И Сэм направился вниз по ступенькам, ни на мгновение не спуская глаз с человека на кресте.

А человек все еще кричал, зовя на помощь. Правда, Сэм до сих пор так и не смог разобрать ни единого слова. Возможно, они были на иностранном языке, а может, так искажены, что значение их ускользало от Сэма. В любом случае он не понимал ничего. Один лишь тон – умоляющий, просящий и требовательный – говорил сам за себя. Он требовал немедленно избавить кричавшего от непереносимой муки.

Человек вертел головой из стороны в сторону. Он изгибал тело так, будто крест раскален докрасна и он предпринимает безнадежные попытки сорваться с крестовины.

Сэм медленно приближался к кресту. С невероятным изумлением взирал он на распятого.

Человек не был приколочен к дереву гвоздями. Крест отрастил нечто вроде длинных острых игл, похожих на иглы дикобраза, и кто-то прижал человека к ним, держа его в этом положении, пока иглы не проросли сквозь мягкие ткани тела, так что теперь человек висел только на них, подобно бабочке, пронзенной острым шипом розы. Смертельные шипы торчали из рук, ног, живота, груди и горла, давая крови выход наружу.

Должно быть, он чувствует себя так, будто в него ударила молния. Но так ли это на самом деле?

Так размышлял Сэм, подходя к подножию креста, вбитого в центральное углубление алтаря и походившего на невероятно колючую рождественскую елку, высаженную в фигурный сосуд. Если в тебя ударит молния, то ощутишь ли ты электроны, проникающие в тебя сквозь кожу, миндалины и кровеносные сосуды, как острые злые иглы, вонзающиеся в тело?

Человек в красных башмаках корчился на кресте, смотря на Сэма огромными карими глазами, в которых сосредоточивались вся его душа и вся его боль, как то и должно быть со святым, подвергнутым страшнейшим пыткам.

Один из шипов вылез наружу из соска на груди мученика. Кровь сочилась оттуда прямо к ногам Сэма, будто вода из дождевой трубы. Крупные пятна жидкости, живой и алой, нарушали мертвенный покой серой пемзы, из которой был сделан пол.

Человек смотрел на Сэма с высоты. Он перестал кричать, он гипнотизировал Сэма своими огромными карими глазами, из которых текли боль и печаль.

Сэму стало невмоготу. Он больше не мог стоять и смотреть, как умирает на кресте этот человек.

Он вообще ничего больше не хотел от этого амфитеатра. Только одного: он жаждал оказаться немедленно дома.

Не оглядываясь, он повернулся и пошел прочь от висящего мученика.

Он почти взлетел до самых верхних рядов амфитеатра.

Парковочная площадка исчезла. Исчезла вместе с зелеными лугами и полями Йоркшира.

Перед Сэмом тянулись одни амфитеатры, все точно такие же, как и тот, который он только что покинул. Зрелище было похоже на то, которое можно наблюдать в зеркальной кабине лифта. Там вы можете увидеть свое отражение, повторенное бессчетное число раз. Миллионы отражений, уходящих вдаль. Навсегда. В Никуда.

Точно так было и с амфитеатрами. Они тянулись в бесконечность один за другим.

Сэм несколько раз повернулся вокруг своей оси, как если бы пытался разучить па замысловатого танца. Но все, что он видел, были амфитеатры, смотревшиеся как пятна на лике Земли и уходившие вдаль, занимая каждый квадратный дюйм площади.

Затем, как это частенько бывает во сне, по какой-то неизвестной причине механизм сна, качавший образы непонятно откуда прямо в мозг Сэма, внезапно остановился.

Сэм проснулся и открыл глаза.

И именно в это мгновение он заподозрил, что сон еще далек от своего окончания.

Он взглянул направо. Соседнее место занимала Зита. На ней были солнцезащитные очки, и она складывала в своем отрывном блокноте какие-то цифры, тихонько напевая под нос:

Выходите вечерком, выходите вечерком, девушки Буффало...

Слева от Сэма сидели четверо молодых людей в театральных костюмах: Дракула, Лорел, Харди, а также блондинка в шкуре гориллы минус голова зверя.

На скамьях амфитеатра можно было насчитать еще человек двадцать. Примерно еще столько же толпились на узкой лестнице, которая вела наверх, а потом выводила к парковочной площадке.

В самом центре арены стоял тип средних лет в золотом жилете, который вкалывал булавку в воротник своей рубашки. Он явно только что кончил читать лекцию.

Сквозь V-образный вход в амфитеатр Сэм видел шикарную яхту, пришвартованную к берегу. Рядом с ней стояло узкое суденышко с изображенным на стене каюты красно-золотым драконом. Виден был и значительный отрезок реки, сверкающей под солнечными лучами, а также пологие холмы на том берегу.

«Черт побери, я становлюсь дряхлым старикашкой уже в двадцать шесть лет, – сказал Сэм себе. – Сижу тут всего двадцать минут, а уже заснул на солнышке. И это еще не все. За это время я умудрился посмотреть удивительно странный сон».

Но, думая о странном сне, он имел в виду вовсе не тот, в котором он спускался на арену, где на кресте с огромными шипами висел человек в красных ботинках.

Нет. В этом странном сне он уходил из амфитеатра в сопровождении Зиты, а потом отправлялся вместе с ней в кафе. Там они съели по тарелке жареной трески, а также целую груду золотистых вкусных чипсов, которые они по настоянию Зиты зачем-то поливали уксусом. «Именно так мы их едим здесь, – сказала она ему с одной из своих широких тигриных усмешек, которую ни один даже самый смелый мужчина не посмел бы проигнорировать. – А потом будут „напоследки“», – сказала она.

– Напоследки? Что такое напоследки? – спросил он, откидываясь назад, чтобы избежать запаха уксуса, исходившего от Зиты.

– Напоследки – это пудинг. Знаешь, что это такое? Сладкое.

– Ну еще бы!

– В этом кафе подают настоящего «Пятнистого парня». Хочешь попробовать?

– "Пятнистого парня"? Даже не знаю. – Он удивленно задрал бровь. – Звучит чуточку неприлично.

– Он тебе понравится, я уверена! – И тут же сделала заказ, так и не спросив его согласия.

Надо сказать, что этот сон казался Сэму удивительно реальным. Кафе находилось примерно в центре цепочки лавочек. Мимо него громыхали и гудели автобусы и грузовики. Владелец заведения украсил его фотографиями и рисунками щенят. Потом появился «Пятнистый парень». Им оказался огромный кусок пудинга вполне определенной формы, весь испещренный темными пятнышками изюма и ягод черной смородины. Он развратно возлежал в миске дымящегося сладкого крема.

И как в самых обычных реальных кафе, в него все время входили посетители. Или выходили. Включая бродягу с рыжеи шевелюрой и в рабочем комбинезоне, который купил (или выпросил почти даром) чашку бульона и кусок шоколадного торта. А еще Сэм отчетливо помнил человека в форменном мундире частной охраны, который уронил сахарницу со своего стола себе на штаны и воскликнул: «Ух ты! А я и без этого считал, что я мужчина-конфетка!» Это вызвало несколько смешков у других клиентов и грустное покачивание головой со стороны хозяина, который вышел из-за прилавка с веником и совком.

Ничего странного в этом сне не происходило. Владелец не превращался в огромную летучую мышь и не улетал, еле шевеля огромными крыльями, над крышами домов Кастертона. «Пятнистый парень» не оборачивался маленьким пирожком. Зита была Зитой – милой помощницей режиссера со сверкающей червонным золотом косой, толстой, как корабельная цепь.

Сэм Бейкер охотно поставил бы свою лучшую рубашку на то, что и ленч, и кафе были вполне реальны, а вовсе не снились ему.

Но вот он сидит здесь в амфитеатре, под жарким солнцем, а Зита сидит рядом, складывая столбиком цифры стоимости оборудования, в то время как туристы движутся к своим автобусам и машинам.

Он огляделся, прикрыв глаза от яркого солнечного света ладонью.

И только одно показалось ему странным.

Все находившиеся в амфитеатре знали, что тут случилось нечто загадочное.

Люди стояли, озирались вокруг, будто видели что-то неправильное, хотя и не были уверены, в чем именно оно заключалось. Сэм видел по меньшей мере человек шесть, которые почесывали в затылке, недоуменно осматриваясь по сторонам. Две женщины спустили солнцезащитные очки на самый кончик носа, чтоб те не мешали своим хозяйкам видеть лучше. Может, дамы боялись, что поляризованные стекла сыграли с ними какую-то глупую шутку? У дам был такой вид, будто они хотели спросить: