Младыш сам ввел в свой быт немало разных новшеств, из-за которых трудно было сниматься с обжитого места. Так, он начал обзаводиться домашними животными. На охоте ему часто удавалось поймать жеребенка дикой лошади или самку северного оленя. Он приводил их домой и держал на привязи близ своего жилья. Эти пленники служили запасом пищи на случай нехватки дичи. С течением времени животных стало так много, что у Младыша составилось целое стадо диких лошадей, оленей и коз, расплодившихся в неволе. Ночью на них стали нападать волки, и Младыш устроил загородки и плетни. По осени он большую часть своего скота резал и вялил мясо на зиму. Но некоторых животных, ставших совсем ручными и как бы членами семьи, он оставлял зимовать. Маа и дети кормили их травой, которую собирали летом и сушили. Почти ручных лошадей и оленей, впрочем, не очень трудно было водить за собой, тем более, что животные мирились даже с тем, что Маа навьючивала на них часть своих пожитков, и, таким образом, приносили пользу. Дети же особенно сдружились с родившимися в неволе маленькими ласковыми лошадками, и придумали садиться на них верхом во время кочевок.

Шествие подвигалось в следующем порядке. Во главе с кремневым топором в руках шел Младыш, всегда грозный и готовый в любую минуту отразить нападение. У него был только один глаз, но этот единственный глаз видел каждую мелочь на целую милю вокруг. Преграждавшие путь большие камни Младыш сворачивал на ходу руками, а затем откатывал в сторону ногой, не останавливаясь и не спуская глаз с горизонта. За Младышем следовала Маа со своей поклажей, дети и животные в трогательном согласии — малые верхом на больших. Шествие обыкновенно поливал дождь, а на горизонте мигал зеленый глаз Ледника, ставшего им всем родным и все-таки гнавшего их с места на место! Да, так кочевал человек каменного века со всем своим домашним скарбом и домочадцами.

Но пришло время, когда кочевки прекратились. Прожив целый год на скалистом плоскогорье, Младыш и его семья не захотели уходить оттуда, и Ледник обложил их со всех сторон.

Плоскогорье занимало пространство в несколько миль и было довольно ровным, но настолько высоко, что Ледник не мог переползти через него, а растекался вокруг. Образовался как бы остров, со всех сторон окруженный льдом; на этом острове семья Младыша и осталась жить, а Ледник ширился да ширился и двигался вперед.

И семья Младыша росла; мальчиков и девочек было уже столько, что число их превысило родительский запас чисел и даже понятие «много». Но каждый в отдельности не давал забыть о своем существовании и ел независимо от своего порядкового номера. Маа, упражнявшая раньше свои собирательные наклонности на вещах преходящих, поставила себе глобальную задачу и, казалось, намеревалась произвести на свет целый народ, Каждый год, с наступлением короткого лета, украшавшего скалистый остров цветами и листвою, из корзинки за спиной Маа высовывалась новая пушистая головка.

Старшие выросли, и у Младыша завелись уже почти взрослые сыновья; и они тоже начинали зорко обводить глазами горизонт, озаренный зеленым блеском Ледника, и чутко раздувать ноздри, как будущие великие звероловы.

Младыш и его семья вряд ли прожили бы на северном скалистом острове, среди льда, столько суровых зим, прерывавшихся лишь короткими дождливыми летними промежутками, если бы Младыш, вынужденный такое долгое время обходиться без помощи огня, наконец, не добыл его вновь.

Но и тут подтвердилось то, чему учила Младыша вся его жизнь в борьбе с невзгодами, а именно, что бытие человека обновляется лишь после того, как истощатся все имеющиеся возможности. Огонь явился в самый разгар зимы и крайней нужды. И явился не от удара молнии, не в виде упавшего камня, вообще — не как благодать свыше. Жалкий, покинутый божеством Младыш сидел среди льда и до тех пор добивался огня, колотя камень о камень, пока огонь не явился. И все же это было огромное чудо, что огонь вспыхнул у него под руками, великая победа, навеки прославившая Младыша и давшая ему господство на земле.

Младыш давно уже знал, что огонь каким-то непостижимым образом, скрывался в кремне или в окружающем кремень воздухе; он чуял дыхание огня, когда откалывал от большого кремня осколки для своих ножей или обтесывал крупный камень; он чуял сильный запах гари, будивший в нем так много воспоминаний — о тлеющих под золою угольях, о первобытных лесах, булькающих болотах, грозе… И он усвоил себе особую привычку, которую Маа подметила, но не могла понять: обрабатывая кремни, он непременно нагибался лицом к камням и как будто вдыхал в себя что-то, широко раскрыв рот и раздувая ноздри. В эти минуты Младыш чуял дух огня, и немудрено, что Маа не могла знать, о чем он в это время думал. Случалось также, и довольно часто, что огонь показывался, особенно когда Младыш обтесывал кремень в темноте; из камня невзначай выскакивали, вспыхивали и погасали в одно мгновение искры, брызги радуги, похожие на каких-то маленьких вестниц из мира звезд; они вспыхивали и пропадали под руками Младыша, будоража его разум. С тех пор, так Ледник сомкнулся вокруг жилья Младыша, зимы становились все суровее, мороз крепчал, и все кругом превращалось в лед, который трескался и звенел в разреженном воздухе; наконец, стало так холодно, что Маа и детям приходилось все время лежать в убежище, под целою горою теплых шкур. Тут-то Младыша и обуяло вдруг отчаянное упорство, как в то первое время когда он остался голым и одиноким лицом к лицу с холодом, грозившим лишить его жизни. Теперь, сейчас же, нужно было совершить что-то, сделать невозможное!..

И он схватился за то, что было ближе всего под рукой и знакомо ему — стал отбивать от глыбы кремня осколок за осколком. Изо дня в день и при слабом свете солнца и в тумане, сидел он, закутанный до бровей в шкуры, у входа в свое жилье и дробил кремень за кремнем. Он не давал себе отдыха, глядя, как они дымились в колючем морозном воздухе. Груды осколков и щебня росли вокруг него, а он все дробил и дробил… Так прошел первый день. Солнце, далекое, тусклое и холодное, как кусок льда, закончило свой небесный путь и опустилось к краю земли за нескончаемыми снежными полями; надвинулась ночь с северным сиянием и крупными мерцающими звездами; каменное жилье Младыша занесло снегом, и только темная дыра, из которой тянуло теплом, говорила о присутствии там живых существ.

Стадо северных оленей прошло мимо по скрипучему снегу; они шли, понурив покрытые инеем морды, останавливаясь и испуская странный, хриплый, гортанный звук pay, — это их разговор. А северное сияние полыхало над Ледником и разливалось по небу, словно чей-то безумный, беззвучный смех. Большая Медведица хмуро мигала, то показывая все свои звезды, то прячась за морозной дымкой.

На другой день, едва забрезжил свет, Младыш опять уселся у входа своего жилья и без устали, безнадежно, бил камнем о камень; лицо у него совсем застыло, и только ноздри продолжали вздрагивать и раздуваться. Бешеная работа согревала его, но это был единственный результат. А бедная Маа думала, что холод заколдовал его.

Но Младыш продолжал трудиться. Раз огонь был где-то внутри камней, — значит, можно было и выгнать его наружу! Где-нибудь да сидел же он, и пусть даже таково проклятое счастье Младыша, что камень с огнем должен попасться ему в руки последним из всех, и пусть камней тут хватит на целый век, все равно: Младыш состарится, одряхлеет за этой работой, а своего добьется! Когда запас камней истощался, он принимался таскать к своему жилью новые и перекатывать туда из ближних мест все глыбы, какие только можно было сдвинуть с места, а потом разбивал их. Но огонь все не появлялся. И лютая зима прошла.

Летом Младыш насобирал камней отовсюду, где только мог их найти, и перед его жильем вырос целый каменный холм. Все лето он только и делал, что бродил под холодным проливным дождем да отыскивал и таскал домой камни, камни и камни, чем, в конце концов, довел до слез даже терпеливую и сдержанную Маа. Она и дети без устали собирали запасы, хотя на их острове уже не осталось почти ничего съедобного. Ручные звери тоже были съедены. Как же быть? Чем жить? Младыш не дотрагивался до своего охотничьего оружия, и когда Маа смотрела на него влажными глазами, отвечал ей каким-то чужим, неузнающим взглядом. Он сильно изменился, — грязный, заскорузлый, весь в каменной пыли и облепленный щебнем чуть не до самых бровей; одинокий глаз дико сверкал воспаленным белком, а в пустую впадину другого глаза набились грязь и пыль. Порою ему и самому начинало казаться, как Маа, что мороз вселился в его душу. Но на следующую зиму он все-таки добыл огонь! Однажды он, по обыкновению, сидел и разбивал камни, одурев от запаха гари, который начал действовать на него одурманивающе, — его так и клонило ко сну, хотелось спать, спать без просыпу… Вдруг под руки ему попался камень, который сразу дал крупные искры. Младыш ударил по нему еще, посильнее, и из камня так и брызнул огонь голубыми искрами, целые снопы искр, которые, прежде чем погаснуть, извивались некоторое время в воздухе огненными змеями. Огонь! Огонь!