Потрясенно моргаю. Если я правильно понимаю, то…

— Расскажи мне еще что-нибудь, Ян, я хочу послушать, — бесшумно глотаю слезы и ласково перебираю пальцами мягкие завитушки. — Пожалуйста… Давай.

На мои уговоры поддается не сразу. Но все же…

Резко прерывается. Подозрительно долго молчит.

— Ян… — рискую потревожить.

— Арсеньева, ты… здесь, — выдыхает с облегчением и вслепую трогает мое лицо.

Проснулся, видимо.

Неожиданно и так жаль!

— Ты плачешь?

— Ннет, — отзываюсь задушенно.

— В чем дело? — спрашивает обеспокоенно.

— Все нормально, — стараюсь придать голосу безмятежность, но, учитывая мое пограничное состояние, выходит из рук вон плохо.

— Хочешь уйти?

Как же от этой фразы веет холодом!

— Я не знаю, — признаюсь абсолютно искренне.

Так больно мне внутри… Словно разорвалась граната.

— Ты мне нужна. Останься, — горячий шепот в самые губы. — Не трону. Обещаю. Слышишь… — его объятия вопреки словам становятся крепче.

Киваю.

В полутьме находим глаза друг друга. Так и лежим, боясь лишний раз шелохнуться… Кажется, что если совершим одно неверное движение, разобьемся окончательно вдребезги.

Не собрать. Не склеить.

Раскаленная тишина томит и бьет по нервам. Дышать все тяжелее. Кожа горит, а тело на его близость мелкой дрожью отзывается.

— Нет. Не могу, — издает вымученный вздох и подается вперед.

Замираю, когда прижимается к моим губам своими. Коротко. Осторожно. Целомудренно, но так отчаянно!

Легким не хватает воздуха. В солнечном сплетении разгорается нечто щемящее и разрушительное.

Печет. Саднит. Ноет.

Нехотя отстраняется. Перехватывает мою руку, опускает на свою шею, а затем ведет вниз по рельефу плеча к груди…

Теперь я физически могу ощутить, как сильно бьется за ребрами его сердце. Грохочет на разрыв, качает вскипевшую кровь на износ. Подобно моему собственному.

— Ян…

Снова преодолевает жалкие сантиметры, разделяющие нас.

Он вздрагивает и, надсадно дыша, сгребает мои волосы на затылке в кулак.

Рваный нецензурный шепот. Короткие касания. Такие невинные, но столько в них всего… Раздирающей в клочья острой тоски. Стремительно разгорающейся страсти. Болезненной обоюдной потребности.

Вдох-выдох.

Спичка — бензин.

Оголенные провода.

Вот-вот вспыхнет.

Замкнет.

— Один поцелуй, Арсеньева… — не то требует, не то предупреждает.

И все…

На этот раз ничего общего с целомудрием.

Притянув к себе, горячо и настойчиво врывается в мой рот. Чувственно и жадно терзает своими губами мои. Подавляет. Дарит знакомое удовольствие. Призывает сдаться ему на милость. Подчиниться.

Не могу не ответить. Пусть буду слабой и безвольной.

Я так сильно скучала… Слишком часто вспоминала то, что было между нами когда-то. То взрослое, порочное. Случившееся так рано и так не вовремя.

Подминает под себя, сжимает мое лицо ладонями. Целует. Одержимо. Умело. До слез…

Переполняющие меня чувства распирают изнутри грудную клетку. Ломают ребра. Разрывают бедное сердце. Ему итак досталось, но все мало…

Поворот головы влево. Глоток кислорода.

Оставляет неконтролируемый страстный засос на шее, и я слышу свой постыдный непроизвольно-громкий вздох будто со стороны.

Тут же нежно ласкает пострадавшую кожу, словно извиняясь за причиненную грубость.

Хватаемся друг за друга, как хватается утопающий за брошенный спасательный круг.

Вот только что будет дальше?

Утонешь? Выплывешь? Спасется кто-то один?

«Уходи. Все кончено».

Ни единого звонка, ни сообщения.

Хладнокровно вычеркнул.

Зачем-то прислал цветы.

Чего же он хочет? Знает ли сам?

Снова оттолкнет?

Меня внезапно охватывает паника.

— Все, все, — успокаивает, встречая позднее сопротивление.

Носом дышу. Часто-часто.

— Не трону, обещал ведь. Тсс… — перекатывается в сторону, возвращая мнимую свободу. Целует висок.

Не трону.

Что мне тело, когда там, внутри, адов костер полыхает и норовит уничтожить подчистую то, что от меня осталось…

Пробуждение, как процесс, проходит довольно медленно. Глаза постепенно привыкают к темноте, пальцы ловят пустоту.

«Ушла», — вот, собственно, самая первая мысль, посетившая мою больную голову.

Она была здесь. Я отчетливо помню, как просыпался, и девчонка тут же бросалась ко мне. Лечить. Кормить. Впихивать лекарства.

Странная ломота в теле, озноб, слабость и дикое желание отоспаться — такой себе неожиданный коктейль. Вышибло конкретно. Даже и не вспомню, когда вообще болел в последний раз. Вон Беркутов любит шуткануть на тему того, что меня никакая холера не возьмет. А вот на тебе…

Принимаю сидячее положение, прислушиваюсь к тишине. Сглатываю. Горло болит, да к тому же, меня мучает жажда.

Протягиваю руку. Прищурившись, щелкаю выключателем. Приглушенный свет торшера заливает комнату, и мне удается обнаружить на тумбочке бутылку воды. А еще блистер с таблетками и телефон. Ее телефон.

Не ушла значит?

Я, черт возьми, не могу не признать, что этим фактом очень доволен.

Дотрагиваюсь пальцем до экрана и, зависнув на пару секунд, перевариваю информацию.

Второе января. Двадцать сорок пять.

Ни хера себе.

Взгляд случайно цепляется за уведомления мессенджера. Листаю. Какие-то группы. Вершинина. Михаил Потасов.

Что еще за конь?

А последнее так вообще вынуждает стиснуть зубы до скрипа.

Входящее сообщение от «Сергей Матвеев». Пропущенный звонок от него же.

Клянусь, прямо сейчас испытываю абсолютно дурацкое, необъяснимое и жгучее желание набрать электрика. Чтобы уточнить, смертник ли он.

Убираю одеяло и опускаю босые ноги на пол.

Опять с ним общается? Сошлись? Встречаются?

И кто такой Потасов?

Прямо, сука, нарасхват моя Арсеньева. Это дико-дико бесит.

Твоя Арсеньева? Ты ее вроде как отпустил. Какие претензии?

Кривой походкой добираюсь до ванной комнаты. Там в зеркале обнаруживаю свою помятую, недовольную морду. Чищу зубы, снимаю штаны и лезу в душевую кабину. Некоторое время тупо стою под потоком воды. Она бодрит, помогает прийти в тонус, но зародившуюся в груди вспышку агрессии, увы, не гасит.

Ясно одно: до тех пор пока не вытрясу из Арсеньевой подробности, легче мне не станет…

Снимаю полотенце. Только сейчас понимаю, насколько убоги и смехотворны мои стенания. Год прошел. Это приличный срок. Если не электрик, то этот, как его там, Михаил Потасов вполне может оказаться нынешним парнем Арсеньевой.

Уж не думаешь ли ты, Абрамов, что она ждала твоего возвращения из дурки?

Внутренний голос прямо-таки захлебывается ядовитым сарказмом.

Бред. Но да, хотелось. Эгоистично хотелось, чтобы ждала. Чтобы никого к себе и близко не подпускала.

Закатай губу.

Достаю из шкафа черные спортивные брюки, одеваюсь и выхожу из комнаты. Спускаюсь по лестнице, останавливаюсь и пытаюсь понять, откуда доносятся обрывки разговора.

В гостиной никого, только поленья в камине потрескивают. Отправляюсь на кухню и притормаживаю в коридоре.

— Почему не позволили ему проститься с Алисой?

— Ян был не в себе, у него ехала крыша. Я не мог допустить его присутствия на похоронах! — гаркает отец.

— И где же он был?

— Врачи укололи его. Он спал, — будничным тоном сообщает донор.