– Так. Что еще? – Катя задавала вопросы с любопытством.

– Почерк в этих убийствах разный. И почерк убийства Петровой некоторыми деталями схож с тем, что вытворял с трупами на кладбище Кох.

– И что из этого?

– Это может быть закономерностью, если он виновен, либо случайное совпадение, либо инсценировка.

– Тогда получается, что настоящий убийца знал про визиты Коха на кладбище?

– Возможно. Но в мире так много случайностей и совпадений, Катя. Петрову могли ударить по голове первым тяжелым предметом, который попался под руку. А попалась лопата. Кстати, ее собственные инструменты – лопату, метлу, все, чем она убирала клетки, нашли, осмотрели?

– Осмотрели, – откликнулся Колосов. – Что еще скажешь?

– А с точки зрения абстрактной логики… Знаешь, Никита, все это как-то алогично… Выбор жертвы, способы убийства… Все как-то спонтанно, стихийно. Я бы сказал даже, по-женски. – Мещерский покосился на Катю. – Среди подозреваемых есть женщина, я правильно понял? И она конфликтовала с Петровой и общалась с Севастьяновым. Вы ее допросили?

– Еще не успели. Допросим.

– У тебя ведь был какой-то план действий, перед тем как вы отвлеклись на Коха, – заметил Мещерский. – Наверняка. Ну, я думаю, надо его реализовывать. А с Кохом… Что ж, он пока у вас в руках, на том спасибо.

– Никита, во сколько ты завтра поедешь в Стрельню? – прямо спросила Катя. – Учти, с одиннадцати там репетиции, так что, думаю, всех, кого надо, застанешь. И знаешь, в эти дни, если случайно встретишь меня в цирке, не обижайся, что я тебя не узнаю. Договорились?

Но в цирк, как бы ей того ни хотелось, назавтра Катя не поехала. В области начался завершающий этап широкомасштабной профилактической операции «Допинг», посвященной борьбе с нелегальным оборотом наркотиков. Репортажей о ликвидации притонов и задержании сбытчиков анаши и героина срочно ждала почти вся областная пресса. И Кате волей-неволей пришлось засучить рукава. Она беседовала с сотрудниками, участвовавшими в операции, набирала тексты статей, созванивалась с редакциями, но мысли ее блуждали… Ну как там в цирке? Как Никита и он, Разгуляев? Встретится ли с ним Никита? О чем они будут говорить? И что случится дальше? Она убеждала себя, что вернется в Стрельню, как только разберется с информацией по «Допингу». А подробности узнает от Колосова. Но, несмотря на то, что она твердила себе все это, в сердце ее гнездилась тоскливая тревога. В цирке происходит что-то странное. И вроде бы происходит вокруг человека, который… который очень ее интересует. Разгуляев… Что за дурацкая фамилия, разве такая фамилия идет ему… Где-то в тайниках сердца Катя знала – ничего не закончилось с задержанием Коха. Ничего, потому что…

Вернувшись вечером с работы, она с удивлением увидела, что Кравченко дома. Драгоценный, блудный В.А. сделал шаг – ну что же, значит, мир? Ей так хотелось подойти к нему, сесть возле, взять его руки в свои и все рассказать. Спросить совета, попросить помощи, как вчера у Сережки. Но Кравченко упорно молчал. Пил на кухне чай, курил в лоджии. Катя ждала, ждала, а потом… Потом вернулась прежняя обида – ну с чего он взъелся-то? Ведь она ничего плохого не сделала! Она же хочет как лучше! А телевизор на кухне гремел «Аргентиной-Ямайкой». И казалось, припев «какая боль…» пришелся очень даже по душе меланхолично-мрачно-надутому «драгоценному В.А.». Потеряв последнее терпение, Катя заткнула «Чайф». Сейчас ей было совсем не до «пляжей Ямайки»!

А Колосов попал в цирк в самый разгар репетиций. Манеж уже был оккупирован прыгунами на батуте и канатоходцами. Поэтому основной люд работал на свежем воздухе, во дворе шапито.

Эта женщина сразу привлекла его внимание. Амазонка на белой цирковой лошади. Легкий теплый ветерок раздувал лошадиную гриву и ее волосы – густые, золотистые, распущенные по плечам. Никита осведомился у администратора Воробьева, который увязался за ним следом, кто это. И получив ответ: «Да это же жена нашего Баграта!», понял, что блондинку-незнакомку со сценическим псевдонимом Илона и настоящим именем Елена он представлял себе именно такой.

Лошадь под смелой наездницей неожиданно взвилась на дыбы.

– Осторожнее, Лена, он что-то нервничает, – это крикнула Погребижской немолодая женщина в джинсах и ковбойке с уздечкой в руках.

– Ничего, мы просто шалим. – Погребижская потрепала коня по холке. – Ну, Орлик, тихо, тихо.

– Седло удобное?

– Нормальное, только бы…

– Никита Михайлович. – Воробьев сзади тронул Колосова за плечо. – Так как же насчет Генриха, а? Может, отпустите его – как-нибудь на поруки, под нашу ответственность? Ну, не мог он убить! А номер-то, номер-то горит… А я уж и телеграмму родителям его дал в Самару, отец звонил, жаловаться обещает в Генеральную прокуратуру… Может, как-то утрясется дело?

– Пал Палыч, я же вам русским языком объясняю – он задержан как подозреваемый, идет проверка, следствие.

– Но нам-то что теперь делать?

– Но Кох ведь не выступает.

– Так ведь номер Разгуляева без него… Валентин и так на куски разрывается – сначала Петрова погибла, теперь вот Генку арестовали. А ведь у него не кто-нибудь – львы и леопарды! Хищники, и какие! Вы вдумайтесь только! Их накормить-то сил сколько надо! Не может Валентин долго и за артиста, и за помощника вкалывать!

– Так дайте ему кого-нибудь в помощь!

– Значит, вы твердо и бесповоротно намерены держать Коха под арестом? Ну, знаете! – Воробьев хотел было разразиться новой речью, но Колосов почти грубо оборвал его:

– Я приехал побеседовать с Погребижской и Разгуляевым. Предупредите Валентина Николаевича, чтобы он никуда не отлучался.

– А он и не может никуда отлучиться. Через полчаса у него репетиция, – огрызнулся Воробьев. – Лена, голубчик, на минутку тебя можно? – крикнул он Погребижской. – Тут из милиции снова пришли, хотят побеседовать с тобой!

Она тронула лошадь в сторону Колосова, словно собиралась наехать на него. Но в двух шагах вышколенный цирковой Орлик застыл как вкопанный, кося бархатным темным глазом в сторону начальника отдела убийств. Погребижская ловко, по-ковбойски перекинула ногу через его холку. Она была в майке, коротких желтых шортах и белых гольфах. А ноги у нее были первый сорт, хотя начальник отдела убийств всем своим видом пытался показать, что на все такое ему сейчас чихать.

Но надо было и показать себя вежливым – он шагнул и протянул Погребижской руку, желая помочь ей сойти с лошади. Но неожиданно и довольно бесцеремонно его опередили. К лошади откуда-то сбоку, чуть ли не под самые копыта, выпрыгнул мальчишка-подросток лет пятнадцати, в бейсболке козырьком назад. Никита вспомнил, что видел его на пленке на похоронах Петровой рядом с Кохом. Догадался, что это, наверное, тот самый Гошка, про которого рассказывала Катя. Он схватил лошадь под уздцы, точно останавливал это смирное существо на полном скаку, и протянул Погребижской руку. Та, однако, не обратила на эту галантность ни малейшего внимания. Спрыгнула на землю, потрепала Орлика. Подошла женщина в ковбойке и забрала у мальчишки поводья.

– Это вы из милиции? – спросила Погребижская.

Колосов кивнул, представился.

– Хочу задать вам несколько вопросов, Елена Борисовна.

Солнечный лучик коснулся ее лица. И Никита увидел, что она гораздо старше, чем показалась ему с первого взгляда. Припухлость капризных чувственных губ, морщинки у глаз, утяжеленный подбородок. Нет, этой Илоночке, хоть и работает она под этакую Лолиту в гольфиках, лет этак уже около тридцати. Он отчего-то отметил это с удовольствием: эх вы – бабы… Как ни прячьте возраст под всей этой вашей хитрой косметикой, а наметанный глаз опытного сыщика не обманешь.

– Пожалуйста, – Погребижская развела руками. – Только я не понимаю, чем могу помочь милиции.

– Ваш администратор разрешил воспользоваться его помещением. – Колосов указал на администраторскую. – Там нам никто не помешает…