Разъехались, оставив Дымову обещанные фотокарточки и фильм, который он пообещал пересмотреть еще несколько раз. Прощаясь со мной последним, когда все уже расселись по машинам, старик сказал, задержав мою руку в жесткой ладони:

— Мне тут сойка одна северная привет передавала от знакомца старого. Рассказала про волка, который медведя задрал. Не слыхал такой истории? — он сощурился против солнца, и глаза были непонятные — то ли колючие, то ли хитрые.

Я молча расстегнул пуговицу на рукаве и закатал его, показав предплечье, прокушенное одноглазым питомцем старого шамана. Дед удовлетворенно кивнул, внимательно разглядев шрамы, и продолжил:

— Тезка твой, Бере, поможет в случае чего. Но в пределах, сам должен понимать. Ему там ни войны, ни склоки не нужны. И не ври ему — не любит. Расстраивается очень.

— Спасибо за науку, Владимир Иванович. Понимаю, и тянуть людей в свои проблемы не стану, сам этого не люблю. Как и врать. Честно хочу жить, и буду, надеюсь. А там уж — как Боги решат.

Старик еще раз пристально-остро глянул мне в глаза. Помолчал, кивнул и проговорил негромко:

— Если с Нариманом будет нехорошо получаться — дай знать, Дима. Он мне должок один должен, вдруг повезет. Обещать не буду ничего, просто знай.

Я кивнул в ответ. Дымов еще раз сдавил мне руку напоследок и опять дал по плечу левой ладонью так, что чуть с ног не сбил. Золотой дед наверняка бывал стальным, когда это требовалось.

На двухсотом Леха увёз Лорда, Андрюху с Климом и Володю Дымова, которые решили не терять времени с разрешением на добычу. Бумаги планировали подрихтовать, как советовал легендарный Владимир Иванович, в банке Ланевского, пока у него ещё ключи не отобрали. Хотя я подозревал, что Серёге просто горело передать с внуком для автографа книжку. А ещё они с Бароном наметили какую-то схему, где в разработке месторождения и прочих требуемых работах принимала участие фирма Андрея. На их молчаливый вопрос я только кивнул. В том, что эти двое не кинут, я был уверен. А вот в том, что все участники сегодняшнего просмотра документальной киноленты могли чувствовать себя в безопасности — нет.

Мы катили по МКАДу. Головин сидел справа хмурый, как ноябрьское утро. Раннее. Понедельничное.

— Это же надо было родиться таким талантливым… — не выдержал он моего молчания, начав первым.

— И не говори. Это мы ещё офис не открыли — там-то он во всю ширь развернется, помяни мое слово, — согласно вздохнул я.

— Кто развернется? — Тёма аж головой потряс. Да, удивлять собеседников я не разучился. Просто проверил.

— Как кто? Лорд же. Вон как ловко в доверие втирается, с Володькой они уже как родные беседуют. А как проблемы решает — просто диву даюсь. За час нас приодел и приобул, не вставая с места. Скажи — не талант?

Головин вздохнул глубоко и прерывисто. Я прямо щекой и ухом чувствовал его разгорающийся взгляд и понимал: сейчас заорёт.

— Не ори, — на треть мгновения опередил я неизбежное, и Артём аж зубами щелкнул, как промахнувшийся в прыжке волк. Мой голос был ровным и безжизненным, как поверхность Марса.

— И не пыхти. Мне и без того знаешь, как страшно? — интонация красной планеты сохранялась. Краем глаза я увидел, как на лице железного Тёмы появляется интерес.

— Плетешь опять? — недоверчиво уточнил он, нахмурившись.

— Неа, — так же ровно продолжал я. — Правду говорю. Крест, знать, такой мне — правду говорить. Мне прозорливый старец при тебе только что обозначил головняк размером с гору, напрямую связанный с дяденькой из первых строчек списка Форбс. До этого меня при тебе один банкир заколол, как свинью. Чуть раньше — ведьма отравила. Ещё чуть назад отмотать — злые чечены едва на ленточки для бескозырок не распустили. Ну и до этого по мелочи — шаманы там, медведи, воры-законники. А я обычный, Тём. У меня жена и двое детей, брат и мама пенсионерка. Мне капец как страшно, что они не в этой машине все. Ну или хотя бы не с Васильичем чай с баранками пьют.

— А по тебе и не скажешь, — помолчав, буркнул Головин. Интерес на его хмуром лице светился, как полуденное солнце сквозь насквозь проржавевшую крышу старой автобусной остановки.

— А я слишком долго в рекламе работал. Там честных не держат принципиально, сразу тряпками гонят, как профнепригодных. Выучился вот, как соответствовать образу. На свою голову. Помнишь, как в детстве? Стоит хоть немного, хоть самую чуточку поддаться страху — и он уже управляет тобой. Потому и идешь в тёмный переулок рабочего квартала, хотя хочется, ох как хочется обойти его сто десятой дорогой, а лучше объехать в тёплом автобусе, где люди. Но идёшь.

— У нас испытание было — против толпы, — задумчиво проговорил он. — Народу посреза́лось на нем — не сосчитать. Мы как-то с Васильичем из метро вышли — а навстречу нам толпа спартачей. То ли на игру, то ли с нее, не помню уже. Он их увидал, да как заорет: «Красно-синий — самый сильный!». И отошел шага на три. Ох, как мне тогда в теплый автобус хотелось, — Артём почесал шрам над бровью, вздохнув. — Понимаю я тебя, Дим. Нахрена оно тебе всё надо — не понимаю, а вот в остальном — вполне.

— Поди знай, Тём, поди знай. Сам всю башку сломал, — начал было я, как вдруг защелкал закрепленный магнитным держателем на руле телефон. Аудиосистема, как и обещал подземный Кирилл, работала отлично, ловила блютуз и управлялась с удобных кнопочек прямо под рукой. Я нажал ту, что была с зеленой трубкой.

— Господин Волков? — поинтересовался глуховатый голос с заметными южными нотками. А хорошие тут динамики. На миг показалось, что я снова стою в черно-рыжем кольце чеченцев. Только акцент был другой, не такой, будто у говорящего полный рот горячего чаю, а такой, будто он всю жизнь копил буквы «Ха», а теперь решил щедро со мной поделиться ими, прилепляя из ко всем остальным согласным. На холке поднялась шерсть. Головин сузил глаза.

— С кем я говорю? — мой голос предсказуемо подсел. Захотелось прокашляться как следует. Но не стал.

— Это не имеет значения. Считайте меня доброжелателем, — ответило все свободное пространство машины. — Я хочу предложить Вам сделку. Вы дарите мне «Чомгу». И больше никогда не интересуетесь судьбой этого места.

Артем выдернул свой телефон и начал копошиться в нем, как только незнакомый кавказец приступил к разговору. Диктофон у него там, что ли? Зачем нам запись беседы, которую я, чувствую, и так никогда не забуду?

— Что нужно сделать мне — я услышал. Зачем мне это? — какие-то внутренние органы начали выделять в кровь одновременно горящий напалм и жидкий азот. Ни настроению, ни мироощущению это не способствовало. Предчувствие беды, похожее на то, что охватило в прошлое утро, за завтраком, только гораздо сильнее, разом и разгоралось, и леденело.

— Затем, чтобы видеть своих родных живыми и здоровыми, Волков, — голос вокруг мерзко хмыкнул. — Вот они гуляют по Москве, мороженое кушают. А случись что — с черного камня на тебя смотрят. Как с этим жить будешь?

Я не замер и не застыл лишь благодаря тому напалму внутри, который вдруг в секунду выпарил весь азот и начал жечь мне кости. Если бы говоривший находился в поле моего зрения — сейчас я уже переходил бы с рыси на галоп или карьер, бросая себя вперед с каждым прыжком, до тех самых пор, пока не выгрыз бы у говоруна кусок шеи, изляпавшись в горячей липкой крови врага. А это точно был не друг и не добыча. Лишь глубоко вздохнув носом, удалось чуть отодвинуть эту яркую картинку вражеского трупа в красной, всё увеличивающейся и парящей на снегу луже. Как бы ни по-идиотски это звучало — но я словно сам себе положил ладонь на загривок и похлопал со словами: «рано, пока рано». Выдыхал я воздух, горячий настолько, что, казалось, едва не ошпарил ноздри.

— Назови свое имя, — если бы довелось слушать себя со стороны, то ни угрозы, ни предостережения, ни злости я бы не услышал. В голосе была лишь твердая уверенность в конечности бытия собеседника, причем конечности скорой. Так недавно говорил с Гореславой. Когда ты не планируешь, не предполагаешь, не готовишься, а точно знаешь — при первой же возможности убьешь. Головин впервые оторвался от экрана телефона, глянул на меня и, кажется, вздрогнул.