Илона дотянулась до сумки, валяющейся на подоконнике, достала пачку сигарет и зажигалку. Предложила Кате, услышав «не курю, спасибо», щелкнула зажигалкой, затянулась.

– Что это за парни с тобой были на репетиции? Здоровый такой и маленький с усиками? Из газеты тоже? – спросила она вдруг, внешне никак не реагируя на слова Кати.

– Муж и его приятель.

– Муж – это который?

– Который машину подогнал. Ты ему еще двери открывала.

– А, молодец парень. – Илона выдохнула дым. – Давно ты замужем?

– Кажется, всю жизнь.

Илона усмехнулась, женщины порой понимают шесть смыслов в трех словах.

– А коротышка за тобой как хвост по всему цирку слонялся, я заметила. Смешной такой, сердитый.

Катя поняла, что под этим нелестным «коротышкой» красавица-блондинка подразумевает Мещерского.

– Мой тоже, наверное, успела заметить, ростом не вышел. Армянчик мой. – Илона утонула в дыму. – Так говоришь-то, маленький друг… Интересное психологическое наблюдение. – Она оглядела Катю, хотела что-то добавить, но внезапно прижала руку к губам, бросила сигарету, резко встала – только чашки звякнули. – Ничего, так что-то… Тошнит вроде… Одному нашему рыбы из Астрахани прислали, рыбы я натрескалась, вот и мутит, наверное, с нее. Ну все, вроде прошло. – Она вытерла губы, перевела дух. Щеки ее, всего минуту назад розовые, стали землистыми. Села, аккуратно поправила чашку на блюдце. – Так о чем это я? А, о коротышке твоем… Знаешь, в Праге, когда я там работала, у одной из наших такой номер был смешной.

– В Праге? – спросила Катя, следя за собеседницей. С Илоной что-то произошло.

– Ну да. Лучшей доли когда за бугром шукала. – Илона улыбнулась. – Я смоленская, а смоленские – они такие… По контракту два года в одном клубешнике выступала ночном. Набрали нас целую группу, кордебалет. Ну, знаешь, объявления дают: «Интим категорически исключен. Танец, красивая привлекательная внешность, пластика, вокальные данные». Вокал, да… Ну, денежки, правда, платили. Семьсот баксов в месяц. Там за жилье только дорого платить, а то бы я больше наколотила.

– А что же ты в Чехии не осталась? Сейчас многие туда перебираются насовсем. А у тебя контракт был, работа.

– Я бы осталась. Да… Ладно, чего там, давно мы это проехали. Я лучше про номер расскажу. Там одна у нас была из Киева – «на перевоз на Кыев». – Илона усмехнулась. – Девчонка – ну что твоя баскетболистка, рост под два метра. Ты тоже, смотрю, высокая… Когда она себя под музыку демонстрировала, не только там пластикой или гарными своими полтавскими очами мужиков удивляла, а еще читала им этакие лекции. Чешский специально долбила, немецкий. Я парочку запомнила – «Похвальное слово великанам» и «Похвальное слово коротышкам». – Илона облокотилась на стол. Кате казалось, что ей все еще нехорошо: глаза ее лихорадочно блестели. – «Мне нравятся маленькие мужчины. Очень нравятся… Потому что все, чем они располагают – мало, и они увеличивают это силой духа, выкованного в жесткой борьбе с самим собой. Их агрессивность божественна. Они будят во мне материнскую нежность. Нет ничего, в чем бы большая женщина отказала маленькому мужчине». У нее бюст был пятый номер. Мужики там от нее тащились все, балдели – как запоет… Я тут вот нечто подобное попробовать хотела – не позволили.

– Почему? – спросила Катя. При этом ей отчего-то вспомнился сердитый Серега Мещерский.

– Палыч сказал: ну, ты, Илонка, даешь, у нас все же культурно-развлекательное заведение, а не бордель. А я… Слышала, наверное, на представлении, что мне эта старая ворона кричала?

– Не бери в голову, Илона… Знаешь, – Катя смотрела на собеседницу, – цирк этот ваш, как я погляжу, очень занятное местечко.

Она запомнила быстрый пристальный взгляд – Илона потянулась к пачке сигарет и вдруг бросила ее на стол.

– Знакомых нет, кто травкой выручить может? – спросила она вдруг.

– Нет, – Катя отвечала спокойно, чуть лениво. Репортер и сотрудник милиции – две большие разницы. И кто-то на время ради пользы дела должен примолкнуть. – Тут, в Стрельне, я слыхала, вроде на ярмарке у бильярдной можно купить. Даже ночью. Дорого, правда.

– Я ничего крепче не беру, не хочу. И таблетки – тоже муть, одна боль головная. Травка… Знаешь, иногда покуришь, и все тип-топ. И никаких житейских проблем. Так, значит, никаких нет ходов?

– Увы.

– А я-то думала, вы, газетчики, такие места наперечет знаете. – Илона разочарованно вздохнула. Кате на миг показалось, что ради этой просьбы ее так радушно и пригласили скоротать бессонную ночь до первого экспресса.

Начало светать. Летние ночи коротки. Серпик луны словно таял.

Ежась от утренней прохлады, Катя шла через цирковой двор к воротам. Ее ночная приятельница осталась на пороге вагончика. Они распрощались очень даже мило. Завернув за угол слоновника, Катя снова увидела в утреннем теплом тумане Романа Дыховичного. Болоньевая куртка его была измазана свежей глиной. А на асфальте перед ним на разложенных газетах лежала гора цветов – в основном георгинов, черных от земли, словно их выдрали с корнями. Дыховичный елозил по асфальту на коленях, заворачивая этот гигантский нелепый букет. На Катю он даже не поднял глаз.

В восемь утра Колосов уже был в Стрельне – к нему должен был явиться Воробьев. Они заперлись с администратором в кабинете начальника ОВД и начали шаг за шагом прояснять цирковые дела. Весь предыдущий вечер Никита вместе со Свидерко потратил на разбор документации в офисе Консультантова. Строгий был офис и чинный. Тьма сотрудников – секретарши, менеджеры, юрисконсульты. Деловые интересы и контакты Клиники оказались весьма обширны. Помимо цирка, оздоровительного салона, ночного кабаре, ТОО по продаже пластмасс и копировального центра, в столице и других городах ему принадлежали магазины и склады, закупочные пункты цветных металлов, фабрика удобрений, сеть химчисток, оборудованных по последнему слову техники, пивзаводов и находившаяся на стадии реконструкции бумажная фабрика. Видно было, что Клиника все греб под себя, все, что могло когда-нибудь принести прибыль.

Администратор Воробьев о финансовой деятельности цирка поначалу говорил неохотно и уклончиво. Ранняя его встреча с начальником отдела убийств произошла по причине того, что в одиннадцать администратор уже должен был быть в Нижне-Мячниках на похоронах Ирины Петровой. На первые колосовские вопросы он пытался отговариваться неосведомленностью, то и дело ссылался на коммерческого директора Бромма, на собрание акционеров. Однако постепенно под настойчивым нажимом Колосова картина начала проясняться.

Фамилия «благодетеля», вложившего в цирк с подачи Севастьянова деньги, – Консультантов оказалась в конце концов Воробьеву очень даже знакомой. Более того, как выяснилось, и сам Воробьев вместе с Консультантовым, Броммом и Севастьяновым оказался в числе держателей акций АО «Арена».

На вопросы о Разгуляеве администратор отвечал, что «на Валентине как раз и держится все наше предприятие». Поведал, что, вернувшись с зарубежных и весьма успешных гастролей, тот, мол, вложил большую часть заработанных средств в АО на паях с Броммом. Но как на грех это произошло перед «черным 17 августа», и в результате вложения сгорели, а планы рухнули. Цирк был близок к полному разорению и, если бы не предложение Севастьянова продать контрольный пакет акций в обмен на финансирование, то… На прямой вопрос Колосова о том, произошел ли между Севастьяновым и Разгуляевым конфликт на финансовой почве, Воробьев, всячески выгораживая артиста, все же вынужден был подтвердить: ну был, был! Более того, Разгуляева в его борьбе против заместителя администратора поддерживало большинство труппы. Как акционеры, артисты считали, что это не выход – искать «крышу» в лице богатого дельца на стороне, продавать ему контрольный пакет акций и из совладельцев цирка превращаться в наемный персонал. Нет, считали многие, лучше потуже затянуть пояса, сохранить «Арену», сохранить творческий коллектив, сохранить цирк. И быть может, в будущем, возрожденный их трудом как Феникс из пепла, он вернет свою былую славу.