А я… я, видимо, сплоховал. Не учел, что противостоять придется не только зомби, но и бездушным с разумом — таким, как эта гнилая команда.

Что толку с «Везения»? Как оно мне поможет? Пролетающая птичка ляпнет Юле в глаз? А та поскользнется, завалится на Волошина, он рухнет на Папашу, и так, падая, будто домино, они перебьют друг друга? Конечно нет. Да и «Живучесть» не спасет, если сердце перестанет биться. Регенерируют живые ткани, а мертвые… Мертвые гниют.

Если так подумать, Фортуна, сейчас самое время мне помогать! Солнце спряталось, и, если появится орда зомби, отвлечет Папашу и его команду, у меня будет шанс свалить. Чтобы прокачаться и обязательно вернуться. А так — ни единого.

Промелькнули странные мысли: почему Папаша не стал зомби, он же сволочь та еще? Или тот же Бергман? Наверное, потому что души в них не было изначально.

Юлия и Папаша из здания вышли последними, их тоже пропустили в круг. Юлия держала два ножа с тонкими длинными лезвиями.

— Уверена, что справишься? — спросил Папаша, поглядывая на меня. — Он может быть с сюрпризом.

— Может. Быть. С сюрпризом, — повторил я, растягивая слова и все еще надеясь на «Везение» и вмешательство извне.

— У меня одиннадцатый уровень, у него нулевой, — улыбнулась сестра Папаши и повернулась ко мне.

Папаша хлопнул ее по спине и, уронив: «Удачи», встал в круг. Где-то я слышал, что ножевой бой стремителен и скоротечен. Один нож — один труп. Два ножа — два трупа. Юлия подошла ко мне, держа оружие прямым хватом и примеряясь, как бы так ударить, чтобы наверняка. Она даже движения обозначила, правую руку вывернула так, чтобы удобнее было полоснуть по горлу. Левой целила в живот. Отступила на два шага.

— Ничего личного, парень.

В голове крутилось дурацкое: «Безобразная Эльза, королева флирта, с банкой чистого спирта…»

— На счет «три», — сказал Волошин, и я подобрался, посмотрел на Папашу, стоящего у Юлии за спиной и напротив меня. От скорости моей реакции будет зависеть все.

— Раз! — торжественно произнес Волошин.

Где же вы, зомби? На вас вся надежда!

— Два!

Соберись, Рокот. Готовься: будет больно…

— Три!

И время замедлилось.

Лезвие скользнуло вдоль запястий. Веревка ослабла.

Волошин толкнул коленом в спину, отпрыгнул.

Я выровнялся, делая вид, что заваливаюсь, и шагнул навстречу Юлии.

Вильнул вбок.

Вскинул руку, принимая удар, нацеленный в горло, — бок и предплечье обожгло острой болью. И хрен с ними! Раны заживут… если выживу.

Перехватил запястья Юлии. Сжал, чтобы ее пальцы выпустили ножи. Боднул в лоб…

…и, не давая упасть, подхватил нож и пырнул в сердце. В последний момент рука дрогнула, подвела, и лезвие вошло чуть ниже.

«Ножевой бой стремителен…»

Оскалившись, выцелил босса, увидел его рожу, искаженную гневом и криком:

— Мочите его!

Примерившись, я метнул в него нож, но тот то ли отскочил, то ли я промазал. Фигня, и так достану.

Я рванул вперед, чтобы кончить гада и сдохнуть самому. Оттолкнул Юлию, завалившуюся набок, в два прыжка настиг Папашу, от которого шарахнулись трусливые подчиненные.

Приблизившись к нему, я зарычал зверем — мной овладела жажда крови. В голове стучало: «Сжать зубы на горячей аорте и рвать, рвать, рвать…»

Сделав ложный замах, я крикнул заклинание, уже столько раз приносившее удачу:

— Нахум! — И пырнул врага под ребро…

Попытался пырнуть — острие словно угодило в бетонную стену, узкое лезвие поехало, заскрежетало, обломилось.

Перед глазами потемнело, боль пронзила каждую клетку, из ушей хлынула кровь — наверное, так себя чувствует муха, угодившая между медных тарелок в тот момент, когда музыкант извлекает из них звук. Что за…

Мыслей не осталось. Остался всепоглощающий, выворачивающий наизнанку вибрирующий в костях звон.

Доносились искаженные, будто растянутые голоса, но я не понимал смысла фраз.

— На лоскуты… порежу… — Папаша. И он же: — Помогите Юле, все сюда! Врачиху…

— Нет, ёпта! Нет! Юле… — Волошин. — Мы сами…

— …кончим. — Он же, только уже с другой стороны.

Замычав, я попытался встать и получил удар в бок — ровно туда, куда меня пырнула Юлия.

— Амир, нет! — Снова Волошин. — Пусть встает… не зачтется.

— Вставай, сука контуженная! — гаркнули отчетливей.

Я попытался подняться на локтях и упал лицом в асфальт. Зрение прояснилось, и передо мной проступили две пары ног в берцах. Тело не слушалось, и запрокинуть голову я не мог.

Подошел еще кто-то, меня поставили, но ноги разъехались, и я едва не упал.

— Б…! Он полудохлый! Не зачтется без вызова… Держите его!

Передо мной проступила заросшая морда Амира.

— Еще немного, и очухается, — сказал Волошин. — Контузия от «Отражающего щита» три минуты действует.

— Эй, а чё Амир, а не я? — возмутился кто-то, и в поле зрения попал Игнат.

— У Папаши спроси, — отмахнулся Волошин.

Разум начал возвращаться, пришло понимание: у Папаши есть какой-то «Отражающий щит», который, видимо, возвращает урон. Я атаковал — меня контузило. Теперь претенденты делят награду, решая, кому меня убивать, а Папаша и остальные спасают Юлию. А как можно спасти с гарантией? Правильно, поймать зомби и дать ей его добить. Накопит на уровень, тогда и «выздоровеет вся».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Потому нельзя показывать, что мне лучше, пусть так и держат под руки, а я пока придумаю, у кого вырвать оружие и кого ударить первым.

Окончательно оправившись от контузии, я понял, что все равно чертовски слаб и голова кружится от кровопотери. Хорошо хоть зрение прояснилось.

— Да чё ждать? — буркнул Амир. — Он щас совсем подохнет! А не зачтется — не судьба.

Меня перестали держать — я изобразил новорожденного теленка, у которого разъезжаются ноги.

— Эй, ты хоть цепь дай ему… Типа вооружен.

Амир наклонился…

Я понял, что лучшего шанса не будет.

Вскинул руку, рубанул его локтем в основание черепа, второй вцепился в запястье, надеясь, что хватит сил обезоружить кавказца. Рывком развернул его к Волошину, чтобы тот не ударил меня в спину.

Но крепкий Амир не вырубился. Кулаком ударил в бок, ткнул пальцами в рану. Во рту проявился привкус крови. А потом рвущая боль распорола пространство от края и до края. Мир захлестнула темнота, я не ощущал тела, только боль, но гулкие голоса еще слышал.

— Брюхо вспорол, — прокомментировал Волошин действия Амира. — Ага, сильное «Кровотечение» повесил, нормально.

— Пусть дохнет, как баран, — хохотнул тот. — Кишками наружу.

— Хитрожопый ты… Думаю, зачтется. Ладно, валим, давай к Папаше. А то темнеет. Если Юлька сдохнет, он сам нам устроит «кишками наружу».

«Кровотечение III», которое на меня повесил Амир, длилось час, снимая по три процента «активности» в минуту. Когда Волошин и его люди ушли помогать Папаше спасать Юлию, остальных загнали в здание — мол, ночь, кадавры активизируются, опасно.

Пошевелиться я не мог. Организм бросил все ресурсы на выживание, сжигая лишнее и отключив мышцы. Полный паралич, даже глаз не открыть.

Краем уха я слышал стрекотание цикад, шелест листьев и шум прибоя моря Сулу. Странно, но даже с закрытыми глазами я продолжал видеть интерфейс, словно он не отображался на сетчатке глаз, а напрямую передавал картинку в мозг.

Он уведомлял меня об уроне, получаемом от «Кровотечения III», и каждый тик срезал едва накопленные регенерацией проценты «активности», возвращая на грань между жизнью и смертью.

Умирать было нестрашно. Если существует душа, значит, есть и жизнь после смерти. Ну или послежизнь, зачем-то ведь нужны наши души жнецам?

Умирать было обидно. Некстати! Маша в руках подлого Тетыщи, неизвестна судьба сына и Светы… Ну вот как умирать? Как справятся без меня Макс, Сергеич и Элеонора? Почему дохну я, а не Еремей?