Поведение нашей собаки тоже обращало на себя внимание. Она возбужденно бегала вокруг, обнюхивала землю, а потом, поднявши морду кверху, начала выть, пробуждая кругом тоскливое эхо.

Я внимательно осмотрел местность. Остальные тоже разбрелись, осматривая окрестность. Но самым счастливым был Фелисьен. Немного погодя он прибежал с добычей, которую нашел на высохшей ветке кедра, на высоте двух метров над землей.

Я долго и задумчиво осматривал эту добычу. То был клочок шерсти, состоявшей из длинных чуть-чуть волнистых волос, похожих на конские. Цвет их был рыжевато-бурый.

Вдруг в моей голове мелькнула догадка. Но моя мысль показалась мне столь чудовищной и смелой, что я не осмелился произнести ее вслух. Это рычание в лесной чаще, эти следы огромных ног, и, наконец, эта шерсть! Неужели это возможно?!

Я поднял голову и поглядел на Снеедорфа. Взгляды наши встретились. И тут я понял, что та же мысль возникла и у старого исследователя, мысль дикая, которой не решился высказать даже он.

XVII

Мы сделали короткую остановку, поели и отдохнули, потом пошли по более удобной тропинке, которая была выбита неизвестными громадными существами, населявшими эту тайгу.

Мы шли с ружьями наготове, но нигде не было и признака опасности. Через час мы услышали шум воды. Деревья расступились, и мы увидели русло реки, загроможденное валунами, между которыми с шумом и гневом неслась грязная ледниковая вода. В этом месте, через нее, видимо, переходили громадные животные. Следы их исчезали в воде.

Идя по берегу против течения, мы увидели край того гигантского ледника, порождающего эту реку.

Поражающе удивителен был этот вид. Гладкая голубоватая стена льда поднималась здесь отвесно на высоту, по крайней мере, в тридцать метров. Над землей виднелась ледниковая пещера, откуда с шумом вырывалась вода.

Ледник вздымался и рос по направлению к горной цепи, пока не переходил наверху, над тучами во внешний гренландский ледяной покров. Морены, которые он образовал, принося в долину миллионы тонн камней, разворотили лес у подножья скал. И нам ясно было видно наверху, на его хребте, несколько огромных черных камней, которые были оторваны необузданной силой замерзшей воды от склонов соседних гор…

В честь главы экспедиции мы назвали этот ледник именем Снеедорфа. А река, которая вытекала из ледника, была единогласно названа «рекой Надежды».

Куда нас поведет она? Хорошо, если укажет нам дорогу, следуя которой мы сможем изучить тайны оазиса и объяснить загадочную судьбу Алексея Платоновича, — тогда она вполне заслужит свое имя.

В то время, как мы отдыхали на скалах, Сив и эскимос бродили по окрестностям.

По привычке я не спускал глаз с Сива, который теперь, будучи под строгим надзором, не решался даже глядеть на Надежду. Из-за неясного предчувствия опасности, исходящей от этого человека, я не уменьшал своей осторожности. Из-под опущенных ресниц я вдруг увидел, как на смуглом обросшем лице Сива вдруг появилось недоумение, потом радостное изумление. Он сделал движение, как будто хотел что-то поднять. Но вдруг, по-видимому, почувствовав мой взгляд, он овладел собой и продолжил свое безразличное шатание по берегу.

Не медля, я поднялся и поспешил к тому месту, где прежде стоял Сив. Долго и напрасно я всматривался в дикий хаос камней, пока у меня не вырвался крик изумления: передо мной, наполовину выглядывая из воды, лежал обломок рулевого колеса от нашего автомобиля…

Я тут же позвал своих спутников. Какая удивительная находка! Иначе и не могло быть. Вода, тая у основания материкового льда, прорыла себе дорогу, — ледяной тоннель, заполненный потоком, стремящимся в том же направлении, в каком склонялся и ледник Снеедорфа. Наша машина упала в трещину и, разбитая, была подхвачена на ее дне рекой Надежды, утащена и выброшена на берег этой неизвестной земли.

Где же остальные обломки? И где трупы Петера Гальберга и Стеффенса? С тяжелым чувством мы разошлись по берегам грязного потока.

Мы искали между камнями на берегу, взбираясь на скользкие, окруженные зеленой несущейся водой, обломки скал, в водоворотах, где кружилась пена, в наносах сыпучего, проваливающегося под ногами песка.

Увидя место, где наваленные камни образовали порог поперек реки, я решился переправиться на другой берег.

Нигде больше ни обломка, ни винта. Только тот единственный кусок стали, который ничего не мог рассказать нам о ходе мрачной катастрофы, совершившейся в глубинах ледника.

Наше разочарование было полным. Напоминание о недавнем несчастье взволновало и расстроило нас. Я же так и не смог догадаться, почему Сиву хотелось утаить свою находку.

В моей голове рисовались картины катастрофы: как машина летит в бездонную глубь, ударяясь о лед и скалы, как она падает в подземный поток, который несется по гладкому ледяному тоннелю, увлекая все дальше и дальше. Затем становится светло, и вот она уже мчится через выход пещеры прямо в девственный кедровый лес. И стало ясным, что мы не можем надеяться увидеть кого-нибудь из своих друзей живым.

Возможно, конечно, что, направляясь вниз по течению реки, мы найдем где-нибудь вдали запутавшиеся в корнях остатки до неузнаваемости обезображенных трупов.

После трехчасового отдыха мы отправились в обратный путь по правому берегу реки Надежды, путь, который оказался полон невероятными приключениями.

Вода часто образовывала здесь стремнины, пороги, водопады, широкими потоками, низвергавшимися со скал. Вдоль русла во многих местах валялись вырванные стволы кедров, некоторые из них были покрыты еще свежим мхом, другие были выбелены водой и солнцем, как старые кости.

Тайга здесь по берегам пострадала от осенних бурь. Груды бурелома, разлагаясь, лежали в диком хаосе, а животворное весеннее солнце, словно чародей, порождало новую поросль — тысячи молодых кедров, поднимавших свои зеленые головки между телами своих павших предков.

Затерянная земля (Сборник) - i_080.png

В других местах лес был не тронут: мощные ветви зеленых великанов простирались далеко над водою, а подлесок тянулся до самого края подмытого берега.

Часто мы вынуждены были из-за завалов углубляться в лес, но даже там, в печальной тишине леса, слышен был приглушенный шум реки.

Являясь откуда-то с таинственного севера, благодаря воздействию неизвестных климатических условий, тепло переходило почти в духоту. Мутные, словно свинцовые туманы закрыли солнце. Лес стоял неподвижно, и единственным звуком, в этой мертвой тишине, был шум реки.

Но вдруг послышался сильный шум справа от нас Подлесок трещал, а земля тряслась под тяжелыми шагами. Одновременно с этим уже знакомый голос издал свое рычание так близко, что мы сразу стали, как окаменелые.

Ему ответили другие такие же голоса: жуткая какофония хриплых военных труб и гудящих тромбонов. Бедный эскимос подскочил, как сумасшедший.

— Коквойя!.. Коквойя!.. — закричал он прерывающимся голосом. Это слово означало грозного демона иннуитских верований, демона со страшными черными щупальцами.

Мы увидели что-то вроде черной змеи, кружащейся на фоне серого неба между острыми верхушками двух низких кедров. И тут же с шумом и треском к реке двинулись громадные, неуклюжие, темно-рыжие, с огромными белыми клыками, горы мяса, от бега которых стонала земля.

— Торнагуксуак! Гигантская тень!.. Торнагуксуак!.. Дух!.. Дух!.. — кричал Эква.

Я глядел, как загипнотизированный, и словно издали услышал голос Надежды:

— Это мамонты!..

Мамонты выбежали из леса и бросились в реку, чтобы перейти ее. Их было пять, вел их громадный старый самец. Он был около пяти с половиной метров высотой, с громадной, почти черной гривой на шее и длинной бахромой на боках и брюхе. У него был высокий, странно выгнутый лоб. Его маленькие уши находились в постоянном движении, а между желтоватыми клыками извивался подобно толстому червю косматый хобот.

Мамонт вошел в русло, и вода с пеной разбивалась о столбы его ног.