Николь ошалело глядела на тело Бостока, лежавшее на спине, вытянувшись во всю длину. Выпавшие из живота внутренности валялись спутанной грудой прямо у него на ногах, похожие на выводок красных и белых змей.

Только после этого она обратила внимание на человека, стоявшего около нее на коленях. Какое-то время она не могла сказать ни одного слова. Его прекрасное лицо, обрамленное длинными светлыми локонами, при желании можно было назвать ангельским. Одет он был в средневековый костюм. Коричневый плащ, темно-зеленые леггинсы в обтяжку, а под плащом – вишневого цвета туника.

Мужчина смотрел на Николь, почти вплотную приблизив к ней свое ангельское лицо.

– Какую странную одежду вы носите... Вы гимнастка?

Николь тупо смотрела на него.

– Гимнастка? Акробат? – продолжал он своим приятным голосом, который был нежен, как у родителя, разговаривающего со своим чадом. Он заглянул ей прямо в глаза. – Извините, вы, вероятно, еще не пришли в себя?

– Конечно, не пришла. Ведь эта обезьяна хотела ее убить!

– Тихо ты, демонова башка!

Николь удивленно огляделась. Откуда взялся этот второй голос? Но если не считать Бостока, она находилась наедине с человеком, у которого было ангельское лицо.

– Ароматические соли. Поднеси ей под нос ароматическую соль.

Она снова испуганно огляделась. Второй голос, казалось, рождался непосредственно из воздуха. Больше того, голос был какой-то странный, каркающий. Такой голос мог принадлежать человеку, глотнувшему серной кислоты, которая и погубила ему голосовые связки. И еще в нем чувствовался сильный привкус говора кокни.

– Я сказал, дай ей ароматическую соль, – снова заговорил голос. – Ей нужны ароматические соли. Ты что – не слышишь? Завесил, понимаешь, уши своими локончиками!

– Нет у меня ароматических солей! Да и по-моему, эта леди уже чувствует себя хорошо. Ее щечки цветут как розы! Она проснулась.

Хотя глаза говорившего все еще пристально изучали лицо Николь с трогательным вниманием, которое она находила удивительно симпатичным, но говорил он не с ней, а со своим невидимым собеседником.

– Дай поглядеть, – раздался грубый голос кокни.

– Нет.

– Дай глянуть на нее!

– Пока еще рано.

– А если так, я поверну голову и тяпну тебя!

– А, ладно...

Блондин не сводил глаз с Николь.

– Мне очень жаль, но я должен повиноваться приказам этой демоновой башки.

– Демонова башка! Ха! – Голос кокни, звучал презрительно. – Да я такой же человек из плоти и крови, как и он!

Мужчина встал и что-то развязал у себя под плащом. Испуганная Николь вскочила на ноги и попятилась.

– Извините меня, леди. Пожалуйста, не пугайтесь того, что увидите.

Николь не понимала, чего ей следовало ожидать. Она поглядела на живот молодого человека и обмерла. Туника винного цвета спустилась с его талии, обнажив живот почти до начала бедер.

А затем она почти одновременно заметила две вещи. Во-первых, туника бугрилась почти над правым бедром, примерно там, где находится аппендикс. Большой округлый бугор, такой, будто мужчина прятал там что-то вроде миски.

Во-вторых, Николь увидела полоску, как бы вырезанную из туники, так что образовалось нечто вроде диагональной прорези дюймов в шесть длиной и в два шириной, сквозь которую было видно тело.

Николь было неловко, она чувствовала себя потрясенной, она не понимала, что именно хочет показать ей молодой человек. Она наклонила голову так, чтобы ее глаза оказались вровень с диагональной прорезью в тунике.

И тут у нее перехватило дыхание: она поняла, что смотрит прямо в пару чьих-то глаз.

И эти глаза, большие и карие, сидящие прямо в животе молодого человека, глядели на нее внимательно и с интересом.

3

– Вот они! – От радости голос Джада даже охрип. – Вот они! – Он смотрел на Сэма, его лицо сияло, точно он стал свидетелем чуда. – Вот они, мои родители!

Сэм ожидал, что Джад кинется вперед, дико крича им что-то, чем испугает их до полусмерти.

Вместо этого Джад остановился примерно шагах в тридцати от молодых людей.

Место, где все это происходило, находилось почти на окраине города. Дорога, она же улица, слегка поднималась в гору. На одной ее стороне стояли небольшие домики, принадлежавшие зажиточным горожанам. А на другой, более высокой, возвышался фальшивый замок «Ладья». Его часы сообщали, что через две минуты они пробьют половину шестого. Ярко светило солнце.

Сэм глянул на поросшую зеленой травой обочину дороги. Там стоял мотоцикл – Сэм видел, что это та самая машина. Она стояла на своих опорах. Девушка в коричневом твидовом жакете и в шелковом шарфе стояла у стены замка и весело улыбалась. А парень в кожаной куртке фотографировал ее с помощью здоровенного ящика – фотокамеры. Хотя они были слишком далеко, чтобы разбирать отдельные слова, но Сэм слышал их радостный смех. Это были влюбленные. Никаких сомнений в этом не могло быть.

– Джад, погоди, – сказал Сэм, но Джад уже шел туда. Он все еще находился на правой стороне улицы, и Сэм хорошо видел, с каким восторгом тот смотрит на молодую пару.

Сэм шел за ним, чувствуя себя крайне нелепо. Вмешиваться он не хотел. Дело-то было исключительно личное.

И снова он попытался понять, какую же шутку задумал Джад. А тот продолжал шагать вперед, явно держа свои эмоции в узде. Для постороннего наблюдателя он был просто прохожим, который заинтересовался странным фотоаппаратом.

В этот момент отец Джада (вернее сказать – его будущий отец), сделав очередной снимок, оглянулся по сторонам. Он даже поднял свободную руку, желая привлечь внимание Джада. Потом показал на фотоаппарат, потом на девушку, которая теперь стояла возле мотоцикла, а напоследок ткнул себя в грудь.

Сэм видел, как Джад легонько кивнул.

Не стоит и думать о том, чтобы бежать к Джаду и отговаривать его. Он прекрасно знает, что делает. Сэм подумал об этом с чувством удовлетворения, которое ему самому показалось странным, но почему-то приятным. Наверное, такое чувство испытывает отец, который видит своего ребенка впервые едущим на двухколесном велосипеде. Сначала ему тревожно, он испытывает страх перед возможными несчастьями, ибо ребенок уже скрылся из виду, бешено работая педалями. А потом приходит ощущение гордости и радости, ибо сын или дочь возвращается без ушибов и переломанных ног и рук.

Эта ситуация тоже требовала отличной балансировки, здесь тоже требовалось одержать победу над земным притяжением. Неверно выбранное слово могло вызвать смущение, а может быть, и хаос. Но Джад только улыбнулся, что-то сказал о камере, а потом и о мотоцикле.

Теперь Сэм стоял на тротуаре, предоставив Джаду полную возможность наслаждаться интимностью встречи со своими родителями или, вернее, будущими родителями, так как они еле успели выйти из второго десятка.

Сэм понимал: то, что он наблюдает, – почти чудо. Да, черт побери, это и есть самое настоящее чудо.

Воспоминания множества людей о своих родителях часто окрашены темными тонами. Их отцы и матери уже согнулись под бременем лет, их тела сморщились и высохли на больничных койках.

Джад уникум – это его последняя встреча с родителями, но он видит их в расцвете юности, когда у них впереди почти вся их взрослая жизнь.

Сэм смотрел, как счастливая парочка садится на свой мотоцикл, как улыбаются они радостной улыбкой прямо в объектив, как Джад щелкает затвором. И в этот самый момент часы бьют половину шестого. И когда эхо удара замирает вдали, в груди Сэма что-то начинает шириться, что-то поднимается вверх по позвоночнику, что-то пробегает по волосам.

Он глянул на фотографию, которую все еще продолжал держать в руке. Это было превосходное воспроизведение реальной сцены, только что развернувшейся перед его глазами.

После того как отец Джада взял из рук сына свою камеру, он крепко пожал ему руку, и его лицо осветилось дружеской улыбкой. А несколько секунд спустя мотоцикл уже мчался по дороге.