– Богатырь, – тот игриво пощекотал его пальцем, – Майечка, он – вылитая ты. Ах ты, мой красавец… Здравствуйте, здравствуйте. А мы, Паша, уже знакомы с этой очаровательной девушкой. Виделись, встречались при обстоятельствах, увы, весьма печальных. – Липский со вздохом обернулся к Воробьеву и Кате. Закивал с грустной улыбкой. А ей, вмиг насторожившейся, почудилось, что он как-то по-особенному, зловеще выделил слово «встречались».

– Вы к нам, смотрю, зачастили что-то, – сказал он все с той же улыбкой, когда Воробьев, отвлеченный каким-то срочным делом, покинул их. – Так долго работаете над очерком. За это время, милочка, материала на целую книгу можно собрать.

Катя присела рядом с ним. Ах так, иронизируешь… Что ты хочешь этим сказать? На что намекаешь, Липский-Ростов?

– Я и собираю, – ответила она елейно. – Я и не подозревала, что так заинтересуюсь вашим замечательным цирком. Сначала я рассчитывала сделать серию очерков для субботнего приложения «Отдыхай с нами». Но потом, после известных вам событий, решила, что уместнее будет сделать репортаж для криминальной хроники.

– Вы заинтригованы убийствами? – Липский покачал головой. – Ну конечно. Такая молодая, энергичная красивая журналистка… А в милиции вы не пытались что-нибудь разузнать?

– Меня допрашивали, – лаконично ответила Катя. – Так же как и всех ваших артистов. И смотрели на меня там как на врага. Словно это я всех прикончила.

– Ну конечно, конечно… И вы с нами за компанию попали в ужасный переплет. Так о чем же вы хотели со мной побеседовать?

– Оставим в стороне трагические события. – Катя, лихорадочно собираясь с мыслями, пошарила в сумочке, вытащила блокнот. – Я внимательно посмотрела вашу программу. Очень интересно. Почти каждый вечер у вас полный аншлаг. Но мне все же непонятно… вот эти номера, репризы – как они возникают? Экспромтом или же существует какой-то общий режиссерский замысел?

– О, это сложный вопрос. – Липский достал сигареты, предложил Кате, она отказалась. Курил он очень элегантно и как-то старомодно. – Вас интересует, как формируется программа? Знаете, хорошие номера, хорошие репризы не стареют, как классические пьесы. Но тут много зависит и от таланта исполнителя. Настоящий артист даже в старый заезженный номер внесет свежую, оригинальную идею. Но чаще, к сожалению, случается наоборот. Повторяя репризы великих мастеров, некоторые, особенно наша молодежь… Да вот, кстати, вам наглядный пример, – с брезгливой миной он кивнул на манеж.

Там как раз в этот момент появился Роман Дыховичный. Без грима, в мятом спортивном костюме. С ним был и Гошка. Дыховичный был вооружен бутафорским луком. Гошка тащил корзинку с яблоками. Номер Катя узнала без подсказки – «Стрелок Вильгельм Телль». И в кино и в цирке она видела его раз сто.

– Вообразили, что смогут повторить, как это делали Никулин и Шуйдин. Боже, спаси нас грешных, – тихо простонал Липский. – Игоречек, мальчик мой, почему такое испуганное, напряженное выражение лица? – крикнул он вдруг громко.

Братья обернулись.

– Игорь, это комическая реприза, а не репетиция расстрела бакинских комиссаров! – Липский взмахнул рукой. – Роман, ты, наверное, ему туманно идею номера объяснил.

– Дядя Филя, да мы…

Роман подошел к ним. Чувствовалось, что к советам «дяди Фили» он прислушивается. Липский начал подробно объяснять, «как в его время это делали Юрик Никулин и Миня Шуйдин и в чем была вся соль». Потом, извинившись перед Катей, он отошел с Романом на середину манежа, занял место Гошки, положив себе на голову яблоко.

Гошка подошел к Кате. Поставил на барьер ногу, обутую в кроссовку.

– Привет, – поздоровалась Катя.

– Привет. Снова к нам? – Он смотрел мимо нее на брата и Липского.

– Снова, Гоша. Как твоя рука?

– Что?

– Ожог прошел?

Он недоуменно глянул на Катю, потом на руки.

– Да я про это уже забыл.

– Смешной будет номер? – Она спросила, чтобы хоть как-то поддержать разговор. Украдкой разглядывала Гошку. Бледный, лицо припухло. Если с таких лет братец и Кох уже приучили парня к бутылке, то…

– Вроде ничего. Сносный. – Он кивнул на корзинку: – Яблок хочешь?

– Нет, спасибо.

– Мытые. Я сам мыл.

– А ты что, их тут все зараз съесть должен? – улыбнулась Катя. – Правда, после представления аппетит, наверное, зверский. Я часто вспоминаю, Гоша, как мы тогда у Иры картошку уплетали… За обе щеки…

Он хотел было отойти, но… не отошел. Напротив, сел на барьер.

– Мне очень жаль, Игорь, – сказала Катя. – Так жалко их обеих… Такие молодые. Ты ведь к ним обеим хорошо относился? Очень хорошо, правда?

Он отрешенно молчал.

– Я помню, тогда в вагончик ты с ее туфлями прибежал, чистил их. Туфельки для Илоны… Гоша, а ты не пробовал их помирить?

Он резко дернул головой. Катя не поняла – да, нет? Ждала, может, что-то скажет мальчишка. Он достал из корзинки яблоко, хрустнул им.

– Зря не хочешь, – встал, снова поставил ногу на барьер. – На представление сегодня останешься?

– Еще не решила. – Катя пожала плечами. Странно, из всех цирковых ей было отчего-то труднее всего лгать этому пареньку. Может, потому, что он был самый молодой из них. Молодым ложь категорически противопоказана.

– Гошка, хватит рассиживаться! – Дыховичный сделал нетерпеливый властный жест. Так хозяин подзывает дворового пса. Взгляд его скользнул по брату, остановился на Кате. – Иди работать!

Они начали репетицию. Липский то и дело прерывал их. И Кате было странно: ведь это не спектакль, что он к ним так придирается – к каждому жесту, каждой реплике? И почему он вообще к ним привязался? Ведь они не просили его. А он… Словно для того, чтобы отделаться от нее, корреспондентки, и ее вопросов.

Она оглядела манеж. Сколько людей, какая суета, все заняты и словно не обращают на нее внимания. Или делают вид? А она тут одна, совсем одна среди них. Сердце ее снова тревожно сжалось. Кто же из них? Кто? Почему он убивает?

Ей захотелось выйти на воздух. В шапито терпко пахло потом – конским, людским. Прежде она этого словно не замечала, а сейчас… Этот клубок в горле. Катя подняла глаза. Сверху, из ложи осветителей, на нее в упор смотрел Генрих Кох.

Он чувствовала: еще секунда – и ей не хватит дыхания. Страх, охвативший ее душной волной, был осязаемым, липким как паутина. Он был рядом – страх. А она была одна. Катя взглянула туда, наверх. Кох исчез. Куда он делся?! Мгновение назад она видела его. А сейчас – пустая ложа. А над ней оранжевый купол, путаница трапеций, канатов, лонж.

Братья Дыховичные убрались за кулисы. На арене у самого барьера теперь разминался совершенно незнакомый Кате артист: жонглер-эксцентрик. В воздухе бешено мелькали сначала бутылки, затем кегли, потом зажженные факелы. Жонглер подбрасывал их вверх, ловил, совсем не обращая внимания на жгучее пламя.

Катя поднялась по ступенькам амфитеатра. Глянула на часы – до начала представления остается не так уж много. Но как же медленно тянется время! Какой бесконечный день! А когда-то она так мечтала провести целый день в цирке и собственными глазами увидеть… Жизнь. И вот мечта ее почти исполнилась. И это не последний ее день здесь. Завтра, если ничего не случится по придуманному Колосовым плану, она должна будет приехать сюда снова. Приезжать до тех пор, пока…

Ты в поле его зрения. Он пристально за тобой наблюдает. «Он хочет знать, что знаешь о нем ты» – вспомнила она слова Никиты. Господи, а что я знаю? И с чего Колосов так уверен, что убийца думает именно так? И зачем она ему поддалась, зачем так быстро согласилась с этой его идеей? Почти безнадежной, бредовой идеей. Ведь Вадька говорил: «Так такие дела не делаются». Так убийц не ловят. А как ловят? Как?

Она спустилась, вышла из шапито. Ладно, хватит, довольно. По плану именно сейчас она должна зайти (будто невзначай) к администратору Воробьеву. Побеседовать с ним о статье и… не только. «Сама там сориентируешься, как лучше построить разговор, – инструктировал ее Никита. – И желательно, чтобы при вашей беседе присутствовал еще кто-то. Ты должна создать впечатление, что пытаешься собрать информацию об отношениях Погребижской с различными членами труппы. Ну, не мне тебя учить. Задавать вопросы с подтекстом ты умеешь».