– Я не в курсе, кого ты там подозреваешь по первым двум убийствам, но здесь, окажись я на твоем месте, я бы в первую очередь искал вот такого. – Грачкин многозначительно постучал себе по виску. – Маниакальный характер нанесения телесных повреждений. Способ расправы с жертвой, согласись, наводит на кое-какие версии.

Никита кивнул: учтем. А сам подумал: единственный известный ему в этом деле подозреваемый с «маниакальными» наклонностями – Кох – на этот раз абсолютно вне подозрений. Черт!

Опрашивая очевидцев, он пытался воссоздать события вечера. Погребижскую последний раз видели во дворе цирка. Затем началась подготовка к представлению, суета. В хлопотах никто ничего подозрительного не заметил – не до того было. Хватились Илону уже перед самым ее выходом. И вроде первым из всех хватился муж. А спустя двадцать минут, как наперебой докладывали Колосову очевидцы, приезжая «корреспондентка» и ее «фотограф» обнаружили умирающую Погребижскую возле конюшни.

Осмотрели вагончик супругов. Там все говорило о том, что Илона, как обычно, одевалась и гримировалась, готовясь к выступлению. Тем временем Баграт Геворкян рыдал в администраторской. Фельдшер поил его валерьянкой под бдительным оком приставленных к нему патрульных милиционеров.

Колосов ни с какими допросами пока не торопился.Слушал эксперта, следователя прокуратуры, своих коллег, очевидцев. И в который раз задавал себе два вопроса, которые с самого приезда в цирк не давали ему покоя. Первый: правильно ли он поступил, сконцентрировав все свое внимание лишь на некоторых главных фигурантах? Ведь цирковая труппа насчитывает свыше ста человек. И второй, особенно навязчивый: для чего, собственно, накануне убийства Погребижской в цирк пожаловал Клиника и его охрана?

Вчера этот вопрос он так и не прояснил. Сейчас он вообще вспоминал весь вчерашний «инцидент» с холодным бешенством. Он приехал в цирк с твердым намерением допросить Разгуляева. А этот синеглазый наглец открыто над ним издевался! С допросом, естественно, пришлось повременить. Дрессировщик был ранен. Воробьев, Липский – все в один голос настаивали, чтобы он немедленно ехал в травмпункт, а если понадобится, в Москву, к какому-то знакомому врачу… И они слиняли! Никита ничего не мог поделать – Разгуляев и точно нуждался в медицинской помощи. Правда, рана оказалась неопасной, раз он уже сегодня снова должен был выйти на манеж, но вчера так не казалось.

А Клиника… С Консультантовым вообще у них вышел какой-то причудливый разговор. Никите даже показалось, что его пристально изучают, словно персонажа некой новой параноидальной «честной игры». На вопрос, что делает Консультантов в цирке, Клиника только плечами пожал – то есть как это что? Это моя собственность. И ты же сам, начальник, в прошлую нашу встречу изумлялся, как же это я, владелец и акционер АО «Арена», до сих пор еще ни разу не побывал в его брезентовых стенах?

Вчера подобные объяснения удовлетворили Колосова (честно признаться, после того, как он побывал в клетке с леопардами, начальник отдела убийств был слишком взвинчен, чтобы что-то там анализировать и размышлять). Но сегодня, когда здесь произошло уже третье убийство, он…

Итак, если взглянуть на все это под несколько иным углом: Консультантов появился в цирке как раз перед убийством той, которая напрямую была связана с его врагом, а затем вынужденным компаньоном – Севастьяновым. И Колосов как раз в этот момент ее допрашивал. Правда, допрос мало что принес нового. Но ведь кто-то (Клиника, например, мог этого и не знать). О том, что Илону допрашивают, в цирке всем было известно. Колосов ведь и не скрывал этого. Могли донести и Консультантову. Положим, он пытался обезопасить себя от ее показаний, а следовательно…

Но ведь, кроме Клиники, под подозрением и Геворкян, и Разгуляев, и возможно, еще кто-то, кто пока держится в тени…

Сейчас очередь была за так называемыми «активными оперативно-поисковыми» мероприятиями. Шел повальный обыск. Но Колосов и стрельненские сотрудники уже сбились со счету, сколько раз они обыскивали этот чертов цирк!

Результатов обыска нетерпеливо ожидала и Катя. Вот сейчас, сейчас они отыщут футболку, сравнят группу крови… Она глазами поискала в толпе Разгуляева. Вон он – с ним сотрудники розыска. Вот все они направились к его гардеробной.

Осмотр окончился. Катя ждала. Как? Ничего?! Никакого оперативного движения? Как же это? Они что, слепые, не заметить такую улику!

– Сережа, я не понимаю, они… – зашептала она Мещерскому. – Ты все сказал Никите?

– Сказал, не волнуйся.

– А отчего ж… отчего у них вид, словно этой улики нет?

Мещерский хмурился. Он знал лишь одно: смысла происходящего они с Катей уловить не могут.

И тут к ним подошел один из стрельненских сыщиков. Вроде бы для обычной процедуры – переписать имена и фамилии свидетелей, а также их адреса и телефоны.

– Никита Михайлович просил вам передать, – шепнул он, раскрывая блокнот, становясь под фонарем, чтобы свет падал на лист. – Поезжайте в отдел. Ждите его там. Он просил, чтобы вы обязательно его дождались. Ваша как фамилия? – это уже было заявлено громко и строго официально.

– Катя, ты, кажется, хорошо печатаешь на машинке?

Это был первый вопрос, который задал Колосов, переступив порог кабинета в Стрельненском отделе, где они его ждали. Был третий час ночи. Они уже просто извелись от тревоги и нетерпения. Мещерский семь раз звонил в Москву Кравченко. А тут вдруг – такие вопросы!

– Вы задержали Разгуляева? – воскликнула Катя. – Черт возьми, вы нашли футболку? Там кровь или не кровь?!

– Кровь. – Никита держал в руках папку, он вытащил из нее какой-то документ, положил перед Катей. Но она так устала и изнервничалась, что даже букв уже не различала.

– Значит, вы нашли футболку в гардеробной. Слава богу, – вздохнул Мещерский с облегчением. – А мы подумали, что…

– Мы нашли футболку в мусорном баке на задворках львятника, – ответил Колосов.

– То есть? Как она туда попала? Когда?! – Мещерский круто обернулся: – Катя, ты же сказала – в вагончике!

Катя закрыла глаза рукой – какой яркий свет от этой чертовой настольной лампы. Странно, новость не оказалась для нее громом среди ясного неба. Она ждала чего-то подобного. ПОДЛЯНКИ.

– Вы сделали экспресс-анализ? – спросила она тихо.

– Сделали. Кровь. Первая группа. Но все дело в том, что у них у всех первая – у Погребижской, Петровой и… Разгуляева. И у Воробьева, между прочим, тоже. – Колосов говорил, а сам листал справку, словно искал в ней что-то нужное.

– Подожди, а откуда вы так быстро узнали, какая группа у Разгуляева? – удивился Мещерский. – Вы что, его раньше проверяли?

Никита вздохнул: группу крови дрессировщика и администратора ему назвал и документально подтвердил цирковой фельдшер всего час назад. Он объяснил начальнику отдела убийств, что травмы на манеже – дело обычное. И в обязанности фельдшера входило не только оказание немедленной помощи пострадавшим, но и хранение, и накопление сведений медицинского характера – «анамнеза», как он учено выразился, – на абсолютно всех членов труппы.

Колосов не стал сообщать Кате и Мещерскому, какое жгучее разочарование испытал, узнав, что эта улика оказалась на поверку не такой уж и убойной. Футболку первоначально предъявили на опознание артистам труппы. И никто (никто!) из опрошенных не признал в ней вещь, принадлежащую конкретному лицу. «Вроде видел», «Кажется, видел», «Не помню точно» – все ответы оказались одинаковыми. Сам Разгуляев отпираться не стал: да, это моя вещь. На вопрос – откуда на футболке кровь, только плечами передернул: что же вы меня спрашиваете? Не на ваших ли глазах, уважаемый Никита Михайлович, меня в клетке порвали? Не на ваших ли глазах мне была первая помощь оказана и я в травмпункт уехал? Он небрежно засучил рукав черного трико (это был, как отметил Никита, другой, не вчерашний сценический костюм, располосованный леопардом), продемонстрировал тугую повязку. С внутренней стороны предплечья на белой марле проступило бурое пятно. «Сделал неловкий жест, шов разошелся, – объяснил Разгуляев. – Испачкал футболку как раз перед выступлением, решил сменить».