Верхушка одного из них на мгновение судорожно затряслась, хотя было полное затишье и остальной лес стоял не шелохнувшись. Что-то живое, неизвестное двигалось под ветвями.

Я стоял, наклонившись над обрывом, ожидая, что из-под крайних деревьев выйдет какое-нибудь невиданное чудовище, которое поразит меня ужасом. Но никакого движения, никакого рычания не слышалось больше, и лес был так же угрюм, как и прежде. И хотя я старательно рассматривал лес в бинокль, — я больше ничего не видел. Гуски успокоился. Он начал скакать кругом меня, глядя на меня своими голубыми глазами и махая мохнатым хвостом.

Эскимос уселся на мох и тревожно смотрел вниз. Ему еще не верилось, что все обойдется благополучно. И мне, признаться, также.

Я уже больше не засыпал.

Все новые и новые мысли приходили мне в голову. Я думал о тайнах этой неведомой земли, так ревностно охраняемой вековечными льдами. О человеческих существах, которые, может быть, в ней обитают. Об опасностях, которые нас ждут.

Через полчаса настало утро. Мои друзья встали, набравшись сил и в добром расположении духа. Аппетита у них решительно не убыло. Были вновь испечены куропатки и снова нарвана черника.

Я отошел со Снеедорфом в сторону, чтобы рассказать ему о ночных событиях. Старик молча выслушал меня. Он попросил меня еще раз со всеми подробностями описать лесные звуки.

Выслушав меня со вниманием, он спросил:

— Тяжелые ружья на моржей у нас в порядке?

К счастью, они были в безупречном состоянии, ни капли не пострадав при головоломной переправе. Снеедорф с виду был спокоен.

— Зарядите их, пожалуйста, и держите наготове!

Я обещал сделать это и сам вскоре почувствовал благотворное влияние этой предосторожности, так как ко мне вернулась прежняя вера в свои силы.

Через час после этого мы отправились к лесу.

Багаж, без которого мы могли обойтись, и сани мы спрятали в подходящей выбоине.

Мы закрыли их непромокаемым полотнищем и заложили плоскими камнями. Сделали мы это, чтобы уберечь остатки наших драгоценных запасов от неприятных визитов лисиц или других четвероногих грабителей.

Мы сложили из камней целую пирамиду, а на верху ее воткнули шест с пестрым обрывком ткани. Благодаря этому, место было видно издалека.

Дорожные запасы и оружие было равномерно распределено между всеми членами нашей группы. Заплечные мешки, вмещавшие массу мелочей, пришлись очень кстати.

После короткого совещания мы решили, что двинемся к центру неизвестной земли. Если найдем более подходящее место, то перенесем туда и нашу оперативную базу.

В качестве ближайшей цели мы наметили излучину реки, вытекающей по левую сторону от нас из-под глетчера. Идя наискось, вдоль выступа леса, мы надеялись дойти до нее через пять часов.

Река текла прямо к северу. Возможно, что по ее берегу мы скорее пройдем через лесные дебри к центру страны или же спустимся на плоту.

Тем временем в верхних слоях атмосферы началось движение.

Неподвижные ранее облака двинулись в путь. Далеко на западе в их разрывах виднелось чистое небо. Фелисьен уже успел сделать несколько удачных набросков великолепной окружающей панорамы. Он был тронут красотой открывавшихся перед нами пейзажей и против обыкновения молчал.

Надежда безбоязненно двигалась впереди, погруженная в свои мысли, с ружьем в руке и с мешком за спиною. Смелость этой девушки, казалось, вливала в нас новую энергию.

Стали встречаться одинокие кусты вербы и можжевельника, а вскоре, когда мы спустились ниже и миновали несколько небольших озер, то увидели первое дерево. К удивлению, я узнал сибирский кедр.

Немного дальше начался сплошной лес. Здесь были великолепные деревья с прямыми стволами и густой и длинной хвоей, целый полк могучих косматых великанов мрачного вида, в чаще которых был почти полный мрак.

— Тайга, — сказала полушепотом Надежда. Это слово вызвало в моей голове представление о громадных первобытных кедровых лесах по берегам Оби и Енисея.

Сибиряк называет тайгой нетронутый лес, будь то угрюмый лес кедров или же вымороженный лес редких сосен и лиственниц на краю тундры.

В Сибири именно кедр образует великолепные леса в приморских областях. Это закаленное дерево выдерживает самые жестокие морозы. Кажется, что оно прямо-таки ищет сурового неба и близости ледников.

Здесь же, как мы вскоре увидели, кедр заполняет всю южную часть заколдованной земли и образует у подножия южных ледников вечно зеленый венок. И если в Сибири кедр доходит до шестьдесят восьмой параллели, а лиственные леса по Енисею даже до семидесятой, то эта тайга, выросшая при особо благоприятных условиях, меня не особенно удивляет.

Влияние долгой полярной ночи компенсируется здесь непрерывным светом долгого дня. Сила солнечного освещения здесь более значительна, чем где бы то ни было. Для растений это очень важно. Свет заменяет им тепло.

Я убедился в том, что на этой земле растения весною развиваются еще под снегом, спеша, как только сойдет снег, использовать короткое время тепла и света, предоставленное им.

С трепетным чувством вошли мы в лес. Здесь царили тишина и густой сумрак, усиленный облачным небом. Не шевелясь, стояли гигантские вековые лохматые кедры. Не было слышно и крика птиц.

Заплесневевшая хвоя ломалась под ногами. На сырых местах почва была покрыта густым мхом. Упавшие великаны исчезали под его покровом. Многие стволы уже совсем истлели. Пни, поросшие черникой и папоротником, образовывали настоящие цветочные корзины.

То здесь, то там старые седые деревья были обвешены лишайниками. Местами густо росшие черника и брусника образовали труднопроходимые заросли. Мы брели в них почти по пояс.

И так медленно и молча продирались мы вперед. Только треск сухих ветвей, которые ломались под ногами, резко раздавался в тиши. Удивительно много было паутины. Ее белая, необыкновенно крепкая сеть тянулась от ствола к стволу. Я заметил, что соткана она была большими, серебристо-серыми пауками, лохматыми, как медведки, прячущимися в складках коры. Природа снабдила этих тварей настоящей шубой для защиты от сурового климата.

Странным было полное отсутствие в этом лесу муравьев. Позже я узнал, что в этой земле их нет вовсе.

Перебирая свои бедные ботанические познания, я припомнил, что сибирские кедры производят громадное количество шишек со съедобными семенами. Надежда, которой я об этом рассказал, назвала такие семена «кедровыми орешками»; они ароматны и похожи по вкусу на миндаль. Что ж, если мы дождемся того, что эти шишки созреют, то полакомимся ими.

Чем дальше, тем путь наш становился труднее. Представьте только, что на каждом третьем шаге у вас проваливается почва под ногами. Тут и прикрытый мхом истлевший пень, который при прикосновении обращается в труху; тут и коварные сучья, скрытые так, что при малейшей оплошности подбивают вам ноги; тут и холодные ручейки, текущие по узким ложбинам и исчезающие под корнями; тенистые водоемы — остатки высохших болот; острые камни под мхом; паутина, то и дело облепляющая лицо.

Суровая важность старых, рослых столетних кедров в этом очаровательном уголке поражает. Мы оглядываемся с чувством невольного стеснения в сердце, так как эта чаща таит в себе что-то враждебное, грозящее. Мы чувствуем, что совершаем кощунство, проникая сюда и нарушая вечную тайну.

Каждые пять минут мы делаем остановки, производя контроль по компасу.

Как я помню, прошло часа три. Путь этот, в общем, очень непродолжительный, истощил наши силы, так как дорога, чем дальше, тем была хуже.

С нетерпением прислушивались мы, не услышим ли шума воды, — но ничего не было слышно. К одиннадцатому часу перед нашими глазами открылся странный вид.

Лес в этом месте на большом пространстве был значительно опустошен. Кустарники и брусничник были поломаны и истоптаны, а небольшие деревца вырваны с корнем. Ветки ближайших кедров были повреждены. Очевидно было, что какое-то значительного роста существо ломало с них молодые сочные побеги. На мху и влажной почве заметны были следы гигантских ног.