Ну, он выходит, садится на лавку, а поп спрашивает шепотом: «А дьякон-то как сюда попал? Что такое?» — «Молчи, знай, батюшка, ведь ты слепой», — работник ему шепчет. А дьякон: «Ну, давай скорей им пирога да молока-то! Они ведь слепые и глухие!»

Попадья живо подает пирог с яйцом, с рисом из белой крупчатки, молока: «Ну, давайте, ешьте, ешьте!» — «Да где? Чего? Мы не видим!» Она им подкладывает пирог, показывает, где молоко; они стали кушать. То как следует подденут, а то и ложка повернется кверху, и так ко рту поднесут. А попадья сидит да с дьяконом смеется. На стол налили, как поросята хорошие.

Вот уже молоко все выпили, пирога середки по три съели, досыта наелись. Работник сидел- сидел: «Ой, батюшки, караул, помираю!» Бултых под лавку на пол. И поп: «Ой, мне тошно!» — тоже под лавку.

Дьякон подходит к работнику: «Что, попои, — говорит, — меня теперь из корыта, покатай меня в бочке; теперь я тебя не боюсь, не пошевелишься!» Попадья говорит: «Что мы теперь с тобой, отец дьякон, будем делать?» — «А давай, — говорит, — сперва поблеем, а потом песню запоем». — «А как блеять-то?» — «А ты, — говорит, — как козочка, тоненько: бе-бе, а я как старый козел: бэ-бэ, а потом спляшем да песню споем».

Вот как заблеют этак: она — бе-бе, а он бэ-бэ. А работник толкает попа: «Батюшка, до козлят дожил! Двести рублей с тебя придется получить!» — «На, — говорит, — свет, не жалко да спасибо, что это все ты выдал. Давно я замечал, но не думал, что у них до этого дело дошло».

Двести рубликов работник получил и направился домой.

Так в какой-нибудь месяц заработал он пятьсот рублей, а больше ему и не надо.

Поп, попадья и дьячок

Был поп и попадья, у них работник был Ваня. Попадья любила дьячка; и сделалась однажды нездорова, посылает попа в Римское царство за римским маслом: «Батюшка, я тебе испеку пирожков-подорожничков, а ты, Ваня, коня запряги да батьку отвези».

Вот Ваня батьку повез и говорит: «Не езди, батька, в Римское царство! Я тебя завяжу в солому, принесу в избу, и ты посмотришь, что с нашей маткой сегодня будет». Поп согласился, Ваня назад воротился, несет солому в избу. «Ваня, куда солому?» — «А я лягу на солому спать».

А у попадьи уже дьячок сидит. Села, и стали пировать; она запела песню:

Поехал наш попик,
Поехал родимый
Во Римское царство
По римское масло!
Римское масло
Никуда не годно!

И дьячок запел эту песню:

Поехал наш попик,
Поехал родимый
Во Римское царство
По римское масло!
Римское масло
Никуда не годно!

А работник говорит: «Я теперь свою запою». И запел:

Солома, солома,
Прямая соломка!
Погляди, соломка,
Что деется дома:
Дьячок сидит на лавке,
Попадьюшка на скамье,
Самоварчик на столе,
А безмен-то на стене:
Походи-ка по спине!

Как поп выскочил из соломы да как стал дьячка по спине безменом охаживать! Дьячок вскочил, да завопил, да горбаткой во двор!

С тех пор попадья больше не болела.

Поп-жеребец

В одном селе жил-был поп, великий охотник до молодых баб: как только увидит, бывало, в окно, что мимо двора его идет молодка, высунет голову и заржет по-жеребячьи.

В том же селе жил один мужик, у которого жена была очень хороша собой. И ходила она каждый день за водою мимо поповского двора. А поп усмотрит ее, сейчас же высунет в окно голову и заржет!

Вот баба пришла домой и спрашивает мужика: «Муженек! Скажи, пожалуй, отчего это: иду я за водой мимо попова двора, а поп на всю улицу ржет по-жеребячьи?» — «Эх, дура-баба! Это он тебя любить хочет! А ты, смотри, как пойдешь за водой и станет поп ржать по-жеребячьи: „Иго-го!“ — ты ему и сама заржи тонким голоском: „Иги-ги!“ Он к тебе сейчас же выскочит и попросится ночевать с тобой: ты его и замани. Вот мы попа-то и обработаем: пусть не ржет по-жеребячьи!»

Взяла баба ведра и пошла за водой.

Поп увидал ее из окошка и заржал на всю улицу: «Иго-го! Иго-го!..» А баба ему в ответ заржала: «Иги-ги! Иги-ги!..»

Поп надел подрясник, выбежал из избы и к бабе: «Что, Марьюшка, нельзя ли того?»… — «Можно, батька! Вот муж собирается в город на ярмарку, только лошадей нигде не добудет». — «Ты давно бы сказала! Присылай его ко мне, — я дам ему пару свою лошадей и с повозкой: пусть себе едет!»

Воротилась баба домой и говорит мужу: «Так и так, бери у попа лошадей».

Мужик собрался и прямо к попу, а поп давно его ждет. «Сделайте милость, батюшка, дайте пару лошадей на ярмарку съездить». — «Изволь, изволь, свет!»

Запряг мужик поповых лошадей в повозку, приехал домой и говорит жене: «Ну, хозяйка! Я выеду за деревню, постою немножко да и назад. Пусть поп приходит к тебе гулять, а как я ворочусь да застучу в ворота, он испугается и станет спрашивать: „Где бы спрятаться?“ Ты и спрячь его в этот сундук, что с сажей стоит. Слышь?» — «Ладно!»

Сел мужик в повозку и поехал за деревню. Поп увидал и сейчас же бросился к бабе. «Здравствуй, Марьюшка!» — «Здравствуй, батюшка! Теперь нам своя воля — погуляем! Садись-ка за стол да выпей водочки!»

Поп выпил рюмочку и не терпится ему: поскидал с себя рясу, и сапоги, и портки — собирается на постель ложиться. Вдруг как застучат у ворот. Поп испугался, спрашивает: «Кто это, Марьюшка, стучится?» — «Ах, батька! Ведь это мой муж, кажется, домой приехал, что-то позабыл!» — «Куда ж мне-то, свет, спрятаться!» — «А вон порожний сундук стоит в углу, полезай туда!»

Поп полез в сундук и прямо попал в сажу. Улегся, еле дышит. Баба закрыла его крышкой и заперла на замок.

Вошел мужик в избу, жена и спрашивает: «Что воротился?» — «Да позабыл захватить сундук с сажей; авось на ярмарке-то купят! Пособи-ка на повозку снести».

Подняли они вдвоем сундук и потащили из избы. «Отчего он такой тяжелый? — спрашивает хозяин. — Кажется, совсем порожний, а тяжел!»

А сам тащит-тащит да нарочно об стену или об дверь и стукнет. Поп катается по сундуку и думает: «Ну, попал в добрый капкан!»

Втащили на повозку. Мужик сел ка сундук и поехал на поповых лошадях в город. Выехал на дорогу, как стал кнутом помахивать да коней постегивать — помчались они во весь дух!

Вот едет им навстречу барин и говорит лакею: «Поди останови этого мужика да спроси, куда так шибко гонит?» Лакей подбежал и кричит: «Эй, мужичок! Постой, постой!» Мужик остановился. «Барин велел спросить, что так шибко гонишь?» — «Да чертей ловлю, оттого шибко и гоню». — «Что ж, мужичок, поймал хоть одного?» — «Одного-то поймал, а за другим гнался, да вот ты помешал!.. Теперь за ним не угонишься».

Лакей рассказал про то барину: «Так и так, одного черта мужик поймал!» Барин сейчас же к мужику: «Покажи мне, братец, черта. Я сроду их не видывал!» — «Дашь, барин, сто рублей — покажу». — «Хорошо», — сказал барин.

Взял мужик с барина сто рублей, открыл сундук и показывает, а в сундуке сидит поп, весь избитый да вымазанный в саже, с растрепанными патлами. «Ах, какой страшный, — скапал барин, — как есть черт! Волосы длинные, рожа черная, глаза так и выпучил!»

Мужик запер своего черта и опять поскакал в город. Приехал на площадь, где была ярмарка, и остановился. «Что, мужик, продаешь?» — спрашивают его. «Черта», — ответил он. «А что просишь?» — «Тысячу рублей». — «А меньше как?» — «Ничего меньше! Одно слово — тысячу рублей!»