– Вот, познакомься, корреспондентка, Игорек. А проще – Гоша Дыховичный.

– Ого, целая династия! Роман твой брат?

Вместо Игоря ответила Ирина:

– Родственник. Гоша, он кто тебе – дядька, что ли, троюродный? – Она зацепила сковородку прихваткой, отнесла на столик, достала из холодильника тарелку с помидорами и коробочку сметаны.

– Нет, братан двоюродный. – Парень все стоял на пороге, словно никак не желал расставаться с этими чудными лодочками-туфлями.

– Ну ты что, чистильщик, в самом деле? – Ирина зло прищурилась. – Нанялся, что ли? Носишься с этой дрянью, как…

– Нет, она меня просто попросила!

– А ты и рад в служанки записаться.

– Ничего я не служанка.

– Ладно, ишь ты, орет еще. – Ирина потрепала его по затылку. – Успеешь, отработаешь. Садись. А то мы тут с корреспонденткой картошку чистили-чистили.

– Ты правда из газеты? – спросил он Катю.

– Правда, Игорь.

– А что писать будешь, про кого?

– Про все, про цирк.

– А про меня?

– И про тебя. Ты что, тоже на манеже выступаешь?

Он нагнулся, бережно поставил туфли у порога. Катя прикинула – маленькие, размер тридцать пятый. Перешагнул через них и, вытерев руки о футболку, сел к столу.

– А вот приходи на представление посмотреть, как я на подсадке буду работать, – сказал он, цепляя вилкой картошку поподжаристей.

Катя хотела было спросить: а сколько лет-то тебе, артист? Но удержалась. Вспомнила, как саму когда-то (ох, и давно это было) злили подобные бестактные вопросы взрослых.

«Я все узнаю про каждого из вас, – подумала она. – Я сюда еще вернусь».

Никакого ожидания у моря погоды не вышло. Этот день впоследствии сравнивался Колосовым с партией в бильярд, когда после первого удара пирамида разбилась и шары откатились по зеленому сукну в такие позиции, с которых их хрен достанешь.

– Никита, зайди. Срочно, – лаконично и многообещающе приветствовал начальника отдела убийств его коллега Аркадий Покровский, возглавлявший отдел по преступным сообществам и авторитетам, едва лишь утром они столкнулись в коридоре. Покровский дежурил сутки. И это его «срочно» могло означать лишь одно: что-то случилось в его дежурство.

– Телетайпограмма из Москвы пришла в половине восьмого утра. Ориентировка по приметам неопознанного потерпевшего. – Покровский, друживший с техникой, давно уже вел в розыске собственную компьютерную картотеку. Ориентировка была им уже занесена в банк данных. Колосов же смотрел на компьютер (который тихо ненавидел) как баран на новые ворота. От ядовитого бирюзового экрана резало глаза.

– Убийство в баре «Каравелла» на Флотской улице – это район Водного стадиона. Около половины первого ночи, – Покровский зачитывал ориентировку, – в бар зашли двое неизвестных и открыли стрельбу из автоматического оружия. Объектом нападения стал один из посетителей бара. Документов при нем не оказалось. Личность пока не установлена. Причиной смерти стали четыре пулевых ранения брюшной полости. Пострадала и официантка бара – касательное ранение левой ягодицы. С места изъяты гильзы автомата Калашникова калибра 7,62 мм, гильзы и пуля от пистолета «ТТ». – Тут Покровский внимательно глянул на начальника отдела убийств. – Москва дает приметы потерпевшего – возраст около 35 лет, редкие темные волосы… Есть и особые – две татуировки. На правом предплечье – ракита и на груди аббревиатура СОС – «суки отняли свободу». Никита… – Он снова глянул в потемневшее лицо Колосова – тот даже с места привстал. – Ты погоди, сядь, я все уже проверил по банку «Дактилопоиск»… Я проверил.

Колосов провел рукой по лицу. Знал, что ему сейчас сообщит Покровский.

– Они и данные дактилоскопии прислали, трупу пальцы откатали. Я проверил. Это некий Лильняков Петр Герасимович. Сходится все. – Покровский включил принтер и начал делать для коллеги распечатку. – Знакома тебе фамилия?

Колосов смотрел, как рывками двигается в принтере бумага.

– Блохина помнишь? Он потом в министерство ушел, а потом в региональное управление по Северному Кавказу перевелся. Так вот, у него такой случай был. – Покровский говорил все это не спеша, внешне невозмутимо. – Прокуратура замотала. А все потому, что был у него на связи хмырь один. И его однажды на берегу канала нашли со множественными побоями на теле. Ну, и выплыли кой-какие факты. Блохину не повезло – вроде последним он оказался, кто видел его живым. – Покровский вытащил распечатку и протянул Колосову. – Я и говорю: замотала прокуратура мужика. А все потому, что повременил он с тем, что никогда не нужно откладывать. Лильняков по убийству на двадцать третьем километре работал?

– По Консультантову, – Колосов готов был даже на еще большую откровенность с коллегой. Умный совет – вот в чем сейчас он адски нуждался.

– А он и ахнуть не успел… Если что отыщу по Клинике, я тебе выборку сделаю. – Покровский ласково погладил клавиатуру. – А ты не сиди, поезжай… Пока Москва и прокуратура чухаться будут, и ленивый успеет. – Он усмехнулся. – Я шефу скажу – ты задержишься маленько.

Колосов вернулся в свой кабинет. Открыл сейф, просмотрел кое-какие документы. Вытащил несколько справок из папки, аккуратно сложил их и засунул в карман джинсов. Потом извлек из сейфа еще одну вещь. Взвесил на руке – эх, и тяжела ты, шапка Мономаха… Тоже положил в карман. Это была связка ключей от так называемых «нехороших квартир». Были там и дубликаты ключей от жилища Лильнякова – после отсидки у бедняги не было в Москве ни прописки, ни жилплощади. В обмен на услуги определенного сорта жилплощадь ему предоставили из «спецфонда». О том, что Яуза ночует на конспиративной квартире, никто, кроме Колосова, и не догадывался. Те, кто общался с обладателем наколки «суки отняли свободу», знали лишь то, что Лильняков снимает эту дрянную запущенную квартирку у одинокой старухи, проживающей где-то в Ховрине недалеко от железнодорожной платформы.

Дом был обшарпанный, старый – хрущевская пятиэтажка, давно уже нуждающаяся в капремонте. Никита неторопливо поднялся на третий этаж по воняющей кошками лестнице. Внизу в подъезде послышались детские голоса, лай щенка. Колосов тихо открыл дверь, зашел в квартиру и так же тихо притворил дверь за собой.

Что он искал среди этого холостого, грязного, запущенного бардака – жилища Яузы? Среди тут и там разбросанных по крохотной прихожей и кухни водочных бутылок, старой обуви, порыжелых газет? В ветхом казенном комоде с тусклым зеркалом, где на полках комом валялась одежда Лильнякова, в тумбочке под телевизором «Акай», в ящике под раковиной на кухне?

И опять же, то, что искал, начальник отдела убийств нашел быстро. Даже похвалил себя: профессионально работаешь, фраер. Документы и кое-что из бумаг Лильнякова хранились в тумбочке под телевизором вместе с немытыми стаканами из-под пива, пачкой сигарет и видеокассетами с порнушкой. Колосов быстро просмотрел документы – паспорт, свидетельство о рождении, свидетельство о смерти матери Лильнякова. Справку об освобождении из мест заключения и пропуск, который лично сам выписал своему конфиденту (Лильняков никогда им не пользовался, предпочитая встречаться на воле), он забрал с собой. Имелась в тумбочке и еще одна вещичка – записная книжка в потрепанном переплете. Никита забрал и ее. Но в квартире смотреть не стал. Проверил – все ли так, не заметно ли следов его пребывания. Вышел на площадку, тихонько захлопнул за собой дверь. Даже если в этой квартире когда-нибудь будет обыск, то ничто прямо не укажет на то, что Яуза и начальник отдела убийств имели деловые контакты накануне той перестрелки в баре на Флотской улице.

В машине он внимательно просмотрел записную книжку. Смешно предполагать, что Яуза вел дневник или аккуратно заполнял свой рабочий еженедельник, однако… Все дело в том, что Яуза распрекрасно осознавал свою запойную «слабость». А потому уже давно не полагался на память и мозги.