Выехав на шоссе, Сэм довел скорость до шестидесяти миль. Он ожидал, что дорога окажется в плохом состоянии, но если она была средним образчиком для девятнадцатого века, то можно сказать, что она очень даже ничего. Правда, никакого разделения на полосы, да и выпуклости профиля тоже не наблюдалось. Дорога представляла собой широкую ровную полосу ярко-белого цвета. Вероятно, покрытием служила крошка известняка, прокатанная так, что образовалась твердая и ровная поверхность. Глядя в зеркало заднего обзора, Сэм видел, что его колеса поднимают огромные клубы белой пыли. Для тех, кто смотрел со стороны, зрелище напоминало бы выброс облака пара из хвостовой части машины.

Сэм тщательно следил за дорогой. На ней было не так уж много поворотов, но у некоторых закругления были очень малого радиуса. Она явно строилась только в расчете на пешеходов и на гужевой транспорт, а не для «ровера» 1999 года, который на прямой мог развивать скорость до ста миль и требовал дорожных условий последней четверти двадцатого века.

Точно как в сороковых годах, на дороге была уйма конского навоза. Большие и толстые шины «ровера» частенько издавали хлюпающие звуки, проезжая по отдельным участкам шоссе.

Руки и плечи Сэма уже основательно болели от напряжения и от необходимости крепко держать руль. Сэм видел, как поворачивались вслед неведомой машине головы людей, идущих по дороге из города. По контрасту с обычаями двадцатого века пешеходы ходили тут не по обочине или по тротуарам, а просто разгуливали себе посередине дороги, отлично понимая, что не встретят ничего более быстрого, нежели почтовый омнибус. Сэм широко пользовался сигналом, но ему все равно пришлось совершить немало зигзагообразных объездов, чтобы не раздавить удивленных аборигенов, которые с открытыми ртами смотрели на металлический ящик на колесах, с ревом обгонявший их.

– Боже милостивый!.. – Томас только успевал повторять одно и то же. – Святые мученики, спасите нас... Господи милосердный!..

– Томас! – позвал его Сэм, не отрывая глаз от дороги. – Вам придется указывать мне, по какой улице надо ехать, когда мы въедем в город.

– Да... я... О Господи Боже мой...

Сэм как раз объезжал лошадь, которая везла телегу, полную коровьих шкур. Лошадь, услышав гул машины, забилась в оглоблях.

– О Боже! Только не пугайте лошадей! Сэм, только не пугайте лошадей!

– Я и так изо всех сил стараюсь их не пугать! – Он и в самом деле перестал пользоваться гудком и даже снизил скорость. Но все упиралось в то, что к Мидлетонам надо было попасть как можно скорее.

«Значит, Карсвелл считает меня сумасшедшим», – рассуждал Сэм. Но ведь они могут спасти человеческую жизнь. И в любой день и в любой год это само по себе очень важно. А сейчас (и он прекрасно это понимал) создалась возможность показать, что человечество вовсе не пассивная жертва, ожидающая покорно, пока Угрюмый Жнец не заявится к нему, чтобы срезать под корень. Оно может строить больницы, учить врачей, создавать машины, а иногда, с Божьей помощью, может дать Смерти по морде и выгнать ее с поджатым хвостом.

– Берегись гусей!

Услышав предупреждение Зиты, Сэм тормознул. Прямо перед машиной маршировала дюжина толстых гусей, которых гнали на рынок.

– Далеко ли до дома Мидлетонов?

– Миля. Даже чуть меньше.

– Проклятые гуси! – Сэм дал гудок. Гуси загоготали. Он осторожно послал машину вперед, лавируя между крупными птицами.

Сидевшая рядом с ним Зита вынула из кейса книгу в бумажной обложке и начала лихорадочно ее листать. Пальцы Зиты заметно подрагивали.

Вероятно, это один из учебников Дот, оставшихся с тех пор, как она была медицинской сестрой.

– Что там сказано о дифтерии?

Она прочла вслух:

– Опасная бактериальная инфекция, поражающая нос, горло, легкие. Смерть происходит от развития в горле пленок, которые душат ребенка. Здесь еще сказано, что ребенок может быть излечен пенициллином.

– Да благословит Бог сэра Александра Флеминга![23]

– Беда в том, что не указана дозировка.

– Значит, мы не знаем, сколько пенициллина надо ввести малышу?

– Не знаем.

– А пенициллин не вызывает эффекта привыкания? Ведь это не наркотик?

– Понятия не имею!

Сэм поглядел на Томаса в зеркальце. Тот внимательно прислушивался к разговору, явно понимая не все, но суть дела все же ухватил.

– Вы думаете, что сможете вылечить ребенка Мидлетонов?

– Мы хотим попытаться, Томас. Мы хотим попытаться.

Томас кивнул, но выражение его лица осталось прежним – очень встревоженным.

– Тогда надо торопиться. Раз меня призвали, у него времени осталось мало.

– Вы правы. – При въезде в город Сэм увеличил скорость. Всю свою нервную энергию он без остатка вкладывал в то, чтобы провести большую машину сквозь узкие улочки, ничего не разбив, ничего не повредив. И, несмотря на это, Сэм успевал заметить, что здания в городе теперь ниже, повсюду небольшие коттеджи, похожие на детские игрушки, которые чья-то огромная ладонь собрала и небрежно расшвыряла по всему центру.

Копоть из труб проложила грязную полосу через чистое голубое небо.

Сэм заметил, что Зита приглядывается к туалетам горожан. Женщины в длинных юбках мелко семенили по улицам, таща удивительно большие сумки для покупок. Каждый мужчина носил шляпу, но фасоны были разные. У рабочего люда были коричневые мягкие шляпы, тогда как люди образованные предпочитали цилиндры – высокие, блестящие, черные. Они почему-то напомнили Сэму о лакрице. Цилиндры дополнялись длинными сюртуками с фалдами. Из-под них выглядывали белоснежные манжеты и воротнички. Накрахмаленные и ослепительно белые. Это были щеголи – сомневаться в том не приходилось.

И все куда-то спешили. Так что разговоры о будто бы спокойном, неторопливом, медлительном образе жизни девятнадцатого века были своего рода мифом. Городской центр шумел и кипел точно так же, как кипит современная деловая улица в Нью-Йорке, Лондоне, Париже, в Риме, да и в любом другом городе. Больше всего это походило на муравейник, развороченный палкой.

Но спешили горожане только до тех пор, пока им на глаза не попадался автомобиль. Сэм видел, как они застывали на месте с открытыми ртами и не могли оторвать глаз от того, что им казалось чудовищем, с ревом пробирающимся по улицам их маленького тихого торгового городка.

Сэму пришлось сбросить скорость до двадцати миль, чтобы не подавить людей, которые выходили на дорогу, желая рассмотреть машину получше.

Сэму хотелось заорать им, чтобы они убрали свои толстые окорока с его дороги. Образ маленького мальчика, захлебывающегося в собственной мокроте, внезапно возник в его мозгу так ярко и жестко, как будто его выжгло там раскаленным железом. Ему казалось, что он слышит свист воздуха, который не может пробиться в горло, забитое дифтеритными пленками.

– Шевелитесь, да шевелитесь же! – бормотал Сэм. Глаза заливал пот. Рядом с ним сидела Зита, держа в руке открытую книгу, а в другой сжимая драгоценный пенициллин.

– Господи, – шептала она. – Это или вылечит, или убьет его.

– Сэм, поворачивайте влево. Да, сюда. Вон там – рядом с купером.

– С купером? Ax, с бочаром?

Сэм свернул на боковую улицу. Она была ужасно узкая. Если с другой стороны покажется лошадь, произойдет нечто невообразимое.

– Далеко ли еще? – спросил Сэм.

– Еще ярдов сто. Первый дом в ряду коттеджей из красного кирпича. Заметите са... Этот, Сэм, этот! С красной дверью!

Сэм резко тормознул. Машина пошла юзом на булыжной мостовой. Задний конец ее занесло, когда шины потеряли контакт с камнем.

– О'кей, Томас, – произнес Сэм, снимая ремень безопасности. – Показывайте дорогу, мы идем за вами.

Вокруг дома уже собралась толпа. Сэм сообразил, что в этом веке центром жизни человека был его дом. Дети рождались в спальнях родителей. Умирали они тоже в своих домах. Потребуется еще лет восемьдесят, прежде чем рождаться и умирать в больницах станет обычным делом.