Еще четверть часа пути новым коридором. Потом мгла исчезла и появилась светлая точка. Это была звезда.

Камень наполовину закрывал выход из коридора. Голый и усыпанный снегом куст летом закрывал своею листвою другую половину выхода.

Каму осторожно вылезла вон, дав нам знак, чтобы мы подождали. Мы погасили факелы. Прошло десять долгих минут, потом лицо молодой девушки появилось в отверстии.

Помогая друг другу, мы выбрались через трещину на свежий воздух. Кругом стояла тишина…

Светил месяц. Весь край тонул в магическом, серебряном свете полной луны. Быстрым маршем следовали мы за Каму. Осторожно и тихо направлялась девушка к ближайшим, покрытым лесом холмам. Через четверть часа мы были под деревьями.

Кедры были занесены снегом, и там, где их ветви соединялись, образовались снежные крыши. Внизу была тьма.

Затвердевший снег не давал проваливаться в сугробы. Он тихо скрипел под ногами.

Как было жутко в этом грозном лесу! Свет месяца падал между покрытыми снегом деревьями, которые искрились и блестели.

Мы вышли к замерзшему потоку, где было свободней. Теперь уже мы чувствовали себя в безопасности. Катмаяк остался позади, исчез за холмами.

В одном месте Каму остановилась. Она прислушивалась к тишине и жадно вбирала в себя ноздрями воздух. На лице ее вдруг показался ужас. Две тени двигались стороной…

— Гак-ю-маки, — дрожа прошептала она. Мы были обнаружены. Дикие существа, укрытые мраком, бесшумно и настойчиво гнались по нашим следам.

Наконец, лес кончился. Появилось каменистое, покрытое снегом пространство. От него поднимался трехгранный каменный пик. Дальше дороги не было.

Каму повернула вправо. Мы перелезали через камни, падали в полные снега ямы. Когда же мы оглянулись, мы увидели между обломанными крайними елями четыре согнувшиеся, лохматые фигуры, двигавшиеся вдоль окраины леса.

Мы были теперь под самым каменным пиком и ломали себе голову, как подняться еще выше.

Но когда свернули в сторону, оказалось, что в разъеденной скале образовались выступы, естественные ступени, — лестница для великанов, по которым должны были взбираться мы, несчастные карлики. Мы стали карабкаться вверх. Нам все время угрожала опасность сорваться вниз.

На высоте двадцати метров я оглянулся и заметил трех гак-ю-маков, преследующих нас между камнями; четвертый исчез. Тут я увидел, что у дикарей приготовлены пращи. Один из них только что начал взбираться по каменной лестнице. Видя это, Каму пришла в бешенство; она нагнулась над обрывом и, сжав кулаки, с искрящимися глазами, яростно стала кричать на преследователя.

Троглодит вложил камень в ремень и начал кружить им над головой.

— Куа! Куа! — кричала Каму, как разозленная ворона. Тут за мною послышался вздох. Это вздыхал Алексей Платонович Сомов. Он стал сильно волноваться. Этот месяц, эти скалы, все окрестности, казалось, производили на него магическое действие. Лицо его изменилось; он дрожал, как лист. Им овладел припадок сильного возбуждения.

— Ради бога, — кричал Снеедорф, — идите на помощь! Он упадет в обморок.

Засвистел брошенный голыш, и кто-то вскрикнул. Камень не попал в Каму, а ударил по виску Алексея Платоновича. Изобретатель потерял сознание и начал падать. В следующий момент он свалился бы вниз, если бы его не подхватил Снеедорф.

На этот раз прозвучал выстрел. Это выстрелил Фелисьен.

Троглодит свалился, падая со ступеньки на ступеньку, ударясь и отлетая, пока не исчез где-то в глубине мрака. Другие два дикаря после выстрела спрятались за камнями.

Мы продолжали путь. Снеедорф на своих сильных плечах нес Алексея Платоновича. Старик был сух и легок, как дитя. Он тихо стонал. Тем не менее, подниматься с такой ношей было тяжело, и, поскальзываясь на льду, сильный Снеедорф несколько раз падал и больно ушибался. Но, наконец, мы все же оказались наверху.

Небольшая каменная площадка, около двадцати метров шириной, немного покатая к краю пропасти, заканчивалась сзади верхушкой скалы, поднимавшейся еще на десять метров.

На уровне площадки эта пирамида имела выбоину, образовавшую высокий свод пещеры. Благодаря площадке, снизу этой выбоины нельзя было увидеть. В ее черном отверстии неясно виднелся какой-то фантастический силуэт.

Едва переведя дух, Фелисьен победоносно закричал и побежал во всю прыть. И мы, шедшие за ним, увидели, наконец, машину Алексея Платоновича. Избежав в этой пещере разрушительного влияния погоды, машина была цела и, казалось, невредима!

Словно какой-то мистический дракон, сидящий в неприступном каменном логовище, притаилась эта машина в пещере.

Нас охватило непобедимое желание коснуться машины рукою. Но прежде необходимо было заняться обороной. И пока мы с Надеждой пытались привести в чувство раненого, остальные укрепляли террасу, готовясь к борьбе.

На место, где каменные ступени расширялись в площадку, навалены были каменья, и через короткое время там возникла настоящая стена с удобно расположенными бойницами!

Каму, вооружившись дубинкой, сидела на страже у воздвигнутого укрепления.

Профессор лежал на снегу с закрытыми глазами: луна освещала его. Мы заботливо осмотрели его рану и нашли, что кости и череп целы; удар пришелся вдоль виска, содрал кожу и поранил ухо. Непосредственной опасности не грозило. Нам удалось влить в рот больного несколько капель рома, после чего мы уложили его на постель из мха в задней части пещеры. Я же пошел осматривать машину.

Никогда я не видел ничего более странного. Длинная металлическая труба легкой прочной конструкции являлась главной частью машины. Эта труба на обоих концах воронкообразно расширялась, и в местах расширения, как переднем, так и заднем, были установлены сильные воздушные турбины.

Двигатель и будка пилота были спереди, за первой турбиной, а сзади помещалось два небольших закрытых купе. Над турбиной и близ нее раскидывались планирующие поверхности аэроплана. Как я заметил, их натянутая черная материя пружинила от стальных вставок. Сзади торчал длинный хвост, вроде хвоста ласточки.

Весь аппарат лежал на четырех низких пневматических колесах. Это был настоящий циклоплан, — машина, которая поднимается циклоном, воздушным вихрем, проходящим через трубу.

Этот искусственный смерч гонит машину вперед и обеспечивает ей, кроме того, почти абсолютное равновесие, отсутствие которого было дефектом всех предыдущих опытов.

Я занялся обоими моторами. Это было настоящее произведение искусства, нечто новое в этой области.

В будке пилота, при свете луны, блестели металлические и костяные рычаги, рукоятка руля, регуляторы. Я видел прибор, контролирующий скорость, высоту и направление. Не было недостатка и в хорошей карте полярных стран.

В обоих задних купе, уравновешивающих моторы и будку пилота, мы нашли множество запасных частей машины. Был тут также и небольшой запас пищевых продуктов и балласт. Резервуары со спиртом были не тронуты.

Фелисьен бегал вокруг, и восторженные возгласы вырывались у него из уст. Он, наверное, думал, что достаточно привести в движение моторы, нажать рычаг, чтобы полететь.

Я успокаивал его, чтобы он не выкинул какой-нибудь сумасбродной штуки. В этот момент тихим голосом нас окликнула Надежда.

Алексей Платонович пришел в себя. Я тотчас заметил, что в его глазах уже нет обычного бессмысленного выражения, и что зрачки его в нормальном состоянии. Приподнявшись на локтях, он попытался заговорить.

— Что случилось? Что случилось?..

Его взгляд, переходя от одного к другому с любовью остановился на машине. Казалось, он припомнил все.

— Надя!.. Наденька! — продолжал он тихо. — Ты пришла?.. Дорогая моя!..

Сильное механическое сотрясение — удар голышом — в минуту душевного кризиса подействовало на него благотворно. Память вернулась к больному. Она вернула его к тому моменту, в котором оставила. Все, что случилось во время болезни, для него не существовало.