– А прыжок может состояться в любую минуту, – добавила Дот, снимая с пальца кольцо с драгоценными камушками.

Сэм, прибегнув к сливочному маслу, с некоторым трудом снял с пальца кольцо с печаткой. Ему подарила его мать на восемнадцатый день рождения. Но Сэм понял, что затеял Джад. Если они останутся тут на продолжительное время, им потребуется еда. Кроме того, Дот права – после следующего прыжка вещи вернутся как по волшебству.

Переговоры вел Джад, взявший собранные драгоценности, а также свои антикварные карманные часы с золотой цепочкой и печатками. Торговался он с азартом.

Сэм думал, что торг будет вестись медленно, в классическом стиле деревенских простофиль: «Ага, а овес-то нынче дорожать будет, верно, говорю, а?» Но речь торгующихся была столь быстрой, что он с трудом поспевал за ней. Слова громоздились друг на друга, сливались, а смысл нескольких фраз он вообще не сумел уяснить. Да, характер произношения и сам язык уже успели заметно измениться, хотя путешествие во времени заняло немногим больше сотни лет.

Через десять минут пустая лодка уплыла вниз по течению, а Сэм и Джад принялись перетаскивать купленные припасы вниз. Бартерная сделка включала также здоровенный круг твердого красноватого сыра. Джад понюхал его и усмехнулся:

– Ты только понюхай его! Настоящий сыр! Господи... м-м-м...

– Нам не удастся впихнуть его в ваш холодильник. Я мог бы попросить Карсвелла...

– Настоящий сыр в холодильник не кладут. Настоящий сыр – он ведь живой, в нем полно всяких микроорганизмов. Холод их убивает. Нас просто приучили есть мертвый сыр, у которого текстура как у обыкновенного мыла. Настоящий живой сыр надо хранить при комнатной температуре. Есть его надо в тех же условиях, при каких пьют красное вино.

Сэм даже удивился, сколько радости извлек Джад из такой простой вещи, как кусок сыра. Может быть, издержки путешествия во времени чем-то все же вознаграждаются?

Ли Бартон и Сью Ройстон вышли из Гостевого центра, неся пару подарочных жестяных барабанчиков, на которых было написано «ЙОРКШИРСКИЙ ЧАЙ – ТРАДИЦИОННЫЙ СТАРИННЫЙ НАПИТОК».

Сью где-то оставила пиджак Стана Лорела и его котелок, но все еще продолжала носить мешковатые брюки и твидовый жилет своего персонажа.

Ли спросил:

– А что, у Николь есть список пассажиров?

– Насколько я знаю, да. А что?

– Я хотел бы обновить его на сегодняшний день.

– Ты хочешь вычеркнуть тех, кто не вернулся после последних подвижек во времени?

Она оглянулась на музейное помещение, служившее им временным моргом.

– Что ж, формулировка вполне приемлемая. Можешь отнести это за счет подготовительных курсов для «сопровождающих», но я чувствую себя куда комфортнее, если на каждом клиенте у меня есть своя этикетка.

– Клиенты? – Прижимая к груди барабанчик с чаем, Сью бросила взгляд на людей, вылезающих из автобуса после ночного сна или уже покидающих туалеты и размахивающих руками, чтобы высушить их. – По моему мнению, путешествие во времени – Великий Уравнитель. Демаркационная линия между подателями услуг и клиентами уже стерлась ко всем чертям. – Сью вымученно улыбнулась Ли. – Извини. Да, я думаю, ты затеял нужное дело. Но вот где находится Николь, я решительно не знаю.

– А я думал, вы этой ночью спали вместе?

– Утром я ее не видела. – Глаза Сью немного потемнели от усилий пробудить воспоминания. – Но если подумать, то я ее после вчерашнего ленча вообще не видала. А ты?

– Тоже нет. И на барбекю ее не было.

– Может, она себе парня нашла?

– Сомнительно. Не верю, что она могла уйти, не сказав нам ни слова. Как полагаешь?

– Да, это на нее не похоже. Николь... ох, прости... – На ее лице появилось выражение тревоги. – Куда, черт возьми, она могла запропаститься?

Когда Уильям предложил Николь взглянуть на ее обнаженное плечо, она точно заледенела. Сердце подпрыгнуло чуть ли не до горла и там взорвалось, почти лишив Николь возможности дышать. На лбу выступили бусинки пота. Они появились внезапно, вызвав ощущение холодной дрожи.

Ты теперь одна из нас...

Эти слова кружились в ее голове точно рыба, попавшая в захлопнувшуюся кошельковую сеть.

Ты теперь одна из нас...

Прежде чем она принудила себя взглянуть на плечо, она перевела взгляд со спокойных зеленых глаз Уильяма на Тони, у которого птичья голова торчала прямо под глазом, а потом на Гримвуда с его роем пчел, прилипшим к лицу, будто его приклеили каким-то суперклеем.

Ты теперь одна из нас...

У страха вкус алюминия. Она слышала эти слова и раньше, но теперь знала, что это правда. Вкус металла волнами пробегал по ее языку. Сердце билось все сильнее... Мир отступал в какой-то темный туман, заволакивавший все вокруг.

И в то же время она понимала – откладывать нельзя. Она посмотрела.

Несмотря на плотно сжатые зубы, у Николь вырвался низкий стон. Она смотрела, и все ее внимание сосредоточивалось на крохотном участке кожи – величиной с ноготь большого пальца.

Там, почти на тыльной части плеча, где начинается переход к шее, был бугорок.

Глаза Николь впились в него с такой силой, что кожу вокруг них защипало.

Бугорок был покрыт серым мехом.

Загипнотизированная видом пушистого бугорка, Николь осторожно протянула к нему палец, чтобы тихонько, совсем слегка, коснуться его. Ей казалось, что неосторожное прикосновение может привести к взрыву и бугорок внезапно разлетится на множество мелких частиц.

Мех был мягкий, такой мягкий, что почти не ощущался осязанием. Но под мехом бугорок был тверд. Она нажала сильнее. Ничего, только ощущение чего-то твердого.

Повернув голову еще дальше, так что подбородок почти вдавился в шею, она приглядывалась к этому образованию. Не нарыв ли это, почему-то покрытый шерстью, который выскочил на ее теле за одну ночь?

Оно вздрогнула.

На бугорке появилась пара крошечных ушей.

Два малюсеньких ушка, покрытых нежными волосками, испещренные тончайшей сетью кровеносных сосудов.

Ты теперь одна из нас...

Значит, они правы. Сердце барабанило прямо в ушные перепонки. Неужели два очаровательных мышиных ушка – это все, что она сможет увидеть?

Эти слова пришли из какого-то далекого закоулка мозга, из той его части, которая заведует черным юмором, тем самым, что заставляет человека, которого ведут вешать, заботиться о том, достаточно ли крепка крышка люка, куда ему предстоит провалиться. Тот же юмор заставляет солдат, только что вышедших из боя, надевать на головы убитых солдат противника шутовские газетные колпаки и вкладывать им в обугленные клешнявые руки пивные банки. Тот же черный могильный юмор позволяет будущим врачам играть в анатомическом классе в волейбол почками трупов, которые они изучают. Или... или...

Уши шевельнулись.

Боже, эти уши шевелятся!

Николь сунула пальцы в рот, чтобы сдержать жуткий вопль, и резко повернула голову в другую сторону.

Уильям осторожно опустил ворот тенниски на пушистую мышиную головку, выросшую на плече Николь. Он сделал это так нежно, как будто это была еще свежая и болезненная ранка.

– Ничего, моя леди. Не нужно беспокоиться. Она ничем вам не повредит.

Тони – птицечеловек – смотрел на нее серьезными спокойными глазами.

– Она скоро с вами сольется. – Он нежно погладил голову дрозда, торчавшую из его щеки. – Вы научитесь жить с ней. Скоро у вас там возникнут ощущения.

Николь смотрела на него, удивленная и даже шокированная. Неужели он и сам испытывает наслаждение, поглаживая птицу?

Гримвуд наклонил голову. Движущиеся пчелы создавали впечатление, что на его лице сверкают драгоценные камни.

– Ты потом поймешь, почему Уильям называет это Божественным Бременем. Скоро с тобой начнут происходить всякие штуки.

– Штуки? – спросила она. – Какие штуки?

Гримвуд передернул плечами.