рыданиях.

— Тогда теперь твой тост, — с довольной улыбкой произнес серый кардинал.

— За понимание, — я блеснул лаконичностью вполне в духе генерала Михалыча.

Закусив неожиданно вкусным, прямо настоящим, домашним холодцом, хозяин спросил:

— А почему именно понимание, Дима?

— «За дружбу» было бы наглостью. «За единение родов войск» — глупостью. «За любовь» — не ко времени и не к месту. Поэтому за понимание, — пояснил я, наблюдая, как расцветают улыбками лица мужчин за столом, — Я не вполне уверен, что оно принесет нам много хорошего, но быть-то оно должно?

— Хорошо сказано, — крякнул Федор Михайлович, а старик согласно кивнул.

— Ну, на посошок — и на палубу, — скомандовал он, — а то гости снова заскучают.

Никто не возразил.

Мы стояли, облокотившись на борт, и Надя взахлеб рассказывала мне о том, как прошел ее день: какие тут чудесные косметические процедуры, какой замечательный хаммам. О том, что Ленка обещала ей золотую карту какого-то сверхмодного и ультразакрытого спа-центра «только для своих». Что они обсудили возможность отдать дочек после четвертого класса в институт благородных девиц, который находился под патронажем Минобороны. Я кивал. Фиксировал и кивал. На разговоры у меня не было ни сил, ни желания.

— Дим, ты как? Ты совсем замученный какой-то. Неужели пришлось перелить всю свою кровь на операции, как Аня сказала?, — спросила жена, заглянув мне в глаза со своей волшебной улыбкой. Я хмыкнул, услышав последнее. Да, дочь в своем репертуаре — вы все вокруг можете расшибиться вдребезги, но папа все равно лучше.

— День долгий был, родная. Сперва по лесам бегали, потом обратно возвращались. А тут вон сколько всего — операция, наркоз, рентген с губительным излучением… — впроброс ответил я. Зная Надю — не прокатит. И не ошибся.

— Дим, не делай мне нервы, а себе невинное лицо, нам обоим это не идет!, — она решила бить врага его же оружием, меня — моими же фразочками. Я пропал.

— Надь, за ужином Михаил Иванович все расскажет и покажет, он лично обещал. Честно, — сдался я.

— А где сумка, которую ты принес из леса?, — глазастая она у меня.

— Отдал хозяину на хранение, а потом он передаст на изучение специалистам. Там древности какие-то, сколько стоят — непонятно вообще. — и ведь не соврал же ни словом! Но Надя все равно некоторое время смотрела на меня с подозрением. А потом обняла. И в нас с разбегу влетела Аня, обняв за ноги обоих. И меня вроде как чуть подотпустило.

Торжественный ужин прошел на «ура». «Нерей» стал на якоре, или на рейде, я не знаю, как правильно, возле острова с романтичным названием «Земляничный» на Московском море, подальше от мест, где ходят большие и малые суда. На верхней палубе накрыли столы по всем правилам высокой кухни и высшего общества, как мне показалось. Сравнивать особо было не с чем, но на Метрополь было похоже вполне: джентльмены в белых кителях обслуживают джентльменов в разном. Борта украсили симпатичными гирляндами, их же развесили на специальных тросах над столами. Яхта сияла и переливалась, отражаясь в темных водах Иваньковского водохранилища ничуть не хуже, чем могла бы в Средиземном или Мраморном морях. Там я особо не бывал, но когда окончательно стемнело — наверняка не отличишь. Снизу вода, сверху небо, вокруг — темные берега, а между ними светится яркими огнями «Нерей», окутанный звуками музыки и легчайшим плеском волн.

Не спросил, кто подбирал музыку, но мне понравилось. Чередовались западные композиции двадцатых-тридцатых годов прошлого века и советская эстрада с ее лучшими голосами: Аида Ведищева, Майя Кристалинская, Вадим Мулерман, Анна Герман, Муслим Магомаев, Галина Невара, Жан Татлян. Не знаю как уж так вышло, но сочетание оказалось потрясающее.