— Прости меня, Надежда, что давно цветами не баловал. Исправлюсь. Вот видишь — начинаю уже.

Счастливая улыбка жены, с теми самыми глазами, улыбающимися как две радуги, сообщила мне, что я все сделал правильно.

Семья села в машине на задний диван под нудеж Антона, что там узко и неудобно из-за Анькиного кресла, которое я, разумеется, тоже перекинул из Вольфа. Присмотревшись, я понял, что нытье вызвано больше привычкой, чем объективным дискомфортом. В Радже сзади вполне вольготно уселись бы три Головина, или я и два Славы. Так что жалобу не засчитал. Мы тронулись, когда позади остановился знакомый серебристый Тахо и поморгал фарами, пропуская вперед.

Ехали аккуратно, но довольно быстро, под беспрерывный щебет Ани, рассказывавшей про то, какие были вкусные драники и кефир в павильоне «Беларусь». Жена с сыном закатывали глаза, а мы с предками улыбались удовлетворённо и даже как-то благостно. Тут на руле снова защелкал телефон, от чего Головин опять вздрогнул. Второй раз за сегодня, кажется. Зачастил что-то. На экране высветилось: «Сенатор К». Я отметил в зеркале заинтересованный взгляд жены. Наверное, предположила, что «К» значит «Катя» или еще какая-нибудь «Ксюша».

— Здравствуйте, Павел Иванович! — поприветствовал я Кузнецова и предупредил, — я с семьей в машине, Вы на громкой связи.

— Здравствуй, Дима, — было слышно, как трещит по швам ладно скроенная в голове сенатора ткань беседы. Почему-то казалось, что нить разговора — это для людей попроще. У фигур республиканского и федерального масштаба этих нитей в каждом предложении — тьма.

— Я сразу к делу: только что беседовал с Нариманом, моим… коллегой в ряде проектов, связанных с добычей.

— Да, Вы рассказывали про господина Мурадова, — ко мне опять вернулся голос Марса, безжизненный и пресный. Тёма переводил взгляд с меня на трубку и обратно, пытаясь одновременно выудить из кармана свой смартфон. Правая рука у него сразу ушла за пазуху, и я был уверен — не за конфетами. Их я все с утра сожрал.

— Мы с Нариманом не нашли пока понимания по Абыйскому улусу, Дима. Точнее, по части вопросов всё в порядке, и на арендованную тобой землю уже заходят геологические партии и доставляется техника, — и тут возникла пауза, не понравившаяся мне категорически.

— Отличные новости, Павел Иванович. Уверен, Светлана Ивановна и Валентин уже порадовались возросшим объемам работы, — но в моем голосе по-прежнему не было ни радости, ни печали. Не привыкнуть бы ненароком.

— Что? А, да, там сейчас довольно… оживленно. Но я по другому поводу, Дима, — и тут его начавшуюся было вторую паузу прервали… немцы!

Точнее, один немец. Бетховен, Людвиг Иваныч. При прогремевших начальных звуках Пятой симфонии до минор, том самом знаменитом «Та-дада-да-а-ам!» мы с Головиным подскочили до потолка. Я едва не врезал двумя ногами по тормозам и чудом успел поймать Раджу, рыскнувшего мордой в сторону соседнего ряда, откуда его тут же заполошно обгудел какой-то пенсионер-автолюбитель на Рено Дастер. Судя по красному лицу водителя — давление у него поднялось критически, а по заплеванному изнутри стеклу — ничего хорошего он нам явно не желал. Но, разглядев в руках Артема появившийся из ниоткуда весомый аргумент в любом споре, враз побледнел, оттормозился и принял к правой обочине. Я всегда был уверен, что, при всем уважении к господину Кольту, аргументы конструкции Игоря Яковлевича Стечкина гораздо убедительнее, и оказался прав.

— С-с-сука, так и родить можно, — прошипел Головин, пряча пистолет, и тут же сделал вид, что смутился: — Виноват!

Надя в зеркале отражалась изумленной сверх всякой меры. Она явно не ожидала, что с первых тактов бессмертного творения великого классика нас с Тёмой так проймет, что один чуть руль не бросит, а второй схватится за ствол. Антон выглядел смущенным — он тоже не был готов, что звонок его телефона вызовет такой переполох. Одна Аня ничего не заметила, кажется. И очень хорошо.

— Да, Павел Иванович, я по-прежнему слушаю Вас очень внимательно, — вспомнил я про паузу в трубке.

— Есть некоторые опасения, Дима, что определенные структуры могут крайне заинтересоваться твоей землей на Уяндине. Говорят, некая организация подалась на разрешение добычи в тех самых краях. И вышло так, что информация стала не вполне конфиденциальной.

Где ж вас, политических деятелей, учат так округло разговаривать-то? Вроде, по факту ничего не рассказал, так — поделился некоторыми опасениями. А на самом деле — хотят, Димуля, у тебя отжать свежекупленную шахточку, и, рупь за сто, отожмут, потому что информация к ним попала через минут десять-пятнадцать от силы после того, как радостные Серёга с Бароном принесли ее в клювиках конфиденциально регистрировать. Здравствуй, мир большого бизнеса, пропади ты пропадом.

— Интересно, насколько небезопасной может быть подобная ситуация? — я попытался в меру сил задать вопрос на партийном языке.

— Полагаю, крайне, — ответил Кузнецов и вздохнул. Почти как живой человек, а не функционер со стажем. — Я испробовал все варианты, Дима. Но, к сожалению, этого оказалось недостаточно. Прости. Береги себя, — и сенатор положил трубку.

— Тихо! Тут дети, — буркнул я, краем глаза увидев лицо Головина. Хотя, видят Боги, у самого на языке не было ни единого цензурного слова.

— Я восхищен твоей выдержкой и красноречием, Дима, но как по мне, так лучше команды покороче, — помолчав, выдал Тёма. Спорить я не стал. Аня снова собачилась с братом прямо за моей спиной, а Надя не торопилась их мирить. Потому что, судя по ее глазам в зеркале заднего вида, вот-вот собиралась начать паниковать. Меня это злило до ужаса. Потому что единственной причиной этого опасного бардака был именно я.

Телефон защелкал снова. Увидев на экране пресловутый круг, поделенный надвое, я аж взвыл:

— Да твою ж в гробину Бога душу мать-то! Кто же мне тогда четвертым-то позвонит, Папа Римский⁈ — Головин снова схватил было свой смартфон, но отложил его, махнув рукой.

— Дима, здравствуй. Есть важные новости, — начал с места в карьер мощный старик.

— Добрый день, Михаил Иванович, снова рад Вас слышать сегодня. Я с семьей в машине, Вы на громкой связи, — я всегда предупреждал об этом обстоятельстве собеседника, не то, что моя мама.

— Надя, Антон, Анюта, привет! — продемонстрировал Второв отличную память. Или личную заинтересованность. «Или и то, и другое» — внутренний скептик снова «врубил» режим параноика.

— Здрасьте, деда Миша! — крикнула сзади дочь. А я стал серьезно опасаться за Головина — с таким лицом среди здоровых делать нечего. Он вертел башкой, переводя взгляд тревожно блестящих глаз неожиданного размаха с Ани на меня и обратно.

— Здравствуй, княжна, здравствуй! Маша тебе привет передает и в гости приглашает, приедешь? — голос Второва так и лучился благостью, дружелюбием и душевным теплом. Отчего тревожил необычайно и начинал очень напрягать. Чего ради он сразу зашёл с таких козырей?

Аня сложила ладошки перед грудью и состроила умоляющую рожицу. Раньше я бы умилился и растрогался. Но в данный конкретный момент я думал о темной кладовке для парадного металлоискателя и трех его живых аксессуаров. Внутренний скептик прикидывал высоту заборов и глубину подвалов дома у фигуры такого масштаба, как мощный старик. Реалист молчал, не успевая продумывать варианты. И лишь фаталист попытался вселить спокойствие, но в своем духе, фразой: «А-а, один хрен либо пристрелят, либо овчарки порвут!». Словом, не успокоил ни грамма.

Я хмуро посмотрел на дочь и качнул головой из стороны в сторону. Расстроилась, хотя и не заплакала. Но близко. Это тоже не прибавило ни благодушия, ни миролюбия, ни здравомыслия, видимо.

— Огромное спасибо за приглашение, Михаил Иванович, но, к не менее огромному сожалению вынужден отказаться. Родственники приезжают, нужно встретить, накормить, спать уложить — семья, сами понимаете, — нет, тут такая простая «двоечка» точно не годится, но придумать другую я, увы, не успел.

— Ты уверен, Дима? Я могу пригласить всю семью, — в голосе пока не было стали, обсидиана и прочих угрожающих вещей, скорее снова сочувствие, как к деревенскому дурачку. Хорошо, ох, как хорошо, что он не сказал: «Буду рад вас видеть», тут отказ был бы прямым хамством. Хамить Второву, полагаю, не хотел бы никто. Это перебор даже для нечаянных богачей.