Заработали моторы. Турбины завыли с все возрастающей силой.
Гак-ю-мак моментально исчез, пораженный ужасом.
Циклоплан вздрогнул, сдвинулся с места и плавно заскользил к краю террасы.
Мы все издали легкий крик. Машина перевалила через край и падала в пустоту.
Взглянув вниз, я увидел гак-ю-маков, которые оставались на равнине, окаменевшими от страха. Чудовище падало прямо им на головы.
Но вовремя повернулся руль, и машина поднялась по параболе от земли к небесам… Далеко-далеко под нами остались троглодиты, и мы уже не слышали их криков.
Внизу остались занесенные снегом леса. Очертания исчезли. Громадную котловину покрыла тонкая серебристо-опаловая мгла. Машина пролетела через редкие облачка. Луна висела в глубине пространства, мертвая, неподвижная, яркая. Слышались лишь удары мотора.
Машина летела на высоте восьми тысяч футов. Заколдованная земля исчезла, и мы с быстротой ласточки приближались к пограничным горам. С такой быстротой мы должны очень быстро достигнуть берега. Но куда направляется Алексей Платонович?
Упернавик в это время года лежит словно под заклятьем. Может быть, Алексей Платонович выбрал Годгааб или Юлиенгааб?
Мы не могли сказать, так как, хотя это и кажется странным, не обменялись относительно этого в последний час перед отлетом ни единым словом. Я знаю только, что у Алексея Платоновича был разговор со Снеедорфом…
До сих пор все шло наилучшим образом. А все же нам не удалось так легко выбраться. Грозный враг, о котором мы не имели и понятия, гнался за нами.
Заколдованная земля выслала его догнать улетевших смельчаков, которые могли открыть ее вековечные тайны. Ураган шел из центральных частей края.
Я видел через заднее окно, как его черная пасть поглотила луну, как распустил он по небу исполинские щупальца, чтобы схватить улетающую машину.
Алексей Платонович заметил приближающуюся опасность, и машина понеслась быстрее. Но, тем не менее, мрак приближался. Небо над нами было еще ясно и полно звезд. Но через несколько минут ураган захватил почти треть небосвода, и страшная черная тень легла на лед. А потом ураган догнал и нас.
Равнина, до сих пор мертвая, пришла в движение. Снежная пыль поднималась, как дым, и безудержно двигалась вперед. Высоко крутившиеся снежные вихри алчно вздымались в воздухе.
Напрасно Алексей Платонович пытался подняться над областью бури. Ветер каждый раз сбивал его вниз. Затем нас окутало облако дико крутящегося снега. Небо исчезло, и наступила беспросветная тьма.
Циклоплан, подхваченный страшным воздушным течением, несся вперед с быстротой, во много раз превосходившей быстроту турбин. Руль совсем отказался от службы. Мы отдались во власть бешеным стихиям.
К этому присоединилась новая опасность. Снег налипал на крылья аэроплана и отягощал их. Аппарат мало-помалу оказался в опасной близости к леднику. Окна также были залеплены снегом.
Поверхность льдов понижалась по направлению к морю, и циклоплан летел низко над равниной, в снеговом дыму, послушный воле ветра. О том, чтобы снизиться, нечего было и думать. Но вихрь мог нас занести далеко в неприступные ледяные поля Девисова пролива.
Вдруг раздался удар. Я был сбит со скамьи и отброшен к противоположному окну, которое, к счастью, выдержало. Надежда глухо вскрикнула. Машина ударилась колесами о ледник, отскочила и продолжала лететь.
Я уже было успокоил девушку, но тут раздался удар гораздо более сильный. Окна треснули, и поток ледяного воздуха и снежной пыли ворвался к нам и наполнил купе. Скрип и резкие удары послышались под нижней переборкой купе. Машина поднималась и качалась, как раненая птица. Она тащилась по льду.
Казалось, профессор делал попытки остановиться.
Мы ждали, полузасыпанные снегом, еще несколько секунд. Потом раздался треск; показался какой-то зеленоватый огонек и погас. Крыша над нами разлетелась, и мы были выброшены в мрачную пустоту. Мы упали в сугроб.
С отчаянием оглядывались мы вокруг, ища помощи.
Но вдруг рев ветра умолк. На небесах показались звезды. Буря утихла.
В это время какая-то серебряная, блестящая полоса показалась на горизонте над неподвижным слоем скопившихся черных туч.
Небо над нами заполнилось ликованием. Край побелел, засеребрился. Равнина выступила с поразительной ясностью; а вместе с нею и силуэты темных скал, которые окаймляли побережье к югу и востоку.
Появилась луна.
XLII
Так окончилось наше безрассудное фантастическое путешествие.
Циклоплан разбился на куски о скалы незнакомого берега. Мотор взорвался, крыша сломалась, турбинный вал был скручен и смят. Передняя будка ударилась о каменный выступ, и гениальный изобретатель погиб. Его дело погибло вместе с ним.
В тот же день мы похоронили Алексея Платоновича. Надежда совсем осиротела. Мы с Фелисьеном выстроили на берегу ледяную хижину. Что можно было пустить в дело из остатков машины, было нами использовано.
Итак, тут мы застряли. Перед нами было замерзшее море, из разбитых льдин на нем образовались торосы.
Слабый, едва заметный просвет на юге, говорил, что там сейчас день. Солнце там, к югу, ходит над более радостным краем и светит более счастливым. Здесь были одиночество и смерть. Но мы решили бороться упорно, до последнего вздоха.
Мы избежали одной смерти, чтобы принять другую, более ужасную. Единственной нашей надеждой были эскимосы. Я знал, что их колония у мыса Йорк довольно обширна, и что они предпринимают довольно продолжительные путешествия вдоль берегов.
Несколько недель сидели мы в своей хижине, и никто не приходил.
Мы совсем одичали. Убив тюленя, освещались его жиром и питались отвратительной пищей, так как наши запасы с циклоплана были съедены.
Единственное живое существо, виденное нами, был белый медведь, который бежал через залив и исчез на северо-востоке.
Снеедорф убил двух полярных зайцев, что поддержало нашу жизнь еще на несколько дней.
Однажды я стоял с Надеждой на льду, у предгорья, в то время, когда пламенные полосы развевались на небе, как вдруг среди простиравшейся перед нами пустыни послышался собачий лай.
Почти в ту же минуту мы заметили у основания предгорья движущиеся черные точки. Двое саней в собачьих упряжках приближались к нам, переезжая через залив.
Мы различили одетых в меха людей. Мы побежали навстречу, бессвязно крича и жестикулируя. Они остановились. Это были два европейца и один эскимос, который вел упряжку.
Мы поздоровались. Они ответили нам на чистом английском языке. Их судно «Президент Тафт» охотилось за тюленями в двух милях к северу, в заливе Ингельфиельд. Оно зимовало, затертое льдами.
Они гостеприимно взяли нас на борт и отвели нам две каютки. Там провели мы остаток полярной зимы.
Капитан Айзек Мортон, типичный янки, с льняными волосами, косоглазый, с кожей кирпичного цвета, оказался любезным хозяином.
Матросы были грубые, но славные парни. Они боготворили Надежду и держались по отношению к нам предупредительно.
С капитаном у нас был долгий разговор.
Мы рассказали ему столько, сколько сочли нужным. Но и этого было достаточно. Капитан слушал, сопя как морж: трое мужчин и девушка в ледяной хижине на пустом берегу!.. И никаких обломков судна!..
Однако он даже и глазом не моргнул. Погладил мочку правого уха, помигал глазами и просипел:
«Да… случаются удивительные вещи здесь, наверху, среди льдов… Дивные вещи…»
У нас же остались лишь воспоминания, подобные тяжелому сну. Мы избегали говорить о них, а когда весной льды выпустили нас, мы возвратились в милый Старый свет.
Иоганнес Иенсен
Ледник