Сбросив лёгкое возле выложенного камнем и дёрном кострища, я быстро запалил костерок из щепок и мелкой лучины и понёс тяжелое к любимому. Ну, то есть попёр Надюхе её промышленных масштабов дорожную косметичку. Попутно скромно похвалив себя за ум и предусмотрительность. Всё-таки опыт — великое дело для тех, кто не пренебрегает им. Вот раньше, даже в пору нашего раннего знакомства, уже будучи довольно большим мальчиком, хрена с два я бы подумал о том, чтобы в подобной ситуации взять постельное бельё и пару лишних одеял. А вчера вот не преминул. Поэтому проснулся от счастья, а не от колючей соломы и зуда в самых неожиданных местах. И жена поэтому с утра была в хорошем настроении, а не в той же соломе, как Страшила из Изумрудного города. Кто молодец? Я молодец.
С этими крайне благоприятными для самооценки мыслями поднялся на сеновал, где оставил досыпать Надю. Скрипучая приставная лестница, едва не искалечившая нас вчера вечером в темноте, заботливо предупредила её о моём скором появлении, и встречала меня моя княгиня уже не лёжа, а величаво сидя в сене. Прав был классик, любимой женщине всё к лицу. Моей этим утром катастрофически шло синее одеяло с тремя полосками и игриво выглядывающая из под него простыня, на которой виднелся черный штамп вооружённых сил ещё Советского Союза, с серпом и молотом, вписанными в звезду.
— Милая, вот твой саквояж со всем, я надеюсь, необходимым. А, да! Вот ещё, — и я выудил из кармана штанов щетку для волос. Румяная, теплая и родная Надя со смеющимися глазами склонила голову, от чего одеялко начало опасное движение вниз.
— Волков, ты колдун?
— Я? Да. Но добрый! — повторил я сказанное вчера дочери, искренне веря в то, что говорю.
— Тогда покажи мне, где тут удобства, если не врёшь, — жена потянулась, пытаясь соорудить из простыни что-то пригодное для перемещения по приставной лестнице. Это выглядело настолько естественно и трогательно, что я не удержался. Подхватил ее, тихонько взвизгнувшую, одной рукой, прижав к себе, и спустился по шатким перекладинам сам.
— Я вообще не вру. Вон та дверь, видишь? Там ведро с водой уже стоит, но она холодная, осторожнее. Полотенце на гвоздике чистое. Зеркала, прости, не видел, — развел я руками. Надя выдернула у меня свою косметичку, щетку, звонко чмокнула в щеку и на носочках легко побежала к указанной двери. А я пошел к костру.
Котелок с кофе уже закипал, успел я вовремя. Нет ничего хуже, чем когда шустрая пена выливается через край и мгновенно меняет запах с пленительно-бодрящего на отвратительно-пожарный. На открытом воздухе наверняка было бы не так противно, как в маленькой кухне, но, хвала Богам, проверить не довелось. Зато обнаружился первый на сегодня тактический прокол: чашку для кофе я взял, а вот под чай не подумал. Видимо, цепочки, отвечающие за эгоизм, не хотели расти ни в какую. Чашка, кстати, была шикарная — чуть с крыльца не слетел, пока разглядывал её на ходу. Белая, фарфоровая, с олимпийским мишкой на боку. Глядя на неё, не покидала мысль, что весь двадцать первый век с теми самыми грубыми нравами, на которые горько сетовал герой Вицина, отец невесты в фильме «Не может быть!», просто показался, приснился, как дурной сон под утро.
Подумав и решив не подниматься в дом, заварил себе чаю прямо в оставшийся кофе. Сомнительного вкуса вышел напиток, зато бодрил, как удар доской промеж лопаток. За спиной послышались лёгкие шаги. Я повернулся, держа в ладонях чашку, медведем от себя. Надя была одета, умыта, причесана и даже, кажется, с легким макияжем. Когда и успела только. Неужто ведьма?
— Ой, какая прелесть! — Надя всплеснула руками. — Дим, ты что, правда колдун? У меня в детстве была такая же, у бабушки!
— Конечно, колдун. Потомственный. У нас это семейное, я гляжу. И прекращай уже сомневаться в моих словах, — с выражением оскорбленного самолюбия я вскинул нос к облакам.
Надя отпила кофе, глубоко вдохнула, зажмурившись, и едва не макнув нос в содержимое чашки, выдохнула.
— Я думала, убью тебя. То пропал куда-то. То пьяный заявился. То чуть не умер, — я смотрел на неё, пытаясь угадать мысли за любимыми серо-зелёными глазами, гораздо зеленее моих.
— А потом поняла, что фиг тебе. Будешь мучиться и страдать. Никуда я от тебя не денусь, Волков. Потому что я тебя слишком сильно люблю, — выдохнула она последнюю фразу, как самое заветное.
Я забрал чашку с мишкой, поставил возле костра, и крепко обнял её. Свою любимую женщину. Сердце колотилось сумасшедшим отбойным молотком. Никогда больше не буду чай в кофе заваривать.
Надя сбегала в дом и вернулась так, что ни одна дощечка, ни одна петелька не скрипнули. Ну, точно ведьма. С ней вернулись яйца, лук, помидоры и какая-то колбаса в сопровождении сковородки диаметром, кажется, с тележное колесо. Откуда взяла, интересно, и как только дотащила? Я отобрал у жены чугунину и с сомнением попытался соотнести её размеры с моим робким костерком формата «утренний бездымный романтик-лайт на две персоны». Не преуспел, разумеется, и отправился за дополнительным топливом. Очень кстати обнаружившиеся два шамотных кирпича существенно помогли с обустройством места для готовки. Финкой Аркадия Бере, которую я прицепил на ремень ещё в Чкаловском, Надя ловко нарубила ингредиенты, залила их, весело шкворчавших, чуть ли не десятком яиц и устроилась на корточках рядом наблюдать, досадливо морщась от надуваемого время от времени дыма. Я сел возле неё прямо на землю по-турецки, крутя в руках какую-то найденную в дровах щепку. Махнул рукой на любопытный столб дыма, наклонившийся было подглядеть, со словами: «отойди, не мешай». Серо-бело-прозрачный хвост тут же вильнул и наклонился влево, огибая нас. Иногда такое получалось и раньше, до восторженного крика радуя Аню — дым отворачивал и переставал лезть в нос и в глаза, будто по команде. Я скучно объяснял это себе правильным выбором места и удачным совпадением с переменой направления ветра. Конечно же, внутренне тайно надеясь, что это внезапно открывшаяся суперспособность — чего взять с гуманитария, росшего в эпоху комиксов и раннего Диснея?
Надя вскинула брови, проследив, как дымная змея отвернула влево, поднявшись на хвост и огибая нас с уважительным запасом. Я в это время вынул у неё из рук финку и уже начал выреза́ть что-то, не обращая на дым ни малейшего внимания. Он мне, в принципе, и так не особо мешал.
— Ну как есть — колдун, — выдохнула она прямо мне в ухо, обняв и поцеловав в него же, едва не оглушив.
— Ещё какой, — тяжко вздохнул я, словно соглашаясь с неизбежным. И улыбнулся, глядя на счастливые радуги в смеющихся глазах жены.
— Доброе утро! — невесомые, казалось бы, шаги дочери мы оба услышали давно, поэтому когда с трудом, в три приёма открылась дверь на крыльцо, уже ждали выхода домовёнка.
Заспанная и отчаянно лохматая Аня спускалась со ступенек, держа в руке давешнего медведя, едва не послужившего первопричиной крушения репутации самого́ великого и ужасного Михаила Ивановича Второва. Грация у них с утра была относительно сходная, правда, мишка хрестоматийно спускался, пересчитывая все ступеньки затылком. Надя, всплеснув руками, утащила дочь умываться и чистить зубы, о чём тут же сообщили звуки резкого, решительного, но совершенно бесполезного детского протеста. А я ведь предупреждал, что вода холодная.
Из щепки получался забавный толстолапый и лобастый волчонок, сидящий на задних лапах. Портретного сходства, разумеется, не было и в помине, но мне повезло, что дочь родилась с фамильной фантазией, и мои корявые задумки понимала. Надя раньше часто выговаривала мне, что девочке нужны куклы, нарядные платьица и всё в таком духе, а не деревянные игрушки, прибитые к полу. Я, конечно, соглашался с женой, как же иначе? Но коллекция фигурок у Ани никуда не девалась, и взамен потерянных всегда появлялись новые мишки, лисята и белочки. Были даже филин и ворон. А теперь вот и волчонок. Задумавшись, я не заметил, как воровская финка соскользнула с деревяшки и кусанула за палец. Не расстроился ничуть, давно ждал этого. Если нож с характером — ему обязательно надо познакомиться с хозяином именно так, в кругах любителей и даже профессионалов, гордо зовущих себя ножеманами, это поверие очень распространено. А вот то, что к мелкому порезу тут же присосался свежевырезанный волчонок, удивило. Фигурка размером чуть больше спичечного коробка сидела на ладони с довольной мордой, и казалось — того и гляди оближет морду, вскочит и потопает вперевалку на толстых лапах по своим делам. Капелька крови выглядела, как будто высунутый язык. А что, удачно получилось.
