Николь думала, не заснул ли он, держа поперек груди свой железный скипетр?

Она прикинула, не спуститься ли ей с дерева, чтобы попытаться бежать, но тут услышала, как он цокает языком. Он даже погрозил ей пальцем, как бы говоря: не беспокойся, детка, я о тебе хорошо позабочусь.

С ее высокого наблюдательного пункта она видела даже черные пятна на земле, сломанные стебли травы и помятую крапиву там, где Босток волочил в кусты труп Пиккеринга.

Николь ощущала, что ночной холод сжимает ее, подобно тому, как ледяная рука сжимает бьющуюся ночную бабочку. Взяв шкуру гориллы, она уткнулась в нее лицом, прижала к груди синтетический мех и стала молиться своему ангелу-хранителю.

Райан Кейт уже не шел по прямой. Он двигался длинными зигзагами и при этом что-то бормотал под нос. Частые всхлипы сотрясали его тело, так что ему иногда приходилось останавливаться. Тогда он отвинчивал крышку бутылки бренди, которую купил в каком-то подозрительном магазинчике на окраине города.

Он был так пьян, что ему все казалось, будто он вот-вот начнет блевать. И все-таки ему удалось удержать выпивку в себе. Алкоголь уже пел свои песни в его крови.

В ночном небе загорались звезды. Вокруг редких фонарей бесшумно скользили летучие мыши.

– Вершина Мира, ма, – хрипло говорил он. – Я и есть Вершина Мира!.. Нет, никогда... это Кегни, – бормотал он, занятый сейчас тем, что повторял роль, которую играл как «сопровождающий» в течение многих, очень многих часов, дней, лет и один Бог знает чего еще... Он икал.

Все еще двигаясь зигзагами, он то выходил на дорогу, то утыкался в середину зеленой изгороди. Он говорил себе:

– Мое имя – Оливер Харди... Рад углубить... нет, служить... – Он хихикнул, но смех прозвучал как карканье. Да еще механическое. Он наткнулся на железный столб и стукнулся об него лбом. – Ах! – кричал он, потирая ушибленное место. – О Гавриил, протруби в свою трубу!

В кабачке, стоявшем в самом конце подъездной дороги, ведущей от шоссе к амфитеатру, за столом сидели Зита, Ли и Сэм. Джад уже ушел – отправился пешком к своей лодке, где его ждала жена.

– Никогда еще не была так голодна, – говорила Зита, глядя, как служанка несет тарелки с йоркширским салатом. – Первый глоток покажется амброзией.

Сэм усмехнулся:

– Хочешь верь, хочешь нет, но мы не ели целых двадцать лет.

– Именно так я себя и чувствую.

Сэм смотрел, как она берет нож и вилку, как отрезает треугольный кусок йоркширского окорока.

– Мальчики, я просто мечтаю о том, чтобы узнать его вкус.

Она поднесла вилку к губам.

В этот момент Сэм ощутил, как потрескивает его кожа, будто заряженная электричеством. Отрезанные суставы горели. Он успел лишь выдавить из себя:

– О Господи...

Кабачка больше не было. Исчез.

Сон состоял из одних огней. Зеленые огни, белые огни, красные огни, лазоревые, малиновые, розовые. Электрические вспышки всех цветов и всех оттенков. Цвета пульсировали, смешивались, из них создавались разноцветные полосы, они ветвились, образуя цветные вены и артерии, порожденные цветными лучами.

Девушка-призрак тихонько напевала:

Выходите вечерком, выходите вечерком, девушки Буффало...

Сэм мигнул и широко открыл глаза.

Свет исчез. Огней больше не было. Перед ним лежал амфитеатр. Сэм сидел в одном из верхних рядов.

Амфитеатр был пуст, разумеется, если не считать человека, который висел на кресте, стоявшем в центре арены. И снова Сэм увидел огромные шипы, проткнувшие насквозь мясистые части тела распятого. Они удерживали его на кресте, как булавки бабочку, пришпиленную к картону.

Сэм попытался проснуться, но это походило на ощущения пловца, оказавшегося на огромной глубине и понявшего, что вернуться на поверхность он не может. Будто какое-то водяное чудовище тянет тебя за ноги. Сэм ощущал, что в легких не осталось воздуха и что колоссальная тяжесть уже ложится на его сердце.

Над ним нависало серое низкое небо, на котором то там, то здесь возникали красные мазки, будто кто-то обрызгал края облаков густыми каплями крови.

Затем в нескольких шагах от него возник тот самый бродяга, которого он только сегодня видел в городе.

Этот бродяга – Грязнуля Гарри, – безусловно, был тот самый. Одет в оранжевый комбинезон, черные веллингтоновские сапоги; волосы, борода и усы у него были рыжего цвета. Внимательные глаза ни на минуту не отрывались от лица Сэма.

– Теперь я узнал вас, – сказал бродяга. Голос низкий, тон увещевательный. – Вы-то меня помните?

Сэм промолчал.

«Нет нужды разговаривать с теми, кто тебе снится, – сказал он себе. – Им это все равно, им до этого дела нет».

– Послушайте, сэр, – уговаривал Гарри. – Проснитесь, ну проснитесь же. Вы меня помните?

На этот раз Сэм ответил ему утвердительным кивком.

– И вы можете припомнить то, что я вам сказал? Вы должны немедленно покинуть этот провал. Если вы этого не сделаете, то погибнете. Транспортные связи уже начали нарушаться. Некоторое время... если я могу позволить себе столь бессмысленную формулировку... территория, включающая этот амфитеатр и его ближайшее окружение, транспортировалась чисто, без несчастных случаев. Но теперь все нарушилось, транспортные связи дезинтегрированы. Вы следите за моей мыслью, сэр?

Сэм с недоумением смотрел на бродягу, который выражался столь ясно и столь изящно.

Чего только не увидишь во сне!

– Пожалуйста, выслушайте меня, Сэм Бейкер! Дело в том, что здесь я могу говорить понятно. Бог на это дает мне разрешение. Во внешнем же мире мои мысли путаются, а язык перестает повиноваться. Тогда я начинаю нести какую-то невнятицу. Тогда я теряю представление о происходящем и пребываю в состоянии полного недоумения. Теперь разрешите объяснить вам, что с вами происходит. – Бродяга набрал в грудь побольше воздуха. – Вам будет легче, если вы представите себе, что мы с вами сейчас едем в поезде между двумя станциями. Вы только что покинули одну из них – год 1978-й – и приближаетесь к следующей. В данный момент мы все еще едем назад, но вскоре остановимся, и вы и ваши спутники окажетесь в другом времени... – Грязнуля Гарри поглядел на небо – там, как молнии в облаках, сверкали голубые всполохи.

И опять кожа Сэма начала чесаться, а в воздухе запахло озоном.

Он чувствовал, что-то близится, только не знал, что именно. Повсюду стали возникать какие-то фигуры и постепенно становились отчетливее. Теперь Сэм уже различал их черты – глаза, носы, рты, они проявлялись, как постепенно проявляется изображение на снимке, опущенном в кювету с проявителем.

– Иисус Христос, прости своего недостойного слугу Роджера Ролли, – внезапно возопил Грязнуля Гарри. – Я опоздал! Я опоздал! И кровь невинных будет на моих руках!

Мир внезапно как бы вошел в фокус. Серое небо куда-то исчезло. Сияло солнце.

Вот тогда-то и раздались первые вопли.

И пролилась первая кровь.

На этот раз пандемониум разразился в самом амфитеатре. Сэм достиг верхних ступенек его лестницы в каком-то отупении, ощущая себя в своего рода лунатическом состоянии, но почти моментально мир вокруг него снова оказался в фокусе. Кругом метались люди.

И тут же послышались вопли множества мужчин и женщин. Сэм осмотрелся, пытаясь понять, что происходит. Крики были такие, что казалось, кому-то режут глотки, хотя явных следов насилия Сэм не видел.

А затем на него налетел мужчина лет пятидесяти. Когда Сэм поднял на него глаза, он увидел, как ему показалось, человека с птицей на плече, которая бешено хлопала крыльями и вопила. Мужчина тоже страшно кричал.

Ошеломленный Сэм подумал: на нас напали черные дрозды!Он отшатнулся от мужчины, рвавшего ногтями свое лицо и вопившего так, что уши Сэма сразу же заложило. И тогда он понял, что он видит на самом деле. Но это была абсолютная бессмыслица. Которая, кстати, внушала чувство омерзения. Потому что Сэм видел вовсе не птицу, сидящую на плече мужчины. На самом деле она была частьютела этого человека. Покрытая перьями птичья голова торчала из щеки мужчины, прямо под самым глазом. Голова быстро вертелась из стороны в сторону, желтый рот, широко раскрытый от испуга, издавал дикие тревожные вопли.