На досуге Белый Медведь составил описание своей жизни и высек его на вечные времена на одной из каменных плит скалистого плато. Ледник отшлифовал эту первую скрижаль. Описание заключалось в двух знаках: один должен был изображать корабль, а другой — колесо. Так зародились изобразительные искусства и литература.

Пока глаза не отказались служить, Белый Медведь продолжал работать и над деревом и над металлом, любовно придерживаясь каменных орудий, которыми владел так мастерски. Но в часы досуга он любознательно испытывал и медь и другие новые вещества, которые привозили ему в востока сыновья: все испытывал он на огне и примечал особенности каждого вещества. Как-то раз навестил его самый старший сын, Волк, и привез большую глыбу замечательного металла, которую положил прямо в руку старика, а было это еще раньше, чем медь вошла в общее употребление. Белый Медведь долго держал глыбу на вытянутой руке и внимательно рассматривал ее со всех сторон, взвешивал и ощупывал своими покрытыми шрамами, корявыми пальцами. Металл отличался холодным синеватым блеском, напоминавшим лед, был очень тяжел и тверд настолько, что не поддавался каменному резцу. Белый Медведь лизнул металл, и его горьковатый вкус напомнил ему солоноватую горечь моря; потом понюхал — пахло кровью. Тогда Белый Медведь впал в глубокое раздумье. Это было железо.

Из этой глыбы железа Белый Медведь и выковал себе новый молот, впервые изменив своему старому испытанному каменному оружию.

Сам Белый Медведь был еще так силен, что одним ударом этого железного молота мог уложить на месте лошадь перед жертвенным камнем, да так, что ни одной косточки не оставалось целой в ее черепе.

Но, умудренный старостью, он понял, что в народе навсегда останется потребность преклоняться перед его силой, — даже когда она перестанет существовать, — и это прозрение человеческого сердца еще раз задало работу его искусным рукам.

Белый Медведь почти все время проводил в своем зале, где всегда царила полутьма, и все привыкли видеть там его рослую фигуру, и относились к нему с подобающим Молотобойцу благоговением. Белый Медведь тем временем втихомолку вытесал столп по своему образу и подобию, дал ему в руки свой молот и поставил в темной глубине зала, где обыкновенно показывался народу сам. И, к его удовольствию, все входившие поклонялись этому изображению с тем же почтением, как и ему самому. Старик посмеивался в седую бороду, польщенный таким успехом дела рук своих и находя какую-то жестокую отраду в том, что так оправдалось его знание человеческого сердца.

Теперь он решил уйти на покой.

Он перестал показываться вне своего священного убежища, но продолжал мерещиться своим родичам в полумраке зала, с поднятым молотом в руках, и его старший сын, единственный посвященный, брызгал на него жертвенной кровью и передавал народу привет великого возницы и мореплавателя.

Белый Медведь, в котором было больше человеческого, чем в ком бы то ни было до и после него, был обожествлен северянами и получил почтительные прозвища: Громовника, Молотобойца, Вещего и место на небесах рядом с Древним Одноглазым. Но их кровь осталась в жилах их рода. От Младыша, который не гнулся под напором враждебных сил и от его потомков через Белого Медведя, который побеждал стихии, — произошли все короли и бонды Севера.

Коренные северяне достигли большого искусства в земледелии и мореходстве. Они вывозили для себя с востока рабов и жили с ними сотни лет. С течением времени покорители и покоренные слились и превратились в один народ, но между ними всегда лежала грань, хотя они и были одного происхождения, — грань, положенная Ледником, глубокая разница в их духовном развитии. Одни, идущие впереди, были навсегда связаны со своим прошлым; другие жили весь свой век, удручаемые невозможностью догнать первых, которым им страшно хотелось подражать. От свободных мужей и пленников и от их смешанного потомства, среди которого попадались свободные душою работники в ярме и строгие господа с рабской душой, и произошло население Севера и тех стран, где северяне расселились и укрепились.

Белого Медведя, после того, как он закрепил место за своим преемником, потянуло к уединению. Однажды ночью он покинул свой зал, сел тайком от всех на корабль и пустил его по волнам. Он чувствовал бремя годов и радовался, что сложит свои кости в море. Корабль качался на волнах в морском просторе, а он сидел и смотрел на свои сложенные руки. Время перестало существовать для него.

Занялась заря; его друг — солнце — взошло на небо. Потом снова погрузилось в море огромным красным диском.

На ночное небо взошла луна с кроткими безжизненными чертами Весны.

На утреннем небе показалась маленькая умершая девочка и светила неярким светом, пока не угасла. Тогда и он закрыл глаза навсегда.

Пещерные люди начали пугаться своего счастья. Они уже подозрительно смотрели на необыкновенное изобилие, как будто посланное им чьей-то щедрою рукой. Уже несколько дней окрестности кишели дичью, с каждым днем увеличивавшейся в числе.

Дичь попадалась самая отборная. Тут были и олени, и антилопы различных пород, и маленькие дикие лошади, мясо которых считалось у пещерных людей самым лакомым. Они убивали без конца. Огонь для приготовления пищи горел ночь и день.

Люди пировали с большой жадностью, но по временам задумывались.

В продолжение последних двух дней все чаще и чаще стали встречаться большие свирепые звери, охотиться на которых было крайне опасно.

В зарослях, раскинувшихся вдоль южного подножья песчаных холмов, появились в большом количестве гигантские мохнатые носороги.

Эти подслеповатые животные вступили в жестокую борьбу с исконными владетелями равнин, чудовищными арсинотериями[24] с коническими рогами. По временам теплый южный ветер доносил до обитателей пещер рев и шум борьбы.

Но что тревожило пещерных людей значительно больше, чем близорукие и неуклюжие носороги, — это внезапное появление огромных красных медведей, черных львов, саблезубых тигров, скалящих свои неумолимые клыки, и гигантских черно-серых волков.

Детям уже не позволялось играть вне защиты пещерных костров, и ни одна женщина не осмеливалась пойти за водой к источнику без горящей головни в руке.

Однако, — что казалось всему племени недобрым предзнаменованием, — эти звери явно утратили свою прежнюю кровожадность.

Конечно, теперь они были сыты, так как их обычная добыча имелась в таком обилии, что достаточно было взмахнуть лапой, чтобы обеспечить себе обед. Но все они казались обеспокоенными и напуганными какой-то неведомой опасностью.

Вождь Боор и его правая рука и советник Гром стояли на вершине поросшего травой холма и озабоченно смотрели вниз, на залитую солнцем равнину.

Прежде нужно было напрягать зрение, чтобы увидеть кого-нибудь из обитателей бамбуковых и тростниковых зарослей. Теперь же равнина кишела дикими животными, как пастбище домашним скотом.

Кое-где происходили ожесточенные бои между глупыми носорогами и чудовищами с коническими рогами.

Но в общем, повсюду было нечто вроде перемирия: различные породы животных старались держаться как можно дальше друг от друга.

Далеко на равнине паслось стадо гигантских существ, невиданных до сих пор ни Боором, ни Громом.

Они были грязно-коричневого цвета, высоки и массивны, с гигантскими черными головами, без шеи, с огромными, хлопающими, как крылья, ушами и с необычайно длинными, загнутыми кверху, блестящими желтыми клыками, на изгибе которых мог поместиться целый бизон.