– Она не сказала, где именно это произошло. Я подумал, где-то близко. Потом уже узнал, где Аркана обнаружили. Не так уж это и далеко – всего пятнадцать километров. У Лены отличная спортивная подготовка. Она и большую дистанцию выдержит. Я осмотрел ее одежду, она вся была в саже. Мы решили ее выбросить. (Тут Колосов пометил себе в блокноте: «Обратить на этот факт внимание следователя – пусть проведут выход на место».) Надо было срочно избавиться от пистолета. Я ей сказал: «На нем наверняка твои отпечатки, если найдут, тебя обвинят». Я хотел все сам сделать, но она уже немного успокоилась. Сказала, что ей в душ надо и что пистолет она возьмет и там вымоет с мылом, уничтожит отпечатки. Вернулась быстро, сказала, что все сделала, а потом бралась за оружие только через полотенце. Но она снова была чем-то сильно напугана, встревожена. Я спросил, что случилось? Она сказала: ей показалось, что за ней кто-то следит, наблюдает. Ей и до этого иногда казалось… Она даже меня подозревала, думала, это я за ней подглядываю, ну, ревную… Но я никогда, клянусь. Я мужчина, я ее муж. Я никогда до такого не опущусь. Я подумал, это снова нервное у нее. От потрясения. Успокоил как мог. Забрал пистолет, сказал, что сам спрячу его, выброшу в такое место, где его никогда не найдут. Я хотел поехать на машине куда-нибудь в лес, там его выбросить. Но у нас ночью ворота заперты, открывать – значит, ненужных свидетелей плодить. А тут… Я шел мимо гардеробной Разгуляева. – Геворкян говорил медленно. – Я знал, что его нет. По ночам он уезжал. Он же байкер. Мотоцикл себе купил заграничный. Бешеные деньги ухлопал. Они, байкеры эти, собираются где-то на дороге. Он частенько ездил туда… И еще я знал про него… Ну, в цирке-то многие именно его в смерти Аркана подозревали… Ну я и…

– Решил подбросить оружие Разгуляеву?

– Ничего бы не случилось, запри он гардеробную. Но он никогда не запирал дверь. Никогда. Я это знал. Я вошел и положил пистолет на дно его сумки с вещами. Прихватил осторожно, через носовой платок. Старался не оставить отпечатков. Не знаю, как я оплошал, как вы их обнаружили… Я думал – все закончилось. Лена в безопасности. Никто ничего не узнает. А если милиция пистолет найдет, подумают на Разгуляева… Но НИЧЕГО НЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ. Начался какой-то кошмар. Нашли мертвой Ирку Петрову. А затем сегодня… Господи…»

Надрывный кашель на пленке. Всхлипы. Геворкян заплакал, вспоминая. Колосов чуть перекрутил запись вперед. Допрос безутешного мужа еще не был закончен.

«– Когда в слоновнике обнаружили тело Петровой, вы обсуждали это с женой? Что она говорила?

– У них были ссоры, – Геворкян говорил нехотя. – Я знал, из-за чего. На какой-то миг я даже допустил…

– Что Петрову убила твоя жена?

– Не то чтобы я подозревал… Я попытался поговорить с ней на эту тему, но… Она не хотела разговаривать. Она сильно переживала, нервничала. Она боялась! Потом она постоянно думала о… Она сказала мне, что сделает так, как я скажу. Ну, насчет ребенка. Я сказал, что для нас обоих будет лучше, если она сделает аборт.

– Кроме жены, ты никого не подозревал больше?

– Да я вообще не знал, что думать. У Ирки Петровой и врагов-то не было…

– Кроме Елены?

– Ну да, да! Если хочешь – но ведь и Лену тоже убили! Кто-то же убил ее!

– И это не ты, Баграт?

Пауза.

– Я все сказал. – Геворкян закашлялся. – И мне все равно, верят мне или нет. Это правда. И моя жена тоже мертва. И мне все равно, что теперь будет со мной».

«Положим, не так уж и все равно», – подумал Колосов, выключив диктофон. Что ж… Вчера он его отпустил. Когда Геворкян услышал: «Пока свободен, но предупреждаю: скроешься – пеняй на себя», – на лице его отразились недоверие и тревога. После «заключения» он, видимо, приготовился к самому худшему.

Никита скосил глаза на корзинку для бумаг под столом – обрывки «липы» валялись там. «Грубая подделка» хоть что-то сдвинула с места в этом чертовом деле. Если, конечно, показания Геворкяна – правда… А Колосов примерно процентов на пятьдесят был в этом не уверен.

Он прикинул: на основании липового заключения задержать мужа он не мог, значит, пока, отпустив его, он поступил правильно и целесообразно? Ведь в чем-то показания Геворкяна совпадали с теми данными, которыми они располагали. Но если муж лгал, выгораживая себя и весьма умно используя в качестве щита мертвую жену, то…

Черт возьми, он, Колосов, ведь с самого начала, с осмотра той «гари» чувствовал, что поджог машины Севастьянова сделан непрофессионально, неумело. «По-женски», как выразился Серега Мещерский. То есть нелепо. И вот все это вроде бы подтверждено, но… Со смертью Илоны оборвана такая нить…

Он закурил.

Он вспомнил лицо Кати – вчера. Бедная, досталось ей… Погребижская фактически умерла на ее руках. Из дыма выплыл образ Яузы-Лильнякова. Этот тоже мертв. По чьей вине?

Два дня назад Никита написал шефу подробный рапорт об обстоятельствах его гибели. И ничего не стал скрывать, приложив к рапорту некогда изъятые документы конфидента и его записную книжку.

Катя перевернула перекидной календарь. Итак, прошло восемь дней, как они увязли в этом деле. И все это время они словно поднимались по стеклянной лестнице. Поднимались, сами не зная куда. И каждая нижняя, пройденная, ступень с каждым новым шагом разбивалась вдребезги, лишая их опоры, отрезая пути назад.

Такого дела не попадалось давно. Катя это понимала. Понимала и то, что после показаний Геворкяна в деле наступит временная пауза, необходимая и следствию, и розыску для переосмысления ситуации и перегруппировки «приданных сил».

Не понимала она одного: отчего сегодня утром, когда она пришла на работу, ей позвонил Никита – видимо, из машины, потому что она ясно различала дорожные шумы. И сказал, что у него к Кате одна, но очень важная просьба.

– Какая? – спросила она.

– Пока в цирке не появляйся, ты поедешь туда, когда я тебя попрошу. Договорились?

Тон Гениального Сыщика при этом был неуверенным и загадочным одновременно. Катя не стала спорить. Она решила затаиться и подождать развития событий. Честно признаться, после того как они с Мещерским нашли Илону, на ЭТОТ ЧЕРТОВ ЦИРК Кате жутко было смотреть.

Но она очень бы удивилась, узнав, что этот звонок был сделан Никитой «из цирка». Он оставил машину на стоянке Стрельненской ярмарки, а сам шел по направлению к шапито.

Колосов тоже отлично понимал: в деле наступила вынужденная пауза. После того, как Геворкян продублировал свое признание в прокуратуре, от его показания хочешь не хочешь, но приходилось отталкиваться как от реального и весьма существенного факта. Обсуждение сложившейся ситуации вылилось в весьма бурную дискуссию на совещании у заместителя областного прокурора. В результате отделу по раскрытию убийств надавали ворох «отдельных поручений», исполнением которых Колосов и его коллеги были заняты все последнее время.

Во-первых, за цирком установили круглосуточное негласное наблюдение. Под оперативный колпак, правда, попали не все члены труппы. Выбор пал лишь на значимые фигуры, каждая из которых олицетворяла собой отдельную версию. О фигурантах навели справки. Но никакого компромата ни на Геворкяна, ни на Разгуляева, ни на администратора Воробьева собрано не было. Никто из проверяемых никогда не попадал в поле зрения милиции, прокуратуры, ФСБ или суда. Самая неожиданная информация, однако, поступила на… гражданина Ростова-Липского Теофила Борисовича. На «дядю Филю», как звали в цирке Липского и стар и мал, по данным Московского уголовного розыска, в далеком 1978 году выставлялись учетные оперативные карточки по подозрению в… растлении малолетних. Дела уголовного, правда, не было – видимо, не нашли ни улик, ни очевидных фактов. Но проверяли детально. И именно с этого года карьера Липского (а он, как выяснилось, действительно принадлежал сразу к двум известным цирковым династиям) в столичном цирке на Ленинских горах загадочным образом оборвалась. Вот он и разъезжал с гастролями по глубинке в составе передвижных шапито.