— Игорь Владимирович, передаю из рук в руки.

— Свободен. А ты — в квартиру.

На пороге стоит Абрамов-старший. Идеальный костюм, начищенные до блеска ботинки. И да, манера общения этого человека с посторонними людьми, как и прежде, оставляет желать лучшего.

Снимаю капюшон, расстегиваю куртку, а в голове набатом стучит «Опечатана. Его квартира опечатана».

— Сюда проходи.

Оставляю рюкзак у порога. Разуваюсь, семеню следом за Игорем Владимировичем и в ужасе осматриваю гостиную. Сразу в глаза бросается не присущий ей бардак. Все перевернуто вверх дном, словно кто-то что-то искал.

Представившаяся картина вызывает новый, острый приступ неконтролируемого беспокойства, мгновенно расползающегося по клеточкам всего организма.

— Садись, — приказывает, когда оказываемся на кухне.

— Где Ян? — спрашиваю не своим голосом.

— Сядь, — повторяет тоном, не терпящим возражений.

Послушно опускаюсь на стул и жду ответа, ощущая, как глаза наполняются слезами. Предчувствие чего-то страшного, неотвратимого, непоправимого не отпускает ни на секунду.

— Где он?

— В пенитенциарном учреждении, — опершись о столешницу, складывает руки перед собой и внимательно всматривается в мое лицо.

— Что это? — шмыгаю носом, пытаясь сдержаться и не заплакать.

— Ян в СИЗО. Надо пояснять, что это за место? — интересуется он мрачно.

Ян в СИЗО.

Следственный изолятор…

Сердце, ухнув, болезненно ударяется о ребра и падает куда-то вниз, а слезы… Слезы все-таки не удержать. Они срываются с ресниц и скатываются извилистыми дорожками одна за одной. Обжигают пострадавшую скулу. Застывают солью на губах.

— Руки моего сына по локоть в крови. Хотелось бы узнать подробнее о мотивах, подтолкнувших к содеянному.

Вскидываю на него испуганный взгляд.

— От него самого сейчас ничего не добиться, и я очень рассчитываю на твою помощь, — ставит передо мной стакан воды. — Выпила. Вдохнула, выдохнула и пришла в себя! Нытье тут совершенно бессмысленно.

Вытираю глаза салфеткой и делаю так, как он говорит.

Глоток воды.

Глубокий вдох-выдох.

Как ни странно, это работает. По крайней мере, окончательно разбиваясь на мелкие осколки внутри, снаружи я остаюсь достаточно спокойной.

— Ну вот и молодец, — отодвигает стул, присаживается напротив. — А теперь, Даша, давай рассказывай, — открывает синюю папку, одиноко лежащую на столе, достает оттуда кипу бумаг и бросает их передо мной. — И желательно все, от начала до конца…

Отшумел салют, поутихли радостные возгласы студентов, оставшихся на каникулярный период в общежитии академии.

Новый год вступил в свои права… За окном — первое января. Три утра по московскому времени. Стол накрыт. В комнате тихо бубнит телевизор, транслирующий голубой огонек. В полутьме мерцает разными цветами маленькая искусственная елочка, наряженная девчонками в самый последний момент. Дань традициям и желание создать какую-никакую атмосферу праздника.

Я сижу на Риткиной кровати, прислонившись спиной к стене, и впервые за девятнадцать лет существования меня душит такая безнадега, что жить не хочется.

Который час подряд поглаживаю пальцами билет. Билет Яна до Санкт-Петербурга. С позволения Игоря Владимировича забрала его себе из той синей папки.

Ян собирался в Питер.

Ко мне.

Заранее зарегистрировался на рейс, распечатал посадочный талон, но до аэропорта так и не доехал. От этой мысли так горько становится…

— Ты бы поела что-нибудь, Даш, — предлагает Инга, уменьшая громкость на пульте.

— Не хочу.

— Заморить себя голодом решили? — поднимаясь с постели, спрашивает строго. — Так не пойдет. Я че, зря целый день угроблялась у плиты?

Топает к столу, какое-то время там суетится, а потом возвращается и вкладывает мне в руки тарелку, полную всякой всячины.

— И ты поднимайся, Бобылева! Не то силой начну пичкать. Совсем обалдели на пару? — ругается, уперев руки в бока.

Ритка, кряхтя, выползает из уютного кокона, сооруженного при помощи одеяла.

— На. Мы с Левицким для чего отбивные учились жарить? Чтобы в мусорку мясо потом выбросить? Ну-ка, быстро все съели и сказали спасибо!

— Вы их передержали, — сонно бубнит Бобылева. — Немного.

— Это Герман виноват. «Давай до румяной корочки подержим!» — имитирует присущую ему манеру речи. — Как заболтал меня… Ладно хоть цыпленка не спалили. Вовремя вытащили.

— Все вкусно, не переживай, — честно отзываюсь я. — И салаты отличные. Правда, Рит?

Порезаны крупновато, но в целом, все очень достойно.

Бобылева кивает. Смекнула, что я хочу подбодрить Ингу в знак благодарности. По сути, если бы не она, никакого праздничного стола у нас не было бы. Мы-то с Риткой накануне решили, что новогоднюю ночь отмечать не будем. Просто ляжем спать как обычно и все. Однако Ингу такой расклад не устроил.

Даже не знаю, почему она не отправилась в клуб, а осталась киснуть с нами.

— Че, реально неплохо вышло? — широко улыбается. — Или льстите, курицы?

— Дай рулет попробовать, который с крабовыми палочками, — просит Ритка.

— Ща! Держите! Вот вам еще бутеры с красной икрой, — ставит на кровать большое квадратное блюдо. — Отчим пару баночек прислал. На Дальнем Востоке сейчас работает. Вы берите, берите. Не стесняйтесь!

Есть и правда совсем не хочется, но обижать ее как-то неудобно. Старалась для нас все-таки.

— Цыпленок и правда не плох, — констатирует сама Инга. — Может, не все со мной потеряно?

— Не все, угу, — вторит ей Бобылева.

— Чет раньше вообще не было желания готовить, а тут наткнулась на канал одной китаянки! Вы бы видели, какие шедевры она фигачит! Одни торты чего стоят, но это ж надо учиться печь.

— Я умею, — пожимает плечами Ритка.

— Научишь? — оживляется Инга. — Эту хочу, как ее… — щелкает пальцами в воздухе, пытаясь вспомнить. — Шарлотку, во!

— Да чего там ее делать, — улыбается в ответ Бобылыч. — Ерунда совсем.

— Кому ерунда, а кому — целое дело! — взбивает прическу и поправляет платье.

В отличие от нас, Инга нарядилась. Я вон как сидела последние сутки в пижаме, так и сижу.

— Слушайте, может, завтра на каток сгоняем или в кино сходим? Чего тухнуть в этой коробке?

Смотрю на них и не выдерживаю.

— Даш…

Настырные слезы застилают глаза.

Я держалась. Честно. Все эти дни. Но больше не могу. Сердце болит за Яна. Постоянно только о нем и думаю.

Как же он там сейчас? Совсем один! Никого рядом.

— Не плачь, пожалуйста, — Ритка отставляет тарелку и спешит меня обнять. — Не надо.

— Это все из-за меня, — шепчу, задыхаясь. Воздуха в легких не хватает. В груди нестерпимо болит.

— Не надо, — успокаивая, поглаживает по спине.

— Что… будет дальше?

— Обязательно все наладится.

— Ничего там не наладится. Зачем ты обещаешь то, что не случится? — вклинивается Инга.

— Не говори так! — шипит на нее Бобылева.

— Давай реально смотреть на ситуацию. Если Каримов, который лежит в больнице, отправится на небеса, то Яну такой срок светит, что мама дорогая!

— Его отец — адвокат.

— Но не Брюс Всемогущий.

— Даша тоже подала иск.

— И что?

— Как-нибудь дело разрешится! — стоит на своем Рита.

— Как-нибудь дело разрешится? — Вершинина громко фыркает. — Тут только один вариант как бы. С уголовным кодексом, надеюсь, знакома?

— Надо настраиваться на благоприятный исход.

— Надо настраивать Дашу на то, что жизнь продолжается.

— Она не продолжается, — захлебываюсь слезами.

— Это сейчас так кажется, Даш. Пройдет время и ты посмотришь на все по-другому. Моя тетка…

— Ну как ты можешь! — начинаю злиться.

— Могу, Даш, могу! — ничуть не теряется и выдерживает мой рассерженный взгляд. — Я за тебя переживаю, между прочим.