5

В дилижансе было холодно. Восемь пассажиров сидели лицом друг к другу на двух деревянных скамейках. Колени им прикрывали толстые полости, благодаря чему они могли делиться теплом между собой. Внутри кареты на окошках образовывался лед. Из ноздрей и ртов вырывались клубы пара.

Сэм и Джад позволили себе раскошелиться на покупку лучших мест – то есть сидели внутри кареты. День они провели в Йорке, продавая кусочки расплавленных драгоценностей и кое-какую утварь, которую Джад обнаружил в посудных шкафах на своей лодке. Деньги им должны были пригодиться весной, когда нужно будет купить скот для фермы.

Сэм соскоблил лед с окошка. Мимо стекол летел снег. Иногда казалось, что ты под водой, а мимо тебя летают тучи воздушных пузырьков. Ветер отражался от земли, и тогда снежинки, вместо того чтобы падать на землю, взмывали вверх. Лошади шли по дороге ровной рысью. Мелькали деревья – дорога прорезала лес.

При такой скорости они будут в Кастертоне часам к десяти.

6

– Достопочтенный Хатер! Достопочтенный Хатер!

Грохот кулаков по его входной двери очень удивил преподобного Томаса Хатера, который подремывал над стаканчиком портвейна и толстым томом «Дон Кихота», обутого в телячий переплет.

– Хатер! Хатер! Иегова и ангелы сладчайшего Иисуса! Хатер!

Священнослужители, подобно докторам и содержателям похоронных бюро, привыкли к вызовам в неурочное время дня и ночи. Даже в такие ночи, когда на улице бушует метель.

Идя через холл к двери, Томас услышал, как старинные дедовские часы пробили четверть десятого.

– Хатер!..

Бум! Бум! Бум!

Казалось, кто-то с помощью кувалды прокладывает себе дорогу в дом викария.

Он отодвинул засов и открыл дверь. На голые руки посыпался рой снежинок.

– Господи, дружище, что случилось? Горит, что ли?

– Достопочтенный Хатер! Да простит меня Бог, но я примчался, как только узнал, да все равно уже было поздно! Они уже тут!

Достопочтенный Хатер покачнулся на своих каблуках и чуть не упал навзничь как при виде человека, стоявшего на пороге, так и от ветра, гнавшего в дом целые сугробы снега.

Он никогда прежде не разговаривал с человеком, которого, как он знал, местные жители называли Рыжим Джо. То был бродяга с блуждающим взглядом, одевавшийся во что-то оранжевое и в черные резиновые сапоги.

– Хм... может быть, вы зайдете? – Томас вспомнил о христианских добродетелях. – Могу предложить вам горячего молока и хлеба, но я...

– Нет, нет... Мне ваша еда не нужна... Нет, о Господи, пощади... Да защитят нас ангелы небесные... Sub Dominus Noster Sanctoque Benedicto.

Томасу приходилось слышать, будто этот человек говорит на разных языках. Сейчас, сверкая глазами, он что-то бормотал на латыни.

– Incendium amoris... incendium amoris... а... любовь, что сжигает... нет... – Бродяга с бешенством ударил себя кулаком по ляжке. – Нет! Я должен говорить внятно... говорить просто... просто... – Он глубоко вздохнул и пылающим взглядом впился в Томаса. – Я пришел предупредить вас. Синебородые прорвались. Они идут на город.

– Синебородые? Очень жаль, но... Я вас не понимаю...

– Это варвары. Им нужна добыча и женщины. Скажите мне, священник, здесь есть человек, которого зовут Сэм Бейкер?

– Сэм? Вы знаете Сэма?

– Да. Знаю. Господь послал его сюда вместе с друзьями как защитников.

– Я слышал, что он с еще одним человеком поехал в Йорк.

– Сладчайший Иисус! Сладчайший Иисус! Предназначение их нависло над ними...

– Я думаю, они приедут позже, может быть, даже сегодня вечером... Господи, но что означают эти страшные вопли?

Голова рыжего бродяги резко дернулась. Теперь он смотрел на город.

Томас шагнул из дверей прямо в летящий снег. Над городом ветер нес звуки чудовищной какофонии. Это была мешанина устрашающих звуков: зловещего хохота, воплей ужаса и боли, стука копыт взбесившихся лошадей, собачьего лая, бьющегося стекла, выстрелов, приглушенных заснеженными улицами.

– Господи, что же такое творится? – Томас с открытым ртом смотрел, как по улице скакали какие-то люди, направлявшиеся в сторону дома приходского священника.

Женщина с растрепанными белыми волосами, босая и громко кричащая, неслась по улице. Протянутые вперед руки, казалось, рвут снежную пелену, расчищая ей путь.

– Боже мой! Да это же миссис Тернер... – Сердце Томаса от ужаса превратилось в ледышку, когда он увидел, что один из всадников поравнялся с женщиной и, нагнувшись с коня, схватил ее за волосы.

Томас сжал кулаки и отвел глаза. Должно быть, в эту ночь сам ад ворвался в их городок.

7

Райан Кейт спустился в винный погреб. Над головой он поднимал подсвечник с горящей свечой.

Сью Бартон (в девичестве Ройстон) пришла немного раньше. Так что сейчас у них наметилось что-то вроде раннего Сочельника. Она сидела в гостиной вместе с Энид и родичами жены Райана, распевая под фортепиано рождественские гимны.

Его тесть, добродушно посмеиваясь, вручил Райану ключ от погреба, попросив принести парочку бутылок.

– А может, лучше прихватить сразу ящик-другой, – сказал он, широко улыбаясь. – А я пока прикажу кухарке соорудить тушеное мясо, сыр, ну и все прочее...

Часы пробили девять пятнадцать как раз в тот момент, когда Райан уже спустил в подвал свое полное тело и лестница ответила на это покорным треском.

Дверь наверху захлопнулась за Райаном. Толстенные доски, из которых она была сооружена, за двести с лишком лет пребывания в теплом и сухом воздухе кухни рассохлись. Свет кухонной лампы был отлично виден через эти щели, превратившиеся в золотистые вертикальные линии, тянувшиеся от притолоки до порога.

Райан достиг нижней ступеньки, и она так заскрипела, будто радовалась, что с нее наконец-то сняли тяжесть 17 стоунов[30]веса.

Вокруг Райана на полках лежали бутылки, тускло посверкивая в свете свечи.

Он остановился, чтобы оглядеться. Ему тут очень нравилось. Никогда в жизни он не чувствовал себя так хорошо. Наверху, слегка приглушенная расстоянием, уже шла веселая вечеринка, оттуда доносились звуки фортепиано и милый голосок Энид. У него была жена, которую он обожал и которая любила его. Летом у них должен был появиться первый ребенок. У него были друзья, чудный дом, вот эти замечательные бутылки, которыми его тесть так щедро делился с Райаном.

Он взял одну из бутылок, чтобы прочесть этикетку, и тут к нему вдруг пришло воспоминание о прошлом. Он вспомнил, как много лет назад покупал вино для Рождества. Только тогда бутылки не лежали, а стояли рядами, залитые сверкающим светом электрических ламп. С потолка неслись звуки музыки. А платил он за вино не солидными тяжелыми золотыми соверенами, а пластиковой кредитной карточкой.

Райан замер. Так его удивило это воспоминание.

И дело было всего в прошлом году.

Каких-нибудь двенадцать месяцев назад.

Нет, в такое поверить невозможно.

На какую-то секунду его мозг отступил назад. Он отказывался принять это воспоминание, признать его истиной. Да, конечно, это был сон, навеянный двумя стаканами портвейна и куском пахучего сыра «Стильтон».

С каждым уходящим днем Райану было всё легче верить, что он всегда жил в девятнадцатом веке, а жизнь в девяностых годах двадцатого была всего лишь галлюцинацией. Нет, его настоящая жизнь была здесь. С женой, которая родилась в 1835 году. Здесь у него было будущее: владелец самой богатой булочной Кастертона – его тесть, он передаст ему управление своим предприятием, когда уйдет на покой.

О'кей. А потому – долой воспоминания о том, как он сидит в амфитеатре прекрасным солнечным днем рядом с тремя коллегами:

Николь (куда она, кстати, девалась?), чьи золотые волосы рассыпаются по черному нейлоновому меху гориллы, Ли Бартон в костюме Дракулы, Сью – в костюме Стана Лорела. И он – Райан Кейт, – одетый Оливером Харди, со щеточкой усов и котелком.

вернуться

30

Стоун – мера веса, равная 6,35 кг.