Сергеич толкнул меня в бок и повторил:

— Не надо нам на материк, говорю. Неча там делать.

Может, и не надо, но делать там было что. Там мой сын, и я должен помочь ему и Свете во что бы то ни стало. О том, что они могли лишиться души, я старался не думать. Но говорить всего этого Сергеичу не стал, просто смерил взглядом и процедил:

— Нет у тебя пока права голоса, Сергеич. Потерял. Не тебе решать, что делать. Не нравится — никто не держит.

Он насупился, задвигал ноздрями, но все же промолчал. Попыхтев с полминуты, сменил тему:

— Да я чо, я так… Просто посмотри вокруг, Денис! Красота какая! Я ж с детства, всю жизнь мечтал жить на Кубе, — протянул Сергеич. — Чтобы шорты, шлепки, пальмы и море. Я сам с Сургута. — Следом он добавил словесную конструкцию, в которой вступал в противоестественный половой акт со снегом и морозом. — Уж лучше тут с голой жопой, чем там в авторитете…

Макс что-то крутанул, и радио издало пронзительный свист, от которого засвербело в мозгах. Сергеич запнулся, а парень заорал в микрофон:

— Прием, прием! Это маяк на Каматаяне! У нас человек нуждается в срочной медицинской помощи! Нам нужна помощь! Нас кто-нибудь слышит? Это Каматаян! Всем выжившим! Нам нужна помощь!

— Дурак ты, Макс, кому мы на хрен сдались? — покачал головой Сергеич. — Совсем ты людей не знаешь.

— Скажи, что у нас есть оружие, жрачка и бухло, тогда сразу налетят, — добавил я.

— Внимание выжившим! — бодро воскликнул Макс. — Это остров Каматаян. Мы находимся на маяке. У нас месячный запас продовольствия, оружие, свое казино с блэк-джеком и шлюхами! — Он выдержал паузу, добавил: — Виски, джин, ром, экстази, каннабис также в наличии! Нас кто-нибудь слышит?

Повернувшись к нам, он развел руками:

— Без толку это! Ден прав, по всему миру одно и то же.

— Ты продолжай, — сказал я. — А вдруг? Но, думаю, рациональнее повторить, когда мир очнется и люди самоорганизуются. Скоординируемся с какой-нибудь общиной, будем выживать вместе.

— Да не надо нам к тем людям, — брякнул Сергеич, продолжая гнуть свою линию, и мрачно огляделся. Почесал затылок и спросил: — Как спать будем? Я там внизу хлам видел — брезент, тряпки какие-то. Спущусь принесу, всяко мягче лежать.

— Хорошо, — кивнул я. — Нужна будет помощь, крикни.

Моя помощь не понадобилась. Сергеич молча спустился в самый низ, вернулся с брезентовой тканью, разложил ее на полу, посетовал, что уже темно и хвороста не насобирать, чтоб помягче было. Хорошо хоть ночи здесь теплые в любое время года.

Все это время я за ним наблюдал. Похоже, он решил притихнуть, вопрос только, надолго ли? Не взбунтуется ли, если вдруг выяснится, что он был прав и стать чистильщиком можно, лишь убив другого чистильщика?

Тем временем Макс, насилующий радио, наконец прервался, оставив чуть шумящий работающий канал. Если теория насчет того, что бездушные ночью становятся сильнее, верна, сделать сегодня все равно больше ничего нельзя, только отдыхать.

Стемнело так быстро, словно кто-то выключил солнце. Наверное, никогда не привыкну к тому, как стремительно здесь наступает ночь: только золотился закат — и вот уже друг друга не видно, а на небе россыпь звезд.

Сергеич включил налобный фонарь и положил его на пол. Я встал, прошелся по кругу вдоль стеклянных окон, уставился на пунктирную линию — подсветку верхнего этажа нашего отеля. Светились некоторые окна королевских номеров, и где-то там была компания гуру.

Вероятно, запасы они уже подъели и начали мучиться голодом. Скоро закончится вода, и придется покидать убежище. Эх, Карина, ну почему ты такая бестолковая? Жалко ее, не чужой все-таки человек.

Подсветка отеля замигала, вспыхнула особо ярко и погасла. Мне показалось, что женский визг долетел и сюда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Опачки! — осклабился Сергеич, проследив направление моего взгляда. — Песец котенку!

Котенок! Крош же там, возле мешков, а в темноте его и задавить недолго! Я переложил сонную зверюшку к себе на колени и, успокоившись, подумал, что уж больно крепко Крош спит… Странно это. Может, от стресса отходит?

Глядя в темноту, где только что светился отель, я представил, как отключаются электронные замки, держащие зомби внутри номеров… Очень скоро какой-нибудь бездушный случайно нажмет на ручку, и дверь откроется. Опустевший мозг запомнит последовательность действий, и знание передастся остальным. Так называемое «правило сотой обезьяны» или «сотни идей витали в воздухе». Как показала практика, бездушные учатся примерно с той же скоростью, что мы развиваемся.

Только бы это случилось не ночью! Да, я злился на Карину, но не желал ей смерти, потому и оставил рацию. Правда, теперь сомневался, что наших сил хватит, чтобы помочь этой неприспособленной к выживанию группе.

— Ну чо, герой, спасать пойдешь? — будто прочитав мои мысли, прищурился Сергеич.

Я ответил то, что он хотел услышать:

— Не просят — не делай, слышал такое?

— Слова не мальчика, но мужа, — хмыкнул он.

Я провел руками по карманам, наткнулся на позабытый лут и достал две рации.

— Кстати, чуть не забыл. Смотрите, полезные штуки — работают на батарейках, настроены на одну частоту.

Макс протянул руку, я вложил в нее рацию, и парень принялся ее крутить, щелкая языком:

— Вот это тема! Мобилы-то все… Тю-тю. А так можно будет, если разбредемся, всегда оставаться на связи.

Ненадолго воцарилась тишина, нарушаемая топотом снаружи и ритмичными ударами в стену. Я посветил вниз сквозь выпуклые стекла, но маяк в высоту был метров десять, а то и больше, и я различил лишь два силуэта: один стучал по стене, второй шатался неподалеку.

— Сюда точно не долезут, — сказал Макс, постукивая зубами. Он обхватил себя руками и передернул плечами, словно мерз. — Хорошее убежище.

— Сойдет как временное, — кивнул я. — Но, если народу прибавится, все не поместимся.

— Почему же? — удивился Сергеич. — Внизу хлам расчистить, и вот тебе еще место…

Тем временем Макс интерес к рации потерял. Я забрал обе и выключил — вдруг Карине вздумается позвонить… то есть связаться на ночь глядя и начать истерить? С нее станется. Не просто наорет, еще и сделает меня виноватым и в появлении зомби, и в том, что резервные генераторы исчерпали себя. Вот утром, когда осознает, что случилось, и стадия гнева у нее сменится торгом, можно будет и поговорить. Все равно ночью мы им ничем не поможем. Сейчас даже из маяка выбираться — самоубийство.

В темноте громко зевнул Сергеич — с рыком, как крупный зверь. Почесал пузо, предложил:

— Ну чо, может, пожрем — и на боковую?

— Ага, давайте. — Макс потянулся к мешку с провизией, посветил туда и вытащил контейнер с креветками, мидиями, кальмарами и прочими морскими гадами. Каждому досталось по емкости. — Это в первую очередь надо съесть — к утру протухнет.

— А вдруг уже? — недоверчиво поинтересовался Сергеич, который часа три назад с аппетитом жрал вчерашние салаты.

Я открыл контейнер и понюхал: запах вроде нормальный, но чем черт не шутит — ничего нет хуже пищевого отравления.

— Если бы мы с утра их с собой таскали, тогда да, — проговорил Макс, отправляя в рот кольцо кальмара. — Там же холодильники работали, а сюда мы вышли ближе к вечеру. Не думайте о том, что они вчерашние, ешьте спокойно.

Он торжественно вынул из мешка бутылку, сноровисто откупорил и с видом знатока прокомментировал, разливая по пластиковым стаканчикам:

— Господа, новозеландский «Совиньон Блан» идеален к морепродуктам. Прошу…

Сергеич, наворачивающий гадов с такими звуками, словно кальмары были живыми и сопротивлялись, прервался, встрепенувшись:

— Ты гля, какой эстет, ёпта! Ай молодца, Максимка! — Взяв стаканчик, понюхал и выругался: — Ну и дрянь! Сам пей эту кошачью мочу! Вискаря нет или там рома? А может, водочка завалялась?

— Ага, и пивка для рывка, — огрызнулся Макс. — Что было, то и взял. Сам думал крепкого алкоголя взять для дезинфекции, вот только…