— Ну, что, товарищ писатель, — с легкой благожелательной иронией проговорил он, умеряя свой звучный голос. — Любопытно поглядеть, как лесные люди дела делают? Пройдем, что ли, пошукаем, ладно ли там мои коготки навострили?.. Ну, старший лейтенант, давай двигай!

Лев Николаевич хотел было отказаться: что путаться под ногами у людей, занятых серьезным делом? Но тотчас же ему пришло в голову: а может быть, Архипов проверяет, не оробеет ли этот командир-моряк. А возможно, он просто не хочет терять незнакомого человека из вида: обстановка не располагает к доверию... Лучше пойти! И он тронулся за командирами.

Люди Архипова засели в густейшем мелколесье по склонам оврага, в двух местах, расположенных на некотором расстоянии одно от другого... «В двух точках, сопряженных в огневом отношении», — так сложно выразился озабоченный Варивода. Слова эти не помогли Жерве ясно представить себе тактический замысел командира отряда. Он уразумел лишь одно: расчет строился на внезапности, на ударе с разных сторон; на том, что, в случае нужды, в дело может ввязаться и третья, прибывшая на санях, группа.

Оценил он зато партизанское уменье использовать местность. Даже предупрежденный о засаде, он вздрогнул, когда первый автоматчик вырос перед ними, отделясь от ольхового куста. Всё было на местах; все ожидали сигнала...

По целине, проваливаясь по пояс, вернулись они втроем на вершину лесистого холма. Развернутые головками к лесной дороге, бывшие наготове сани виднелись поодаль. Ближе к шоссе уже образовалась натоптанная, испещренная следами площадка. Пахло снегом, смолой, натрушенной в колеях сенной мелочью, овчиной полушубков. Запах, памятный с юности; запах мирный, родной... Как связать его с этим настороженным ожиданием, с предчувствием опасности и смерти, с войной?.. Будьте трижды прокляты вы, те, кто виноват в этом!

Луна села. Вызвездило. Бойцы разговаривали шопотом, и вокруг, распространяясь всё шире, начала разливаться бесконечная важная тишина. Ухо охватывало ее постепенно; казалось, она концентрическими кругами, всё дальше и дальше, сковывает мир.

Иван Архипович, стряхнув полой полушубка снежную шапку, сел на ближайший пень и замер. Автомат в руках у подошедшего к нему сейчас же бойца чуть подрагивал от времени до времени. Варивода прислонился к дереву. Еще две человеческие фигуры наметились полевее, у кустов. С того места, где стоял Жерве, была видна в небе одна средней яркости звезда; медленно, но всё же заметно глазу, она перемещалась от одной еловой маковки к другой. Если бы не это неуклонное движение, можно было бы поклясться, что мир умер и время остановилось... Но оно не останавливалось, нет... Стрелки часов под рукавом полушубка Жерве, еле мерцая, показали шесть утра, потом шесть тридцать...

— Робеют ночью ехать! — шопотом прошелестел кто-то за кустом. — Света ждут!

— Ничаво! Мы... и на свету... тута! — так же негромко отозвался второй голос.

А потом... Потом Архипов медленно повернул голову. Тотчас Варивода отделился от древесного ствола. Иван Игнатьевич встал со своего пня и замер, прислушиваясь. Боец за его спиной судорожно сжал автомат.

Лев Николаевич напряг слух, насколько мог. С минуту тишина казалась ему ненарушимой. Затем чуть слышный ропот почудился где-то очень далеко на севере... Машина? Сколько раз приходилось Жерве так вот ловить ухом ворчание долгожданных попутных машин на окольных дорогах Родины... Только эта не была попутной!

Ближе, ближе... Да, ясно слышно: идет; и не одна, несколько! Ох, чорт, как рванулась с места проклятое время! Стремглав вперед!

Даже издали стало заметно, до чего спружинилось всё тело Ивана Архипова: рысь перед прыжком! Даже в предрассветном сумраке лицо Вариводы резко побледнело от сдерживаемого волнения. Ближе... Еще двадцать секунд, еще — пять...

Как ни старался Лев Николаевич, ему и на этот раз не удалось расчленить и запечатлеть по частям всё, что случилось.

С холма всё было видно, как на ладони: пять машин вывернулись из-за северного изгиба дороги к оврагу и резко сбавили ход. Маленькие на таком длинном склоне, они, одна за другой, поползли вниз. Передняя подошла уже к первому из ряда белых дорожных столбиков-ограничителей. Тут под колесами у нее полыхнуло неяркое, мутно-розовое пламя... Рявкнуло коротко и тяжко. И сейчас же, так, точно это сам первый взрыв раскололся, рассыпался на сухие осколки, брызнул целый куст пулеметных и автоматных очередей, непонятного треска, отчаянных, яростных человеческих вскриков.

Загрохотал скат холма там, впереди, левее. Почти тотчас же вспышки выстрелов забегали и над машинами на шоссе. Резко застучал пулемет на заднем бронированном автомобиле... Архипов весь рванулся вперед; боец за его спиной перехватил руками свое оружие.

Но в этот миг ожил второй, задний холм, по сю сторону оврага. От хвоста немецкой колонны крякнули друг за дружкой один, два, три гранатных разрыва: «Вот, вот, вот!»...

То, что сменило этот треск и грохот, показалось Льву Жерве мертвой тишиной, хотя на тишину оно ничуть не походило.

На шоссе жарко, белесым и дымным бензиновым пламенем горели разбитые машины. Рвались охваченные огнем патроны; кто-то отчаянно, в великой муке, кричал нечеловеческим, звериным криком... Откуда-то вдруг налетел порыв ветра; зашумели сосны... Архипов, старший лейтенант, оба бойца, Жерве, не разбирая пути, бегом спускались и почти скатывались между стволов поросли, со своей наблюдательной вышки. Теперь командир партизан не умерял голоса: «Захаров! — гремел он. — Захаров! Живее кончай! Что там есть? Какой еще пленный? ..»

Жерве так и не удалось добраться даже до дорожного кювета. Языки пламени вдруг померкли. Лопнул последний патрон.

— Эй, флотский! Назад, назад! — рявкнул вдруг кто-то у него над самым ухом. — Без нас сделали! Обратно давайте... начальник! Одна нога тут, другая — там!

На обратном пути трое саней внезапно разошлись; как оказалось позднее, — они рассредоточились по приказу Архипова. Лев Николаевич прибыл в Корпово раньше других, и только с бойцами; в его санях, кроме того, навсегда возвратился домой пожилой воин Копылов, единственная жертва короткой схватки. Вражеская пуля пробила навылет его голову под заячьей крестьянской шапкой.

По дороге партизаны кое-что рассказали Жерве. Передняя и задняя машины оказались не броневиками, как предполагали, а обычными автомобилями с подбронированной стенкой. В двух грузовых ехало человек двадцать эсэсовцев, видимо, конвой. Мнения разошлись: одни утверждали, что все они, до последнего, остались на месте боя; другие допускали, что человекам трем или пяти удалось и ускользнуть. Так или иначе, Архипов отрядил с полдюжины автоматчиков для скрытного наблюдения за прилегающим лесом. Не уйдут до утра!

В средней машине — в этом были согласны все — никакого таинственного груза не обнаружилось; в ней захватили только какого-то фашиста в шубе. Слишком тепло одетый, он не успел выскочить на дорогу; это спасло его от смерти.

— Его Гриша Комляков взял... Пожилой такой фриц; видать, — важный! Дивное дело: почему его машиной везли, не поездом, не самолетом?

— Какой Гриша? Гриша твой гранаты под задний броневик метнул. Его сержант захватил. Сунулся к машине, а он застрял между сиденьями и сопит... Почему машиной? Видать, еще не гораздо нас с тобой боятся!

— Эх, ребята, вот на переднем броневичке фашисту, что с водителем сидел, вот тому худо, ребята!.. Дверку волной заклинило, бензин вспыхнул... Ох, вспомнить не хочется, как он там... Мутит сразу...

— А тебе — жалко?

— Не жалко, а... Мутит очень!

Выяснилось постепенно, что, кроме таинственного фашиста в шубе, взят еще один солдат; но тот так оглушен ударом приклада, что вряд ли выживет. «Сотрясение мозгов второй степени!» — уверенно определил кто-то из бойцов. «Ничего; они — живучие!» — отозвался другой.

Очутившись в Корпове, Жерве решил не идти снова в пещеры, а подождать прибытия Архипова и Вариводы. Это было тем резоннее, что первый, кто ему попался на улице, был Геннадий Зернов, летчик.