– Эй!

Кто-то пробежал у Ли за спиной, сильно толкнув его. Ли пошатнулся, снова обрел равновесие и продолжал читать поэму. Он будет делать свое дело, пока эта идиотская поэма не кончится, что бы там ни произошло: пожар или наводнение. Асы мюзик-холльного искусства не покидают сцены – никогда и ни при каких обстоятельствах. Это-то он твердо усвоил. Как капитан тонущего корабля не покидает его, так и Ли будет стоять до конца.

Теперь у оркестровой ямы столпилось множество людей.

Но лампы слишком сильно слепили глаза, чтобы можно было разглядеть что-нибудь, кроме каких-то темных пятен. Может, парни устроили драку из-за девки?

«Черт с ними, пусть мордуют друг друга, – решил Ли. – Не позволю я, чтобы меня из-за них вышвырнули с работы».

И снова появилась эта проклятая пантомимная лошадь, но на этот раз Ли с изумлением отметил, что ее задние ноги почему-то тащились по полу, точно Альберт, игравший заднюю половину, упал без сознания. Или мертвецки пьян. Теперь Гарри выполнял работу за двоих. Голова лошади от усилий моталась из стороны в сторону, нижняя челюсть странно отвисла, а глаза в набитой ватой голове закатились и смотрели в потолок.

Все еще продолжая чтение, все еще выдавая свои экстравагантные жесты, напоминавшие работу мельничных крыльев. Ли изумленно смотрел, как передняя часть пантомимной лошади с усилием волочит свою заднюю половину через всю сцену.

Ли пригляделся. Потом присмотрелся еще внимательнее, но так ничего и не понял.

Нет, этого просто быть не могло!

Все еще продолжая декламировать, он изо всех сил пялился на заднюю часть лошади.

Из нее текла кровь.

«Но из пантомимной лошади кровь течь не может!» – сказал он себе, впервые сделав паузу на середине фразы.

Однако именно это и происходило!

Кровь текла из задней части... Больше того, коричнево-белый костюм лошади был разорван...

Нет!

Не разорван!

Он был разрублен!

Он был иссечен чем-то по диагонали – видимо, чертовски острым ножом.

Впервые голос Ли сорвался.

Вопли публики буквально глушили его.

Нет, но кому могла прийти в голову такая дурацкая мысль – убить пантомимную лошадь?

Бессмыслица какая-то!

Но Ли был так ослеплен театральными софитами, что за пределами сцены не видел ничего.

И в это мгновение прямо перед ним возникла огромная фигура. Она была одета во что-то, напоминавшее одежду викингов, а в руке держала огромный кривой нож, который в свете ламп вспыхивал, как неоновый. И снова Ли не сумел переработать информацию, поступавшую через его органы зрения в мозг.

В нем все еще продолжало жить убеждение, что кто-то разыгрывает перед ним специально подготовленную хитроумную хохму. Он думал, что перед ним Джек Шиллито – самый рослый член труппы, – одетый в костюм викинга, а нож – деревяшка, взятая в костюмерной.

К этому времени стихи уже высохли на устах Ли, и он, застыл как статуя, наблюдал, как викинг наносит лошади мощные удары своим чудовищным оружием. Передняя половина все еще пыталась удрать.

Удары ножа располосовали театральный костюм, как это делает повар, когда потрошит рыбу. Из задней части вывалились внутренности, иначе говоря, человек, сидевший в этой самой половине. Он покатился к ногам Ли.

Одного взгляда на лицо Альберта и на его выпученные глаза было довольно, чтобы понять – он мертв.

Тогда викинг кинулся к передней половине лошади, которая все еще пыталась бежать. Он перерезал ей горло, откуда на доски сцены посыпались клочья белой, как снег, капоковой ваты.

Викинг остановился в некотором недоумении, так как, вероятно, ждал потока крови.

Его смущение, однако, длилось недолго, нож снова сверкнул, и лезвие глубоко вошло в шею.

Челюсть лошади жевала воздух с каким-то хлюпающим звуком. Потом лезвие прошло еще глубже и там обнаружило тело Гарри. Лошадь дернулась и тяжело рухнула на сцену.

Викинг рванул к себе голову лошади, оторвал ее напрочь и обнажил голову самого Гарри.

Тот истошно завопил:

– Пожалуйста, не трогайте меня!.. Не трогайте... не смейте меня трогать!

Сверкнул нож.

– ...оставьте меня... Ox! – Крики Гарри прекратились также внезапно, как внезапно смолкает выключенное радио.

С мертвенно-белым лицом, с разноцветными ромбами, нарисованными вокруг глаз. Ли стоял в своем костюме Арлекина и глядел на тот хаос, который разверзся вокруг него.

Шок был так силен, что он даже не услышал голоса где-то в затылочной части черепа, который кричал ему:

– Беги! Беги!

Большой Джек Шиллито, все еще в своей длинной женской одежде, включавшей множество нижних юбок, оставшейся от уже сыгранной в пантомиме роли молодящейся дамы, вприпрыжку мчался через сцену. С помощью грима он изобразил на своем лице некую карикатуру на женщину – страстные ярко-красные губы, нарумяненные щеки, сверкающие в свете ламп наклеенные ресницы, толстые, как ноги паука. Теперь он мчался, задрав юбки до колен, сверкая оборками и кружевами панталон.

Он бежал отчаянно, ища место, где можно было бы скрыться от преследователей.

За ним гнались двое мужчин. У них был вид диких варваров. Они ржали как лошади, наслаждаясь погоней. Один из них помахивал огромным топором.

Джек, отпихивая ногами свои юбки, пытался перелезть через кровать, оставшуюся за кулисами от уже сыгранной пантомимы.

Продолжая дико хохотать, один из преследователей ударил Джека в челюсть, от чего тот плашмя рухнул на постель. Возбужденно сопя, дикарь упал на предполагаемую даму и принялся рыться в ее бесчисленных юбках и панталонах.

Ли медленно-медленно повернул голову. Ему казалось, что если он будет двигаться не спеша, то его не заметят те люди, которые сейчас убивали зрителей в зале и музыкантов в оркестровой яме. Он видел, как прямо перед ним какой-то человек пытается взобраться на сцену из оркестровой ямы. В одной руке он держал трубу, которая в свете софитов отливала желтой медью. Труба была вымазана кровью от мундштука до клапанов.

Человек хохотал так, будто был смертельно пьян. В другой руке он держал запятнанную кровью кувалду. На мгновение он остановился, чтобы прижать трубу к губам. Звук, который издала труба, был чудовищно фальшив, но он явно отражал триумф победы и дикое наслаждение убийствами.

Единственной общей чертой, которая роднила всех этих людей, была татуировка на верхней губе и на подбородке, состоявшая из синих полосок, которые говорили, что искусственные бороды эти люди предпочитают натуральным.

Ли снова мигнул. Мужчин с перерезанным горлом выкидывали из лож прямо на сцену. Женщин же тащили за волосы. Их чепчики волочились за ними на своих длинных лентах.

Дикарь перестал дудеть в трубу. Он повернулся, и его сверкающие медвежьи глаза уставились на Ли Бартона.

Тут Ли понял все. Он снова посмотрел на синюю татуировку нижней половины лица дикаря. Значит, вторжение все же состоялось. Синебородые пришли.

Шок парализовал мышцы Ли Бартона. Он не мог даже сдвинуться с места. И когда Синебородый отшвырнул трубу в сторону, а сам, радостно скалясь, стал медленно приближаться к нему, подымая свой молот для удара, Ли стоял как мраморная статуя.

2

– Почему мы стоим?

Джад поковырял лед на окошке кареты и выглянул наружу.

– Это перекресток у Баривуда. До города еще больше мили.

Сэм Бейкер откинул одеяло и встал, чтобы выглянуть в небольшое окошко, вделанное в дверь дилижанса.

– Держу пари, сугробы забили дорогу впереди?

– Надеюсь, вы ошибаетесь, – сказала одна из пассажирок. – Мой брат должен встретить нас на торговой площади ровно в десять.

Сэм высунулся в окошко, прищуривая глаза, так как снежинки их тут же запорошили. Он услышал, что наружные пассажиры о чем-то разговаривают очень тихими голосами.

И тут же понял: случилось что-то плохое.

– О Боже!

– Что случилось? – спросил Джад.

– Черт, – выругался Сэм. – Будет лучше, если ты увидишь сам.